Мастер и Маргарита XXI. Гл. 15. Сон Бориса Николаевича

И приснился Боре Дирижёрову странный сон — то ли в пьяном угаре, то ли в предсмертном помрачении — что проводит он аукцион. Сцена, с которой он должен выступать, неудобная, как и полагается во сне, он вскарабкивается на неё с трудом, его втаскивают туда спортивные люди в дорогих костюмах. Да и сам он в отличном сером костюмчике. Кафедра (или трибуна) неудобная, не свалиться бы. Да ещё прямо между ног выглядывает голова в танкистском шлеме.

Боря окинул взглядом аудиторию: лупоглазые юноши в варёной джинсе, интеллигентные старички в мощных очках, над морем людских голов возвышается пара громил в поповских рясах, много лысин и аккуратных усов, пиджаки, рубашки, свитеры.

Боря достаёт бумажки:

— Объявляем распродажу общественных туалетов!

Зал взрывается аплодисментами.

— Общественные туалеты — подлое наследие тоталитарного прошлого! — объявил Дирижёров. — Они некрасивы, неухожены, в них происходят всевозможные преступления и разврат. А главное, они не приносят прибыли.

Общественный туалет на Театральной Площади купил какой-то толстый всклокоченный господин. Он предложил за строение пару икон, которые сам же и нарисовал.

— Теперь в туалет на площади искусств будет ходить только господин Петров! — радостно объявил Боря, и зал поддержал его новыми аплодисментами.

— А куда же людям ходить? — робко поинтересовался голос сбоку.

— Пускай покупают билеты в театр. Так культурнее получится, — нашёлся Боря.

— Уж скорее они по подворотням гадить начнут, — не унимался голос.

— А мы будем их ловить и штрафовать — тоже прибыток для бюджета, — рассмеялся Боря.

Туалет на Площади Мира отдали за ящик пирожков. Новый владелец пообещал переделать сортир в акционерное общество и сделать вход платным.

— А куда же бедным людям ходить? Там и театра-то нет, — снова раздался голос, и на этот раз Боря засёк говорившего — это был какой-то мерзкий хиппи с немытыми патлами.

— А бедным людям не место в центре города! Им вообще надо запретить туда вход. Вот сделаем транспорт подороже, и пускай из своих Черёмушек не вылазят.

— Арестовывать таких надо! — выкрикнул очкастый дедок по адресу ехидствующего голоса.

— Учтите,мы в тупике, в шаге от ада. Если не успеем распродать всё до полуночи, то придут коммунисты, и мало никому не покажется.

Море голов заколебалось. Раздался другой голос из глубины зала:

— Так ведь это ещё хуже, чем красные и белые развёрстки в гражданскую, хуже, чем коллективизация. Тогда хотя бы сортиров у людей не отбирали.

В зале поднялся гул, голова танкиста между бориных ног куда-то пропала. Но Дирижёров стукнул молотком по кафедре и объявил:

— Раздаём квартиры. Каждый может забрать себе ту квартиру, которую он сейчас занимает.

Море голов вскипело. Люди стали вскакивать с мест, выкрикивая: «Беру! Беру!»

— А почему Петрову на одну его толстую харю четырёхкомнатная досталась, а мне на всю семью — однушка на отшибе? — подал голос кто-то.

— Дарёному коню в зубы не смотрят. Бери, пока коммунисты всех в ГУЛАГ не посадили.

Потом раздавали землю под дачные участки. Тоже хватали, кто как мог. На этом официальная часть аукциона закончилась, и публику попросили удалиться.

На неудобную сцену взобрались музыканты в лосинах и с длинными волосами, в крестах и черепах. Подключив электрогитары они запилили нечто вроде скрипучего марша. Боря никогда не был фанатом рока, но, когда подключились барабаны и бас, подумал, что и под это можно сплясать его любимую летку-еньку и начал прихлопывать и вертеть руками.

Старики покинули зал, у трибуны сгрудилась молодёжь. А потом рокеры ушли выступать на улицу и увели за собой пританцовывающих парней и девиц.

В зале остались только несколько солидных человек в пиджаках и галстуках. Были среди них и молодые, но в таких же галстуках и с таким же выражением лиц.

Теперь Дирижёров стал распродавать заводы, шахты и скважины. На этом этапе аукциона его главной фразой была «Кто меньше?»

— Что-то много даёте! — погрозил он молотком ушастенькому пареньку с крючковатым носом. Зачем в казну переплачивать? Ведь не чужие же люди.

Потом он долго втюхивал огромный завод какому-то французу, а тот всё отказывался понимать, что весь комплекс ему достаётся почти задаром.

— Да мы вам всё оборудование и станки продадим под видом металлолома. А разницу вы нам в коробочке какой-нибудь с чёрного хода занесёте.

Аукционная вакханалия продолжалась долго. Продали всё, вплоть до помещений больниц и школ в удалённых посёлках. А потом организовали фуршет.

Боря знал, что в застольи он неотразим. Когда он, улыбаясь, подносил рюмку к лицу и, прежде чем выпить, обводил торжествующим взглядом присутствующих, он был похож на сверкающий сервант, набитый хрусталём — так параден и праздничен он становился.

Водку Боря замахивал, не морщась, так, что остальные только завистливо щёлкали языками. На сердце у Бори стало тепло от водки и чувства выполненного долга. Долга перед кем? Перед этими симпатичными людьми, которые веселились рядом. У него словно гора с плеч свалилась: всё прошло гладко, и Боре за это ничего не было. И он уже втолковывал кому-то заплетающимся языком: «Думаешь, это нам конец? Это вам конец! Скоро всей вашей Америке кирдык». А тот хохотал ему в лицо.

Но потом Боря вдруг рассердился. Ему показалось, что все вокруг пляшут и веселятся, а про него совсем забыли. Не уважают. А кто им тут всё мероприятие устроил, а? Думают, дело сделали, так его теперь на отдых отправить можно?

— Не так сидим! — взревел Дирижёров, стуча по столу кулаком, как мужик из пластилинового мультика. — Я вам ещё покажу!

И тут к нему подскочил какой-то референтик, взял под локоток и зашептал, что аукцион и правда не окончен, что осталось продать один последний лот, и потянул Борю в маленькую боковую дверь. Боря переступил порог, и шум застолья сразу же погас. Дирижёров оказался в Красных залах.

И вот уже ноги его бесшумно ступают по алым коврам, со стен на него глядят знакомые портреты. Дирижёров ссутулился, вспомнив, что он не вершитель истории, а всего лишь третьеразрядный чиновник. Он очень боялся встретить здесь Апрельского или кого-то из его свиты. Думал, что вот сейчас из-за угла покажется Дохлый и скажет: «Однако же вы подписали с нами контракт». И он уже стал быстро размышлять над тем, как он выкрутится из новой ситуации.

Но ни одной живой души вокруг не было. Только знакомые портреты смотрели со стен, но взгляд их был незнаком. Защёлкал и выключился проектор, который накладывал на главный портрет уродливую маску, маска пропала и из-под неё снова стало видно лицо со строгим прищуром.

— Ну, говори, — произнёс портрет, слегка картавя.

Боря решил, что лучшая защита — это нападение:

— Ты — лысое и картавое чудовище! — выкрикнул он.

В голосе портерта послышалось разочарование:

— Только-то? Если тебе больше нечего сказать, то приступим к заключительному акту.

Дирижёров понял, что он не хочет приступать к заключительному пункту, что бы это ни значило. Значит, надо было продолжить диалог и, может быть, выболтать себе что-то.

— Я требую другого судью. Как можешь ты меня судить? Ты ввёл красный террор. А я ничего такого не делал.

— А ты знаешь, что такое красный террор? Почему он был введён? Сколько конкретно человек от него пострадало? И сколько пострадало бы, если бы его не было?

— Ты уничтожил деревню! Ты убивал кулаков.

— Деревня исчерпала свой исторический срок. Но уничтожил её не я, а другой, дождавшийся сперва моей смерти, тот, о ком ты боишься говорить, потому что именно он отдал Россию во власть бюрократам, заново обручил власть с ложью. Но ты ведь не против лжи, ты даже не против крови, если тебе лично она даст выгоду… Что-то ещё?

Но Боря не нашёлся, что сказать — лишь ловил ртом воздух.

— Я тебя ненавижу! — взорвался он наконец. — Почему я не повыбрасывал все твои портреты до конца?

— Потому что боялся, — подсказал портрет. — Ну, довольно. Я вижу, что тебе нечего сказать по-существу. Приступаем к заключительному акту!

Последние слова были произнесены громогласно, они разнеслись по коридорам, проникли во все закоулки, впитались в стены и отдались мелкой дрожью. Это дрожали новые экспонаты и инсталляции. Дрожали подвешенные к потолку табуретки, дрожали картины с цветной мазнёй, дрожали целлофановые фигуры и пластиковые чудовища, тряслись надувные пенисы и пенопластовые задницы. А потом всё это добро стало сжиматься, сморщиваться и опадать со стен, как жухлая листва. Затрясся и сам Боря Дирижёров, он тоже скукожился и превратился в конфетную бумажку. Налетевший сквозняк подхватил всю эту мелкую шелуху и погнал её по полу, по коврам, по лестницам и вымел в распахнутое окно, туда, где ущербная луна едва виднелась сквозь тучи, как и девятнадцать с половиной веков назад…

Дмитрий Косяков, 2018.

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 1. Как здорово заводить новых знакомых.

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 2. Шимон и Шауль

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 3. Пластилин

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 4. В Салоне ВХУТЕМАС

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 5. Забанен и заблокирован

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 6. Красные залы.

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 7. Преображение блогера в журналиста

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 8. Дохлый и Грибоедов

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 9. Ниточки обрываются

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 10. Антон становится героем чёрно-белого фильма

Мастер и Маргарита XXI. Гл. 11. Большое красное событие