Рок-портреты. 18. Революция Егора Летова (часть 5)

Летов говорит

Они хотят нас искалечить, унизить до своего счастливого идиотизма, чтобы мы больше не понимали звёзд и не чувствовали друг друга, а это всё равно, что нас убить. Это хуже: это ребёнок с выколотыми глазами. А мы хотим подняться над самими собой, мы хотим приобрести то, чего не имеет сейчас и самый лучший человек на земле, потому что это для нас самое необходимое.

Андрей Платонов. По небу полуночи.

В девяностые Летов давал множество интервью. Он интересовал журналистов и как представитель вчера ещё полузапретного мира рок-андеграунда, и как пламенный борец с советским режимом. Летов же не побоялся разочаровать журналистов и своих фанатов, он отрекся от многих прежних убеждений, но, как мы увидим, ядро его взглядов осталось прежним — это страстная ненависть к обывательщине, буржуазности, продажности, жажда борьбы, подвига и убеждённость в том, что, выражаясь словами Годара, «искусство — это своего рода винтовка».

В иркутском интервью 1995 года¹ Летов следующим образом обрисовал свою идейную платформу: он сожалеет о своих ранних «антисоветских» песнях, называет их «глупостью», говорит, что теперь вынужден расхлебывать последствия прежних ошибок.

Он поясняет, что в сущности воевал не с советской властью, а с её извращённым вариантом — «брежневским госкапитализмом».

СССР «проиграл, потому что, видимо, сама идеология страдала определёнными слабостями», кроме того все лучшие, идейные люди, подлинные коммунисты погибли на Великой Отечественной войне, остались одни обыватели, которые и довели страну до полного разложения, которое активно пошло после сворачивания «оттепели», то есть при Брежневе. Ещё одной причиной развала стало то, что сталинизированная КПСС превратила марксизм в культ, «в определённую мифологию, религию». Процесс этого разложения и привёл к власти Ельцина и его команду, в которых Летов справедливо видит наследников старой номенклатуры — определённую стадию разложения и обуржуазивания КПСС.

«Мы не против коммунизма «чевенгуровского», платоновского, того, что создало революцию 1917 года. Это были наши люди, и если бы сегодня это повторилось, мы были бы в первых рядах», — поясняет Летов и добавляет, что искусство для него всегда было оружием борьбы, но, если будет надо, он готов взяться и за автомат.

По словам Летова, развалом СССР полностью завершился виток исторической спирали, связанный с Октябрьской революцией. Импульс этой революции теперь полностью угас, и общество погрузилось на «самое дно» реакции. «Происходит новый виток после революции 1917 года. Сейчас мы находимся на самом дне, в состоянии нуля, в критической точке, когда произошёл откат от состояния 1917 года… Это полное разложение всего — идеологии, нравов — полная клоака. И когда доходит до конца, начинается процесс обратный, только не по кругу, а по спирали»².

Летов рассуждает об извечной борьбе «революции и энтропии», и это в его устах выглядит несколько отвлечённой схемой в духе архаичного противопоставления порядка и хаоса, но его слова можно прочесть и иначе — как не вполне научное изложение вполне научной теории о силах прогресса и реакции (по Летову, силах «солнечных» и «сатанических»), соперничающих и дополняющих друг друга в человеческой истории. Летов подчёркивает, что в качестве революционера он защищает определённую систему ценностей и относит себя к определённой традиции, уходящей корнями в глубь веков.

«Я считаю, что мы все [революционеры] на протяжении всей истории являемся проводниками определённой системы ценностей. Без ложной скромности скажу, что в нашей системе ценностей находятся и Христос, и Достоевский», — говорит он и далее добавляет, что защитники прогресса во все века исповедовали «одну религию — религию свободы и истины… религию революций».

В связи с этим Летов отказывается от принципа авторства, объявляет себя не автором, а именно проводником определённых идей и ценностей, тем самым провозглашая радикальную солидарность с единомышленниками разных времён: «Я считаю, что все, кто делают, как мы — это всё одно… Есть автор один. Имеет смысл говорить, как у Борхеса, о паре авторов, о тройке авторов. Мы все сочиняем одинаково, у нас даже образы одинаковые».

В отношении НБП Летов изначально занимал достаточно независимую позицию: хвалил Дугина и Лимонова, но себя аттестовал не членом НБП, а представителем самостоятельного национал-коммунистического рок-движения «Русский прорыв», заявлял, что в политическом плане ему гораздо ближе итальянские Красные бригады или немецкая RAF. «У Дугина есть своя точка зрения — он националист, у Лимонова — тоже своя точка зрения. Мы, наш блок, находимся в равных условиях. Просто сейчас, когда дом горит, нужно сообща его тушить. А потом мы между собой разберёмся, потому что полностью мы идеологию друг друга не разделяем»³, — заявлял он.

Например, своеобразный взгляд у него был на национальный вопрос. Хотя Летов часто и говорит о «русском национализме» и «выживании русской нации» (что, возможно, является отголоском дугинских и лимоновских речей), но когда начинает объяснять, то выясняется, что речь идёт не о «национализме крови», а о «национализме территориальном».

«Есть два национализма: один идёт по крови, по нации — это баркашовский, тупой, это нацизм; и второй — по территории»⁴, — говорил он. По словам Летова, все народы, населяющие СССР составляют один народ, поскольку их объединяет общая советская культура. И ужас торжества либералов-ельцинистов Летов видел в уничтожении этой культуры и этой общности и в насаждении мещанских капиталистических американских ценностей. «Всё, что происходит сейчас — вторжение идеологии Запада, американской, вавилонской идеологии».

Силы «солнечные» объединяют людей вокруг неких идей, поскольку ценности эти выше и важнее, чем либеральная ценность отдельной личности, а силы «сатанические» — разделяют людей, ведут к застою, энтропии. Летов вынужден констатировать, что в России эти силы побеждают, а число обывателей (проводников энтропии) составляет около 80%.

Такая ситуация, по мнению Летова, требует объединения всех, готовых к борьбе с энтропией, не принимающих мещанскую систему ценностей — коммунистов, анархистов, националистов. Отсюда и поддержка НБП.

Летов убеждён, что новая революция в России необходима и возможна. Он не боится того, что в случае, если победившие революционеры «не вынесут бремя власти» и их власть выродится, то он может быть расстрелян, как большевики в 37-м. Миг торжества революции того стоит.

Наиболее значительным эпизодом развёрнутой Летовым пропаганды стало его участие в «Программе А» на федеральном канале в 1994 году⁵. В программе были показаны фрагменты концерта «Гражданской обороны» в ДК Крылья советов под лимоновским флагом с серпом и молотом, полностью прозвучали песни «Про дурачка», «Новый день», «Раздражение» и другие, а главное, вопреки желанию ведущего перевести беседу на чисто художественные, биографические темы, Летов ещё раз в прямом эфире проговорил многие из вышеприведённых идей — о войне единого фронта «национальных, коммунистических, анархических сил» против инерции и за выживание народа; о том, что в советское время он воевал против брежневского режима не ради капиталистической демократии, а ради торжества истинно коммунистических идеалов; о том, что люди, не желающие воспринимать политической составляющей в творчестве «Гражданской обороны» — это просто тусовщики, не понимающие творчества группы. «Когда убивают мой народ на моих глазах, я в стороне оставаться не могу. В стороне может остаться только подонок».

Своеобразным подтверждением убедительности, привлекательности позиции егора Егора были звонки в студию, в которых люди со всей страны выражали ему поддержку и приглашали его в свои города с концертами.

Конечно, во взглядах Летова было много невнятицы, противоречий, были и откровенно дикие взгляды. Например, однажды он заявил, что идея фашизма была не плоха — плохо было её реальное воплощение. Также он пользовался термином «пассионарий» псевдоисторика Льва Гумилёва, он выразил одобрение первой войны в Чечне⁶. Но кто виноват, что Летов в своей жизни не встретил ни одного умного левого идеолога, что на политическом небосклоне, в культурной среде, в медиа-сфере были только правые разных мастей, и Летову приходилось быть самым левым в их среде? Кто ещё в те годы по телевидению одобрительно выссказывался о Красных бригадах и RAF? Кто призывал воплотить коммунистическую утопию в духе Платонова? Летов пропагандировал революционные идеи страстно и упорно при любом удобном и неудобном случае.

Звездопад

Антисоветизм — это величайшая глупость нашей эпохи.

Томас Манн

Манифестом романтизированного коммунизма стал в летовском творчестве альбом «Звездопад», вышедший аж в 2002 году, после пятилетнего молчания. В нём очень много песен, связанных с детством (из детских кинофильмов, посвящённых теме детства).

Альбом открывается окуджавовской «Песней красноармейца» из фильма «Кортик», далее идёт «Песня о циркаче», в которой описание циркового представления переплетается с воспоминаниями о гражданской войне. Также теме Гражданской войны посвящена песня «Слово — товарищ». Две песни («Шла война» и «На всю оставшуюся жизнь») посвящены Великой Отечественной войне. К разряду «детских» можно отнести песни «Солнце взойдёт» из мультфильма «Бременские музыканты», «Каравелла», «Город детства», «Песенка про чёрную гуашь и надежду», а также песню «Красный конь», о которой уже говорилось чуть выше.

В основном Летов взял песни 70-х годов, времени, на которое пришлось его детство, но исполнил их он в характерной для себя надрывной манере с использованием плотного гитарного звука и психоделических эффектов, что усиливает трагизм их звучания, передает боль по ушедшей эпохе и страстный призыв к её возрождению, напоминающий заклинание (Летов ведь так и не перестал верить в чудеса). А завершил он альбом, также не без умысла, инструменталом из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих».

К этому времени Летов успел уже разочароваться и в запутавшейся в собственных взглядах НБП, и в сервильной КПРФ, а новых сколько-нибудь заметных левых политических сил в России так и не возникло.

В 2004 году Летов заявил, что «Гражданская оборона» не имеет отношения «ко всем ура-националистическим движениям». «Мы патриоты, но не нацисты.
Приходится констатировать, что сегодня повсеместно наблюдается даже не рождение, а тотальное, агрессивное наступление ФАШИЗМА — не цветасто-отвлеченно-героического, но самого натурального, крысиного, насекомого, который мы уже в свое время испытали на собственной жопе. Каждый нелюбитель маршировать в ногу с кем бы то ни было, каждый, кто САМ, каждый, кто ЖИВ — борись с ним как можешь на любом участке пространства, пока еще не окончательно поздно, не стой в тупом наблюдении и раззявой печали»⁷, — написал он, попросив «тоталитарстов — правых, левых, всех цветов и мастей» идти на…

«Политические пристрастия последних пятнадцати лет его жизни были твердо красными. Вначале они такими не были, но я в тот период его жизни до тридцати его лет, его не знал. Я думаю, он нащупал свои настоящие, унаследованные от природы и от родителей, красные политические взгляды только годам к тридцати. Собственно, большинство ищущих граждан находят свои истинные политические взгляды именно в этом возрасте.

― Больше красного, Эдуард,― просил он меня, когда речь зашла о необходимости сформулировать программу Партии»⁸, — писал Лимонов.

Ангел устал

Моё поражение не будет означать, что нельзя было победить.

Че Гевара.

В последние годы жизни всенародная любовь к Летову сменилась коммерческим успехом, он записал ещё три альбома («Долгая счастливая жизнь», «Реанимация» и «Зачем снятся сны»), не ставшие, однако, вершинами его творчества и не привнесшие ничего радикально нового в его художественный арсенал и мировоззрение. Всё, прозвучавшее в последних альбомах, уже присутствовало в предыдущих: и критика мещанства, и суицидальные мотивы, и своеобразный, вольный мистицизм, и наркотические эксперименты. Причём все эти элементы поблёкли (а сделавшая его кумиром молодёжи радикальная гражданская позиция и вовсе пропала), и лишь жирнее выпятился наркотический компонент.

Сам Летов всячески расхваливал эти альбомы, особенно последний⁹, но его словам не следует придавать слишком большого значения, ибо, по законам шоу-бизнеса, автор и обязан каждое своё новое произведение называть лучшим, чтобы оно успешнее продавалось, а Летов-таки на тот момент «вышел в тираж».

Он выступал в модных клубах, пиком успеха такого рода можно назвать выступление в «Олимпийском». «Наше Радио» присоединилось к раскрутке концерта в «Олимпийском». Козырев там уже не работал, но дело, конечно, не в Козыреве, а в том, что в новом формате Летов стал более удобоваримым для буржуазного радиовещания. Райдер «Гражданской обороны» взлетел до уровня поп-звёзд (гостиница, питание в ресторане, дорогой виски в гримёрку, такси), что немало обескуражило прежних фанатов¹⁰.

Думается, что не последнюю роль в обуржуазивании Летова в последние годы жизни сыграло его окружение. Беспутный образ жизни не способствовал укреплению здоровья, сознания и воли певца, и к нему присосались новые люди, взявшие его в оборот. Не последняя из них — новая жена Егора Наталья Чумакова, прибравшая к рукам имя и наследие музыканта после его смерти. Сам же Егор окончательно ушёл в себя, в психоделические поиски, в алкоголь — отвернулся от жизни. «Никаких положительных изменений я не жду и другим не рекомендую ждать»¹¹, — заявлял он фанатам.

В идейном плане, он попытался вернуться к метафизике альбомов «Прыг-скок» и «Сто лет одиночества» (даже «Зачем снятся сны» хотел выпустить от имени проекта «Егор и О***деневшие»), но уже без той смелости музыкальных экспериментов и без того радикализма отрицания жизни.

Люди, заколачивавшие деньги на Егоре, оправдывали «коммерциализацию Летова» примерно так: «Единственное, чего ему можно было желать после всей этой «работы в черном» — это самого обыкновенного комфорта. И я рад, что под конец жизни этого комфорта стало больше. Он стал слышать больше осмысленных слов благодарности, а не только пьяные вопли подрастающих панков. Я рад, что он поел в хороших нью-йоркских ресторанах. Что он поиграл на хорошей гитаре. Что он попел, наконец, в нормальных концертных залах и клубах, а не только в окраинных кинотеатрах, предназначавшихся под снос. Что он поездил по своей любимой Калифорнии. Что он умер в хорошей новой квартире»¹².

Думаю, в какой-то мере Летов понимал, что с ним происходит, и строки песни «Танец для мёртвых» относил и к себе:

А труп гуляет по земле

Гордо

Шуршит газетой, лазит в интернет

Радостно в магазин

Празднично на футбол¹³

Ночью с женой в постель.

Своеобразным извинением для такого убогого существования и выступает психоделическая практика. Мол, я вообще мало отношения имею к моему телу, которое чего-то там хочет, и куда-то там ходит: я уже живу в других мирах и там реализую своё я. Как писал, Александр Тарасов: «Алкоголики и наркоманы не бунтуют, не устраивают революций: их интересы находятся в другом, иллюзорном мире, наркомания (в том числе и алкоголизм) – форма социального эскапизма»¹⁴.

Его закатные песни пронизаны мотивами усталости и бегства: «**й на всё на это и — в небо по трубе», «Без меня», «Ангел устал», «Упадок». Также характерны строчки из песни «Кабуки»: «С головой под одеяло, чтобы стало хорошо», и далее «Отрубиться, запереться, чтобы стало за**ись». С ним всё-таки произошло то, чего он так боялся: его-таки «схватили и схавали», очередного «отчаянного скачка» Егору сделать не удалось. Впрочем, это не умаляет его прежних заслуг. Да и по сравнению с подавляющим большинством остальных русских рокеров, доживших до нового тысячелетия (а может, и со всеми) Летов всё равно остался образцом творческой честности и моральной чистоты. В последних своих альбомах он бичует сумасшедшее общество, построенное на руинах его родины.

Волосатые герои и крутые пацаны

Рок-н-ролльные запои неоплаченной цены

Голоса, военкоматы, расписная гамазня

Отрубиться, запереться — чтобы стало за***сь

Но это всё не здорово —

Это непонятно

Это всё не здорово

Это всё не так.

Всякое большое явление сложно, содержит в себе положительные и отрицательные элементы, и соотношение этих элементов с течением времени меняется. Выступая за возрождение СССР, Летов воспевал идеалы Гражданской войны и патетику Великой Отечественной, гуманизм советской культуры, принципы социальной справедливости, а никак не жир сталинской номенклатуры или цинизм позднекомсомольских вожаков. Точно так же и для автора этих строк Летов — это, прежде всего, неистовый протест восьмидесятых, страстный призыв к борьбе девяностых, но не усталое наплевательство нулевых.

Дмитрий Косяков, 2017-2018.

Продолжение следует

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Примечания