Учиться, учиться и ещё раз учиться
Дочурка очень любит читать. «Татать!» — раздаётся у меня под локтем, когда я пытаюсь редактировать очередную статью. «Татать», — бормочет Уля сквозь сон, когда я складываю её в кроватку. Пока что читать для неё означает листать книжки и рассматривать картинки. Знакомые удивляются: «Как она у вас тянется к чтению! Ну, понятное дело, гены…»
И вовсе гены тут ни при чём, просто ребёнок видит, что папа при первой удобной возможности хватается за книжку, что он очень ревниво следит за тем, чтобы дочка не лезла к его книжной полке. И, с другой стороны, она понимает, что для чтения вместе с ней родители всегда найдут пару минут, что это лучший способ привлечь их внимание, заставить чем-то с собой позаниматься.
Завидев бабушкин телефон Уля сразу начинает капризничать и требовать «ля-ля», то есть чтобы ей включили видео или музыку. А свойства папиного телефона ей совсем неизвестны, потому что эта штука для «ля-ля» не используется. Нет дома и телевизора, который бы непрерывно атаковал детский мозг рекламными лозунгами или страшными мультяшными рожами. Всего этого хватает в гостях у бабушки. Дома она засыпает у меня на руках под пение «Гренады» или «Варшавянки», а у бабушки — под рингтон её телефона.
Казалось бы, всё должно быть наоборот, но в этом есть своя логика. Бабушка с дедушкой раньше тоже пели «Я хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», когда эту песню передавали по радио и телевизору, когда её исполняли люди вокруг. Потом время изменилось, по радио зазвучали другие песни, люди с телеэкранов заговорили о другом, и бабушка с дедушкой, как и тогда, стали подпевать этим новым телевизионным лицам и радио-голосам, затянули: «Можно терпеть силу, пожно пить текилу…» или «Тебе и небо по плечу, а я свободы не хочу…»
Какой из двух домов, какой из двух миров выберет Ульянка? Сейчас ещё слишком рано судить… Дочка прерывает мои размышления: она уже тайком разорила нижний этаж папиного шкафа и тащит мне книжку «Детям о Владимире Ильиче». Углы книжки стёрты, но картинки за 35 лет не потускнели и по-прежнему привлекательны для детских глаз. Уля видит на обложке человека в чёрном пальто, который поднял голову и с характерным прищуром следит за игрой снегирей на замёрзшей ветке. «Дядя, тик-тик», — называет она и перелистывает страницы. Вот семья Ульяновых: дядя, тётя и много ляль, вот «ляля ля-ля» на фортепьяно, вот дядя «татать», а вот тот же самый дядя с бородкой идёт с детьми по ромашковому лугу. Уля наклоняется к картинке и нюхает ромашки.
Бабушка вошла в комнату и делает испуганное лицо: «Разве такое можно давать ребёнку?»
Ни бабушка, ни дедушка никогда не догадаются, в честь кого мы назвали Ульяну.
Резюме и зайчик
Уходить с работы по собственному желанию — величайшее наслаждение, а вот быть уволенным — это тяжёлый, унизительный опыт. И сразу возникает в груди такой щекочущий холодок, который испытывают, наверное, люди, внезапно узнавшие о том, что опасно больны.
Меня уже увольняли многократно, но на этот раз я впервые ощутил, что значит лишиться работы будучи отцом маленького ребёнка.
Работал я внештатно и удалённо, так что уволить меня было проще, чем съесть конфетку: просто написали в скайпе «ваша должность сокращена в связи с оптимизацией». И всё. Никакой бумажной волокиты: привет — пока, день свободен.
К счастью в соседней комнате запищала проснувшаяся Ульянка. Обычно этот звук меня раздражал, потому что отрывал от работы, но теперь я был рад оторваться от компьютера под благовидным предлогом. Я ведь знаю, что теперь неприятный холодок в груди будет щекотать меня непрерывно и требовать, чтобы я лазил по сайтам работы, изучал вакансии дебильных информационных агентств, компаний, фирм, прикидывая, на какую степень унижения я согласен за предлагаемые деньги; чтобы я беспрерывно рассылал и редактировал своё резюме, где рассказывается о моей целеустремлённости, ответственности и инициативности.
Я подошёл к кроватке. Уля ещё не желала просыпаться и с зажмуренными глазками потягивалась, поёживалась, закидывала ножки в бежевых ползунках. И всё в её кроватке такое нежно-жёлтое, розовое. Русые завитки лежат на подушке чайного цвета. Уля на секунду открыла глаза, увидела меня, тут же снова зажмурилась, пробормотала что-то про зайчика и повернулась на другой бок.
Ей снятся зайчики и медведи, лиса и волк — то есть то, что она видит на картинках, о чём мы читаем ей перед сном. А мой мир теперь состоит из чиновных справок, собеседований, очередей в службе занятости, неласковых охранников и резюме… проклятых резюме. Я знаю, что теперь, когда я буду приходить в гости к родственникам, они будут сидеть с вытянувшимися сочувственными лицами, а я буду бодрым голосом отчитываться о том, что уже сделал и планирую сделать в целях трудоустройства.
Потому что я должен защитить, бежево-чайный, лучисто-мандариновый мирок.
Уля наконец проснулась и улыбается мне. Но эта счастливая, любящая улыбка ничем не извиняет меня, а отзывается в душе тяжёлым укором.
Маленькая девочка, скажи, где ты была
Уле очень нравится бывать у бабушки: там большая квартира, переполненная различными вещами — есть где побегать и поохотиться на котов. Поэтому дочка часто просится «к бабе, котикам и деде». Но забирать её оттуда сущее мучение.
Как только я появляюсь в прихожей, Уля с визгом начинает убегать: она отлично понимает, зачем пришёл папа. Стоит к ней подойти, как визг переходит в рёв. Больше всех жалеет внучку дедушка, поэтому он раздражённым тоном отправляет меня на кухню, мол, ступай, ешь. Я могу отказаться, а могу и согласиться, но ситуации это не изменит: Уля по-прежнему будет опасливо сторониться меня и не подпускать к себе.
Впрочем, главная трудность при упаковке дочки в комбинезон заключается не в ней самой, а в дедушкиной помощи. Я заранее подготавливаю всю необходимую одежду и в нужный момент внезапно ловлю Ульянку и решительно тащу её к дивану одеваться. Уля выгибается и верещит. Моя же задача спокойным, но настойчивым голосом и размеренными и уверенными движения заставить её успокоиться и покориться процессу одевания.
Но тут прибегает дедушка. Первое его побуждение, забрать у меня Улю, увести её в другую комнату и утешить там. Если ему это удастся, то мне просто придётся через 10-15 минут начинать всё снова. Если отнять у меня ребёнка не получается, то дедушка тоже начинает успокаивать Ульяну, стараясь перекричать и её и меня, привлечь к себе её внимание, начинает включать различные электронные игралки и шумелки и совать их внучке под нос. Это только ещё сильнее раздражает девочку, она верещит ещё громче. Ещё дедушка любит сказать ей: «Тогда я тоже буду плакать», — и они начинают кричать вдвоём, так что я перестаю понимать, где кто, и кого мне нужно успокаивать. Всё это время я неуклонно просовываю дочкины непослушные ручки в рукавчики, ловлю пальцами пуговки, продеваю дрыгающиеся ножки в штанишки, воюю с завязками шапки и молниями комбинезона, усилием воли превращаю себя в одевальный механизм.
Впрочем, иногда дедушка принимается помогать одевать Улю. И тут уж мне приходится бороться не только с комбинезоном, но и с дедушкой. Пока происходит эта война всех против всех, бабушка успевает собрать нам небольшой гостинчик и приходит на помощь. Она делает завершающие штрихи: шарф, валеночки, пока я стремительно накидываю свою одежду, пока раскричавшаяся дочка не успела вспотеть. Всю зарёванную я усаживаю её в коляску, и мы расходимся в разные стороны: я увожу и на ходу отвлекаю и успокаиваю Ульянку, а бабушка уводит на кухню дедушку, успокаивает и покорно выслушивает его упрёки.
Дмитрий Косяков. 2016 г.
Что случилось ... 