Когда разрушилась Берлинская стена,
Все камни полетели на Восток,
Когда рассыпалась огромная страна,
Я был ещё незрелый сосунок.
Я верил в Достоевского и в рок,
Я в лабиринты строк по голову залез
И бог меня водил за поводок
В свою страну бессмысленных чудес.
Дед на великих стройках спину гнул,
А прадед разводил в деревне пчёл,
В Архипелаг ГУЛАГ я заглянул,
И там отцовский ваучер нашёл.
Нас телевизор поучал тогда
Восстаний опасаться, как огня,
И в ненависть к чеченцам и жидам
Бежать от страха завтрашнего дня.
Я всё хотел уйти куда-то в скит,
Там помириться, наконец, с собой,
Меня терзал необъяснимый стыд,
Сжигала неосознанная боль.
Но круглый год в монастырях пурга,
Считали, будто я им не чета,
Смотрели на меня, как на врага,
За то, что я чего-то там читал.
В мозгу как будто сорвалась чека:
Мой путь лежал не вдоль, а поперёк —
Я пел Чижа и Юру Шевчука,
Но что такое осень, не просёк.
Подумал: «Ну, а чем же мы плохи?»
И я БГ депеши стал писать,
И я Никольскому пихал свои стихи,
И бил охранника, чтоб Летова обнять.
То эту плёнку слушаешь, то ту,
Струились песни в душу, как вода.
И сам я написал их больше ста.
А время уходило в пустоту…
Дмитрий Косяков, 3 марта 2014 г.
Что случилось ... 