Русская религиозная философия и фашизм. 2

Противоположности Розанова

Защитники Розанова любят ссылаться на его письмо к Гершензону¹, в котором Розанов утверждает, что он не антисемит, однако это заявление объясняется тем, что еврей Гершензон заведовал литературным отделом в «Вестнике Европы» и был для Розанова важным заказчиком (впоследствии они стали друзьями). И вдруг Розанов не сдержался, ляпнул: «Боюсь, что евреи заберут историю русск<ой> литературы и русск<ую> критику ещё прочнее, чем банки», и дальше — про то, что евреи-де чуть не прибрали к рукам даже Союз русского народа. Вот и пришлось извиняться и оправдываться. Хотя делает это Розанов довольно странно: начинает унижать русских и «полячишек», а заявляет, что «жида в пейсах» он любит «половым образом». И в той же переписке принимается ласково называть Гершензона «жидом»² и впоследствии всё равно заявляет: «Русские… конечно, погибнут, подшивая подолы у Ривок через 100 лет»³.

Гершензон же после оправданий Розанова резонно удивляется: «Отчего же вы э т о г о не печатаете, а печатаете прямо противоположное — как я прочитал это в Вашей же книге»⁴.

Во время дела Бейлиса Розанов опубликовал бессчетное количество статей⁵, в которых стремился доказать, что евреи действительно используют человеческую кровь в своих таинствах, совершают ритуальные убийства.

Даже убийство Столыпина Розанов интерпретирует исключительно в черносотенном духе — не как месть революционера карателю, атаку бедного на богатого и власть имущего или как провокацию охранки, чем оно и было, а как нападение еврея на русского: «Я настроен против евреев (убили — всё равно Стол<ыпина> или нет, — но почувствовали себя вправе убивать “здорово живёшь” русских)»⁶, «посмел ли бы русский убить Ротшильда или вообще “великого из ихних”»⁷. Чисто фашистский ход — подменять и затемнять классовые, политические вопросы национальными.

Розанов перестал ненавидеть евреев только после Октябрьской революции, он даже «простил» им их «связь с революцией», но именно потому, что нашёл новый объект ненависти и главного виновника — русский народ: «Евреи сентиментальны, глуповаты и преувеличивают. Русский “мужичок-простачок” злобнее, грубее… Главное — гораздо грубее»⁸.

Но и «любовь» Розанова к евреям осталась полна расистских предрассудков. В частности, он остался убеждён, что евреи и русские являются носителями женского начала, в противовес немецкой мужественности. «Бабья натура евреев — моя idee fixe», пишет он в «Опавших листьях». И ещё: «Жид в сущности баба (старая), которой ничего мужского “не приличествует”». О русских: «Русские имеют свойство отдаваться беззаветно чужим влияниям… Именно, вот как невеста или жена — мужу»⁹. Как всё это напоминает речи нацистских идеологов, призывавших немцев овладеть «слабой и женственной славянской расой».

«Самая не шовинистическая страна в мире»

Страдал юдофобством и папа Михаила Булгакова (возможный прототип профессора Преображенского) профессор Киевской духовной академии Афанасий Булгаков. В 1903 году он опубликовал статью «Современное франкмасонство в его отношении к церкви и государству», в которой описывал якобы исходящую от евреев опасность: «в настоящее время ряды франкмасонских лож наполняются евреями… понятное дело, что от таких лож нельзя ожидать ничего доброго для христианства»¹⁰. Не исключено, что от отца и Михаил Булгаков заразился антисемитизмом, котороый проявился в дневнике «Под пятой».

Пётр Струве также проповедовал антисемитизм, из скромности именуя его «асемитизмом»¹¹. «“Асемитизм” — гораздо более благоприятная почва для правового решения еврейского вопроса, чем безысходный бой, мертвая схватка “антисемитизма” с “филосемитизмом”», — пишет он в статье «Политические зигзаги и несвоевременная правда».

Николай Бердяев показал себя националистом, сетовал на недостаток «национального чувства»: «Россия — самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы — шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже — увы! — чуждо национальное достоинство»¹². Отчасти он был прав: формирование нации возможно только после установления буржуазного строя¹³. Но Бердяев отождествлял русскую нацию с православной религией. «И даже отпадавшие от православия русские люди остаются православными по своему душевному типу», — писал он.

С одной стороны, Бердяев поддерживал связи с меньшевиками, и в том числе с евреем Юлием Мартовым, а также с деятелями Бунда, а с другой также высказывал явно антисемитские идеи. Например, в статье «Национализм и антисемитизм перед судом христианского сознания» он объявляет терпимость Соловьёва к евреям «филосемитизмом», строит высказывания по принципу «я не антисемит, но…», пытается противопоставить «вульгарный антисемитизм» «истинному антисемитизму» и, в конце концов, заключает: «Для всякого христианина обязателен религиозный антисемитизм, религиозное противление антихристианской идее еврейства».

Метания Бердяева отчасти пояснила Любовь Аксельрод в статье «Господин Бердяев и моя бабушка»: «Подобно моей бабушке, г. Бердяев признаёт старого личного бога, хозяина вселенной, с ограниченным человеческим разумом и ограниченной человеческой волей. Бабушка свято верила в то, что Израиль ― богом избранный и излюбленный народ. К этому оригинальному убеждению пришел и г. Бердяев. С точки зрения моей бабушки вся история человечества имеет своим базисом борьбу еврейской религии с христианской. Так точно смотрит на исторический процесс и г. Бердяев. Храня аскетические традиции старого еврейства, моя бабушка строго осуждала христианский мир за его погоню за материальными наслаждениями. Тот же самый упрек посылает сын церкви, г. Бердяев, по адресу еврейского народа, обвиняя последний в чрезмерной привязанности к земному бытию.

Как истинная дочь Израиля, бабушка считала нужным питать “религиозную ненависть” к христианским народам, а христианин г. Бердяев проповедует религиозную ненависть к евреям»¹⁴. Конечно, сионизм и антисемитизм — лишь два вида одного и того же явления — шовинизма (религиозного и расового).

Христианство и отлив революционной волны

Теодор Адорно в своей книге «Исследование авторитарной личности» показал, что христианство предоставляет удобную идеологическую базу для антисемитизма и фашизма. В христианстве уравнительные и интернационалистские идеи («нет во Христе ни эллина, ни иудея») смешиваются с ненавистью к евреям за то, что они «распяли Христа» и отвергли Новый завет ради Ветхого¹⁵. Христианские правители издревле использовали антисемитизм, ксенофобию, религиозную ненависть для манипуляции массами.

Антиеврейские и проримские эпизоды, такие как попытки Пилата спасти Иисуса и крик евреев «кровь его на нас и на детях наших», были привнесены в Евангелие в ходе приспособления христианской церкви к структуре власти Византийской империи¹⁶.

Соответственно, антисемитизм был присущ как православной церкви, так и российской монархии¹⁷ с момента их возникновения. Несмотря на то, что Союз русского народа вёл антисемитскую пропаганду и организовывал погромы, официальные лидеры заявляли, что они якобы против погромов, потому что от них страдают только самые бедные евреи, а «богатое и всемогущее еврейство» остаётся невредимым. Но при других обстоятельствах (на митингах или в личной переписке) те же люди (Дубровин, протоиерей Иоанн Восторгов) призывали к погромам и убийствам «бунтовщиков и евреев». Согласно имеющимся данным, погромщиками было убито около 21 тысячи человек и ранено порядка 31 тысячи (не говоря об изнасилованиях и грабежах), но ни один из погромщиков «не был привлечён к суду и не был как-либо наказан»¹⁸.

Впоследствии Троцкий писал: «Как во время прилива пролетариат увлекает за собой мелкую буржуазию, так во время отлива мелкая буржуазия увлекает за собой значительные слои пролетариата. Такова диалектика коммунистических и фашистских волн в политической эволюции Европы после войны»¹⁹. Поэтому вплоть до 1905 года многие буржуазные публицисты могли заигрывать с революцией, а в период разгула реакции поспешили перекраситься в белый цвет, а уж после гражданской войны в эмиграции — и в коричневый.

Иррациональная установка

Понятное дело, фашистская идеология не исчерпывается расизмом и контрреволюционностью. К этим двум моментам органично примыкают другие, например, антирационализм и милитаризм. Чтобы отвлечь народ от революции, скрыть от него подлинных виновников бед (эксплуататорские классы), ему и подкидывают ложных врагов — какие-нибудь меньшинства внутри страны и иные нации за её пределами.

Ленин отмечал естественную популярность мистицизма в периоды кризиса: «Пессимизм, непротивленство, апелляция к “Духу” есть идеология, неизбежно появляющаяся в такую эпоху, когда весь старый строй «переворотился» и когда масса, воспитанная в этом старом строе, с молоком матери впитавшая в себя начала, привычки, традиции, верования этого строя, не видит и не может видеть, каков “укладывающийся” новый строй, какие общественные силы и как именно его “укладывают”, какие общественные силы способны принести избавление от неисчислимых, особенно острых бедствий, свойственных эпохам “ломки”».

А Теодор Адорно впоследствии отмечал, что фашизм стремится эту иррациональную установку в массах закрепить и раздуть: «По объективным причинам фашистская пропаганда не хочет быть полностью рациональной. Фашизм имеет целью репрессивное сохранение антагонистического общества, имеет, следовательно, в глубине иррациональную цель. Рационален он, только когда речь идёт об интересах отдельных групп или индивидов»²⁰.

Михаил Лифшиц называл фашизм «союзом предавшей истину элиты и презираемой ими толпы», добавляя, что «умиление перед примитивной психикой и могучей сексуальностью штурмовика <…> было заложено в реакционной критике интеллекта, а это темное настроение широким потоком разлилось еще до взятия власти нацистами». Действительно, от рационализма вышеназванные «философы» отреклись заблаговременно. Он им был в корне чужд даже тогда, когда они играли в революцию²¹.

Флоренский и Булгаков надели поповские рясы. Мережковский с Гиппиус и вовсе основали собственную церковь и объявили себя её пророками²². Розанов договорился даже до такого: «Не понимаю, как правительство допускает открытие новых университетов, в Саратове, в Тифлисе, когда даже в Москве они или “их милости” только портят умный и добрый русский народ»²³.

Война и философский фронт

Про мистицизм идеологов «серебряного века», думаю, много говорить не стоит — об этом предостаточно писали и говорили и их поклонники, и их оппоненты.

Теперь обратим внимание на милитаризм и ультрапатриотизм. Начало Первой мировой войны сумело возбудить патриотические чувства в значительной части народа и существенно повлияло на сознание буржуазных интеллектуалов. Под действие патриотического угара попал и Николай Бердяев. Что интересно, всячески поддерживая войну с Германией, он оправдывал её в духе идей немецкого философа Фридриха Ницше. В частности, Бердяев объявлял, что «героическое начало — жестокое начало», что «для души убийственней сидеть по колени в мещанской жизни, чем по колени в воде сидеть в окопах», и требовал войны до победного конца. Правда, сам в окопы идти не спешил, утверждая, что его фронт — философский.

Вслед за Ницше Бердяев противопоставлял буржуазному торгашеству, продажности «аристократизм духа», но готов был трактовать это понятие не в сословном, а в нравственном смысле: «Мещанство есть обратная сторона необузданной жажды наслаждений. Мещанские нормы — плод неверия в благородное самоограничение человека»²⁴. Вялости буржуазной интеллигенции противопоставлял ницшеанский дух: «Нашу эпоху разъедает болезненная рефлексия, вечное сомнение в себе, в своих правах на обладание истиной, принижает нашу эпоху дряблость веры, слабость избрания, не осмеливаются слишком страстно и непоколебимо объясняться в любви к чему-то и к кому-то, мямлят, колеблются, боятся, оглядываются на себя и на соседей». Думаю, Гитлер на подъеме своей карьеры не отличался ни «дряблостью веры», ни «слабостью избрания». Так что вышеприведённые цитаты Бердяева вполне подошли бы и для геббельсовских речей.

Стоит признать, что в бердяевских оценках Первой мировой войны было много верного, несмотря на ложность окончательных выводов.

«Всё современное человечество жило ненавистью и враждой. Внутренняя война была прикрыта лишь поверхностным покровом мирной буржуазной жизни, и ложь этого буржуазного мира, который многим казался вечным, должна была быть разоблачена. Истребление человеческой жизни, совершаемое в мирной буржуазной жизни, не менее страшно, чем то, что совершается на войне».

«Мы все так или иначе участвуем в войне. Уже тем, что я принимаю государство, принимаю национальность, чувствую всенародную круговую поруку, хочу победы русским, я — участвую в войне и несу за неё ответственность».

Казалось бы, из этих заключений можно сделать вывод о том, что для прекращения войн, необходимо уничтожить буржуазный строй, однако вывод Бердяева противоположен, хотя и так же логичен: раз я принимаю буржуазный строй, то принимаю и войну.

«Фатум» русской эмиграции

Спустя пару лет защитник империалистической войны Бердяев вдруг принял и оправдал революцию. Но руководствовался он в данном случае не коммунистической, а, скорее, фашистской логикой: Бердяеву хотелось увидеть рядом мощную социальную силу, которая встряхнула бы старый мир, вытащила бы его из мещанского болота, разбила буржуазные идолы и утвердила бы на их месте «царство духа» и благородное варварство. Но большевики оказались уж слишком прогрессивной силой: устраняя препятствия для промышленного развития страны, они отбросили с дороги не только старые сословные противоречия и социальное неравенство, но и религиозные предрассудки, тем самым лишая хлеба философствующих мистиков.

Оказавшись в эмиграции, Бердяев первым делом поселился в Германии, где сблизился с фашиствующим философом (автором термина «фюрер-принцип») Кайзерлингом и крайне правым мыслителем Шпенглером, а также успел поработать в Русском научном институте в Берлине, который содержался на средства Министерства иностранных дел Германии (средства также поступали через Ассоциацию христианской молодёжи и Германский красный крест), и единственной целью которого была антисоветская пропаганда. Однако в итоге Бердяев не сошёлся с нацистами по вопросам о христианстве (а может, камнем преткновения стало сокращение финансирования Русского научного института), в остальном же его идеология и терминология были достаточно близки к фашистским: он так же говорит о «судьбе» и «фатуме», о «расе» и «крови» и т. д. Бухарин довольно едко заметил: «Проделав почти полный цикл превращений (от марксизма до православия), г-н Бердяев, разумеется, очутился после Октября вне социалистической страны для того, чтобы согласно своим христианским заветам объявить всерьез Советскую власть сатанократией, то есть, попросту властью сатаны, или черта. Идейно г-н Бердяев уже почти примостился было на передке фашистской телеги — его “Философия неравенства” содержала в себе все составные элементы фашистского “мировоззрения”. Но тут произошла еще одна неожиданная общественная метаморфоза. Господам фашистским Цезарям, в коричневых рубашках вместо тоги, уже перестало подходить христианство вообще, и они стали воскрешать Вотанов, восхищаться “новым язычеством” и ущемлять почтенных христианских служителей культа. Г-н Бердяев, потрясенный таким оборотом дела, спешно отрекся от бывшей “страны поэтов и мыслителей”»²⁵.

Когда во время Второй мировой войны весь мир раскололся на два враждующие лагеря, Бердяев увидел, что старый респектабельный буржуазный порядок качает то влево, то вправо, и будучи вынужден выбирать, объявил коммунизм «наименьшим злом»²⁶.

Иные мыслители «серебряного века», которые после Октября эмигрировали в страны с фашистскими режимами, охотно поддержали фашистских диктаторов. Так, например, повели себя Иван Ильин, Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус.

Многие выброшенные историей за границу русские дворяне и офицеры были в восторге от фашизма. Вот что пишет российский государственный и религиозный (!) деятель князь Николай Жевахов: «Живу в Италии уже 22 года, и, будучи глубоко восхищенным свершениями Дуче и Фашизма, которые воистину совершили революционный и созидательный переворот в национальном и мировом масштабе, я убежден, что только влияние Фашизма могло бы стать мощным подспорьем в обновлении и в устроении лучшего будущего моей великой, но многострадальной Родины. И я чувствую свой долг в том, чтобы применить мои глубокие знания России, русской эмиграции и мой долгий опыт служения Фашистскому Режиму, и отдать всего себя в духе абсолютного личного бескорыстия служению высшему делу освобождения и очищения, которое, наконец, и осуществляется в настоящей войне»²⁷.

Дмитрий Косяков. 2016-2018 гг.

Русская религиозная философия слева направо. Введение.

Русская «религиозная философия» и революция

Русская «религиозная философия» и православная церковь

Русская «религиозная философия» против отечественной культуры

Русская религиозная философия и фашизм. 1.

Русская религиозная философия и фашизм. 3

Русская религиозная философия. А был ли мальчик? (1)

Примечания