Праздник кончился. Добрые люди
Второпях надевают кальсоны
Принимают картинные позы
Сортируют грехи и медали
Егор Летов
Едва за его спиной закрылась железная дверь, отгораживавшая общий коридор от лестничной клетки, Игорёк обернулся и показал средний палец. «Долбаные патриоты», — он едва не произнёс это вслух. Игорёк ехал домой, раздражённо сигналя пешеходам и другим автомобилям. Он заново прокручивал в голове состоявшуюся беседу, пытаясь мысленно переиграть всё по-новой, подобрать более язвительные и убийственные слова. «Как бы это вам попроще объяснить!» — вспоминалось ему обидное замечание Романа. Вот хамло-то! Тоже мне историк выискался! Да я могу такой диплом в подземном переходе купить. Эх, надо было просто обидеться, а не рассуждать там о политике. Перевести всё на личности: «Что же, ты нас всех тут за неучей считаешь? — ему приятно было в воображении говорить Роману «ты». — А ты, значит, один такой Д’Артаньян. Да я после этого вообще с тобой говорить не хочу. Мне всё [с тобой] ясно». И точка. Так и надо будет сказать в следующий раз. Следующий раз? Эх, да будет ли он, следующий-то?
Ярость душила его. По прибытии к месту проживания он даже подумал, что неплохо бы выпить пива и вышел на проспект, но на глаза ему первым делом попался книжный магазин и, к своему удивлению, Игорёк вошёл в него.
Буквально с порога ему в живот упёрся стол с «новинками». Тут был какой-то роман Достоевского, который недавно экранизовали, так что обложка была украшена картинкой из фильма. Конечно любопытно было бы прочесть роман, имея перед глазами в качестве персонажей разных популярных актёров, тем более, что многие из них успели даже поучаствовать в эротических фотосессиях… Но намного ли это поднимет его ЧСВ? Достаточно ли будет круто, если он вытащит и выложит на стол при Владе и Романе именно эту книгу? «А я, знаете ли, тут Достоевского почитываю… Ах, вы не читали Достоевского? Ну, всё с вами ясно». Нет, слишком бородато, да и православием головного мозга от этого писателя попахивает.
Лучше бы отыскать автора с иностранной, желательно европейской, фамилией. «Ах, вы не читали Бэзила Пупкинса? Ну, и о чём с вами говорить, в таком случае?» Впрочем, его можно и не читать, а просто выдумать. А с другой стороны, въедливый Роман ведь может и проверить.
Что тут ещё на столе? Последний шедевр бульварной писательницы Маринцовой «Убийца убивает насмерть», пухлые томики для подростков «Тайна загадочного подземелья» и ещё что-то в духе Гарри Поттера, сказки с картинками, иллюстрированные энциклопедии оружия, животных, и небесных тел, «Русская история в датах»… Над книжками расклеены жёлтые ярлычки «акция» и «скидка». Но, как профессиональный менеджер, Игорёк знал, что нельзя хватать первое, что подсовывают: ибо это либо просто самый дорогой, либо самый завалящий товар. Он посмотрел стоимость иллюстрированной энциклопедии про космос, присвистнул. Потом обогнул стол и углубился в магазин.
Его взору предстали ряды стеллажей, нагруженных человеческой мудростью с глупостью пополам. А может и в соотношении 1 к 100 — как там говорил Роман? Полки, полки, полки… Стены книг, лабиринт книг. Это ж сколько всего понаписано! За всю жизнь не прочесть и половины того, что есть в этом магазине. А читать наугад — и впрямь всё равно что в рулетку играть, только с гораздо меньшими шансами. Это Роман верно заметил. Хуже того, каждая из этих книг является лишь небольшим кирпичиком и тесно прилажена к другим, без которых совершенно непонятна. Эти книги образуют определённые связи, цепочки, в которых отдельные звенья непонятны без целого. Эх, а ему бы такую книгу, чтобы прочитать её одну, и сразу стать умнее всех, но при этом, чтобы эта книга ни в чём его не переубеждала, а, наоборот, подводила прочный фундамент под все его мысли и убеждения. Вот какую книгу надо!
Он подошёл к полке с табличкой «Современная проза», пробежался взглядом по заголовкам: «Смута в пабе», «Революция в клубе», «Стриптиз на Кубе»… конечно, приятно было бы почитать про ночную клубную жизнь, которая так смачно преподносилась в фильмах и видеороликах, но на которую ему пока не хватало денег, однако он пришёл не за этим. «Приятные наваждения», «Ласковые фантазии», «Нежные иллюзии» — тоже неплохо, но не то. Заголовки иных книг заигрывали с ним: «Клубничка для тех кому за…», «От 16-ти и жарче», «Малолеточки»; другие стремились привлечь своей бескомпромиссностью: «Быдло», «Лох», «Чмо», «Записки дебила»; третьи использовали английские слова «Сладкая baby», «Who is mr. Путин?», «Shop-оголики»; четвёртые просто ни о чём не говорили: «Цитадель», «Молодость», «Медь». Как геймеру ему понравились: «Игры, которые играют в людей», «Люди, которые играют в детей», «По ту сторону игры», а также какие-то струны тронули названия «Абсолютная пустота», «Вечное одиночество», «Тьма беспросветная». Из авторов ему был знаком только Павел Санаев, однажды он почти целиком прочитал его повесть «Похороните меня за плинтусом», про то как герой жил с придурковатой бабушкой. Смешно было читать про то, какая мерзкая у героя бабка, а кроме того книга цепляла ярко выраженной жаждой свободы. Сегодня Игорёк особенно остро почувствовал себя в роли маленького мальчика, который никак не может избежать навязчивой любви сумасшедшей старухи-Родины. Почитать что ли новый опус Санаева «Хроники раздолбая (похороните меня за плинтусом-2)»? Много ли это даст? А времени, судя по толщине книги, сожрёт немало…
Он перешёл к полке «Философия, религия». Верхняя часть стеллажа была плотно заставлена книгами Стивена Докинга: «История пространства и времени», «Вселенная Стивена Докинга», «Мир в дырке от бублика». Последнее название ему особенно понравилось, да и автор, похоже, раскрученный — надо запомнить. Тут же были Вячеслав Иванов «По звёздам», Ричард Хокинз «Самое грандиозное шоу на земле» и ещё куча отдельных книжек разных авторов, каждый из которых претендовал на знание окончательной истины. Потом шла полка психологии: «Как пережить развод», «Как завести любовницу», «Как сохранить брак», «Как завоевать друзей», «Как украсть друзей», «Как уничтожить друзей» и т. п. Остальную часть стеллажа захватила религия и эзотерика. Официальную религию Игорёк на дух не переносил и вообще считал нужным подтрунивать над всякой мистикой, но и материалистом себя не считал: холодная серьёзность точных наук его отталкивала и пугала. Ему хотелось, чтобы на дне колодца, под слоем формул и теорий, его поджидал бы какой-нибудь мистический фокус-покус.
Далее шли целые ряды стеллажей с детективами, дамскими романами и фантастикой. Игорёк скользнул взглядом по полкам с фантастикой: Шекли, Желязны, Гаррисон, Саймак, широким частоколом выстроилась серия «Ночной забор» Лукиана Сергеенко, Иван Ефремов, Стругацкие, фэнтези Пика Неумова и целое море совершенно незнакомых имён. На фантастику Игорёк изредка находил время. Он слыхал о том, что знаменитые фантасты зашифровали в своих книгах какие-то важные послания, обращённые к современникам, но ему нравились эти книги не за то, что они могли помочь расшифровать реальность, а, наоборот, за возможность уйти в вымышленные миры.
Рядом со стеллажом, отведённым под книги по истории, стоял отдельный стеллаж с книгами о Сталине, почти полностью заставленный произведениями автора с говорящей фамилией Сталиков. Книг он написал больше чем любой из классиков. «И когда это успевает человек? Стахановец!» — восхитился Игорёк.
Задержался у стеллажа с классикой. И снова: имена, имена, имена… Одни знакомы (и ненавидимы) ещё со школы, другие абсолютно ни о чём не говорят. Например, кто такой Генрих Манн и чем он отличается от Томаса Манна? Кто такие Лион Фейхтвангер и Хулио Кортасар? Каким образом среди классиков оказался Игорь Буберман?
Имена отечественных классиков вызывали чувство зубной боли: ну что сегодня ему могут дать Пушкин и Чехов? А книжки советских писателей, тот же «Тихий Дон» Шолохова, словно кипятком ошпаривали — Игорёк чуть не отпрыгнул от полки. Даже в книжном магазине нудная Рашка и мерзкий Совок преследовали его. Так что он поспешно ретировался к философской полке и, не глядя, схватил одну из книг Стивена Мокинга.
Когда Роман и Влада вышли из подъезда, моросил мелкий дождь, но в целом было вполне сносно. Капли влаги блестели на асфальте, автомобилях, стенах домов. Роман раскрыл свой зонт, и Влада с готовностью юркнула под чёрный купол и взяла спутника под руку.
— Родители, в сущности, милые старички, не стоит судить о них строго, — сразу сказала она, как бы предупреждая возможный отзыв Романа.
— Поколение Перестройки… — проговорил Роман, и было непонятно, приговор это или оправдание.
— Да-да, — согласилась Влада. — Папа вообще в детстве хотел быть космонавтом, даже готовился поступать и всё такое, но не взяли из-за зрения.
— Может быть, и имя Юрий ему дали не случайно? Он какого года рождения?
— 61-го. Насчёт имени не знаю, надо как-нибудь спросить. А что ты скажешь про Игорька?
— А это уже следующее поколение, — лаконично ответил Роман.
— Ты очень хорошо говорил сегодня. Надо разоблачать предрассудки, формируемые потоком массовой информации, — Влада старалась говорить строго и серьёзно, подражая тону лекций Романа, и одновременно хотела заглянуть спутнику в глаза, но это было не просто, поскольку обоим приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не попасть в лужу, не споткнуться о выбоины в тротуаре, да ещё следить, за вездесущими автомобилями, приближение которых можно было не заметить в непрерывном городском гуле. Город гудел и шумел, как закипающий чайник, и это была «тишина», к которой они, городские жители, успели привыкнуть.
Когда Роман приезжал на праздники и летом в родные места, то по первости уши его закладывало от подлинной тишины, он отдыхал душой. Однако уже через пару дней неподвижность глубинки начинала тяготить, и он рвался в большой город. Но и здесь с трудом находил то, что искал. Он вдруг оборвал серьёзную речь Влады вопросом:
— А ты читала «Отцы и дети» Тургенева?
— Конечно. Но ведь это художественная литература.
— Ну, да, художественная. Вот мы сейчас проходим XIX век в России. В качестве иллюстрации.
— Я предпочитаю книги без иллюстраций. Мне бы лучше что-нибудь по «теории зависимого развития», — на этот раз Влада заметила, что Роман чуть дольше задержал на ней взгляд, правда, в следующий миг едва не запнулся о бордюр.
— Хорошо, дам, — сказал он.
«Вот так-то, — подумала Влада. — А то подсовывает мне романы, как маленькой». Они уже приблизились к остановке.
— Ты мне не ответил про Игоря, — напомнила Влада, решив, что после высказанных комплиментов, нужно проявить настойчивость. Она полуосознанно проверяла каждого собеседника на податливость, на мягкость и жёсткость.
— Он мне не понравился, — задумчиво ответил Роман. Через голову Влады он следил за приближением автобуса. Но, как оказалось, это был не подходящий ему маршрут.
— Да он просто необразован, глуп, если хочешь.
— Дело не в этом. Конечно, он не в курсе мирового экономико-политического устройства, но инстинкт подсказывает ему всё, что необходимо знать. Думаешь, услышав про «теорию зависимого развития», про паразитарный характер Евросоюза и Америки, он изменит свои взгляды? Ничуть. Таких как он устраивает несправедливость мирового устройства, они не согласны лишь со своим местом в этой системе. Он не против сосать кровь из других, потому и хочет перебраться туда, куда стекается вся мировая кровь и скопились такие же, как он, кровососы.
— Игорёк — кровосос? — засмеялась Влада. Ей захотелось поддержать этот откровенный разговор об общем знакомом, позадорить Романа. — Да ведь он и мухи не обидит! Он даже мечтал когда-то флэш-мультики смешные рисовать.
— Вот такие «добренькие» и ответственны за всю мировую жестокость, — Роман говорил спокойно, но голос стал жёстче. Говорил, словно вгонял в доску тупой, неподатливый гвоздь. — Ты думаешь, что войны устраивают обвешанные оружием солдаты? Нет, солдаты-то, в большинстве своём, ненавидят войну, потому что видят её вблизи, да и потому что рискуют собственными жизнями. А вот эти беспечные, ласковые и мечтающие о сытой беззаботной жизни мотылёчки мажут войну на хлеб. Хочется им пользоваться свежими гаджетами, а всё производство тех же сотовых телефонов держится на непрерывной резне в Африке. Любят они смотреть американские фильмы, а бюджеты этих фильмов на две трети построены на военном ограблении Ирака, Сирии, Ливии и ещё чёртовой кучи стран. Прекрати сейчас войну, отбери у этих добрячков их забавные игрушки, и они закричат, они потребуют немедленно навести порядок, они захотят «твёрдой руки и наказания виновных». Сами они никого убивать, конечно, не станут, но сделают всё, что в их силах, чтобы… О, похоже это мой автобус. Держи зонт, дойдёшь до дома.
Влада рассудила, что пока ей рано принимать от него подобные романтические жесты и отказалась. Роман не стал настаивать, пожал плечами, сложил зонт и прыгнул в автобус.
По дороге домой Влада обдумывала то, что сказал об Игоре Роман. Ей было трудно уследить за ходом его мысли. Из пространных рассуждений она обычно старалась выловить одну-две интересных мысли или ключевые слова. В конце-концов она решила, что данная Романом нелестная оценка продиктована ревностью, и это приятно согрело её под мелким колючим дождём.
Дома в своей комнате она вынула сотовый телефон и тогда вспомнила, что говорил Роман о связи этой удобной, практически незаменимой вещицы с войнами в Африке. «Неужели для того, чтобы прекратить войны, я должна отказаться от своего сотового телефона?» — подумала она и взвесила устройство на ладони.
Роман по прибытии домой (квартиру он, как и Игорёк, снимал) переоделся и сделал гимнастику, причём сегодня сделал упор на силовых упражнениях. Ему хотелось устать. Потом заглянул в электронный ящик. Сообщений было немало, так что ответы на наименее важные он отложил до завтра. Покончив с корреспонденцией, отправился на кухню варить на завтра суп из приобретённых по дороге продуктов. После ужина он раскрыл толстую книгу и углубился в чтение, но сегодня ему было трудно сосредоточиться, так что, сделав ещё одну серию упражнений и приняв душ, он лёг спать.
Юрий Нилыч после ухода гостей ещё какое-то время сидел в кухне за недопитым стаканом чая. Чай он любил пить из стакана с затейливым почерневшим от времени подстаканником. Урчание телевизора почти не отвлекало его от мыслей о новом знакомом, о состоявшемся разговоре, о судьбе дочери и о дальнейшей тактике поведения. Роман парень вроде бы неплохой, серьёзный, физически сильный, стало быть может быть полезен на даче… Его мысли перекинулись на дачные дела, сколько всего нужно, сколько всего ещё можно сделать. Он мысленно перебирал имеющийся инвентарь, состояние построек. У Комаровых было два участка: один для посадок, другой для загородного отдыха (впрочем, посадки были и там).
Размышляя и по привычке похлопывая ладонью по столу, он вдруг заметил какое-то мельтешение на белом кафеле над раковиной. Он встал и приблизился: по керамической плитке ползали маленькие муравьи. Вот это новость, только паразитов ему не хватало! Юрий Нилыч знал, что для борьбы с муравьями необходимо прежде всего проследить дорожку их движения, чтобы обнаружить гнездо.
Муравьи спускались по кафелю к посудной тумбочке, на поверхности которой розовело пятнышко куриной крови, и ползли той же дорогой вверх — в щель между двумя навесными шкафчиками. Юрий Нилыч раскрыл один из них, полностью заставленный посудой. Большая часть этой посуды на его памяти никогда не использовалась и не вынималась. Несмотря на то, что Юрий Нилыч при каждом удобном случае поносил всё советское, он ни за что не согласился бы избавиться от этих предметов, добыванию которых посвятили жизнь его родители и их родители. Эти предметы не просто напоминали об умерших, они впитали в себя их силы, их желания. Вот перечница и солонка. Солонка разбита, но, конечно, выбрасывать её нельзя. Он и перечницей не собирается пользоваться, но быть здесь, быть у него она должна. Вот простенькие, нелепо раскрашенные деревянные фигурки балалаечников. Стопки блюдец, ряды бокалов — отродясь в семье Комаровых не было столько гостей, чтобы им пригодились бы эти блюдца. Но, мало ли… Железный чайник для кипячения на огне или плите. Теперь у семьи есть электрический самовар, но из этого чайника Юрий Нилыч пил лет тридцать назад. Выкинуть его, значит, навсегда проститься с прошлым. А Юрий Нилыч этого не хотел. Только в вещах оживало для него время, только в вещах жили ушедшие люди. А вот совершенно древний, медный набор: на треугольном подносике круглое ведёрко с ручкой, в котором стоят перечница, солонка и малюсенький горшочек для горчицы, в котором лежат две миниатюрные ложечки. Юрий Нилыч сладко причмокнул: быть может, этот набор — ещё дореволюционных времён, когда всё было таким замечательным. Его бы без проблем приняли в краеведческом музее, но уж лучше пускай он остаётся в собственности Юрия Нилыча. При случае он даже покажет его кому-нибудь из знакомых. Роману как историку должно быть это интересно… Пластмассовая лошадка из шоколадного яйца. Пусть лежит, много места не занимает. Старые спринцовки, нерабочие градусники, пара хрустальных ваз, сахарницы, заварники, розетки, керосиновая лампа, деревянная резная уточка-хлебница, а на верхней полке — маленькие остановившиеся часики.
Из-за соседней дверцы в ноздри ему ударил тяжёлый запах специй и прирвав. Здесь стояли надорванные пакетики с перцем, лавровым листом, корицей, гвоздикой и прочим. Некоторые травы Комаровы заготавливали сами, так что здесь же были пучки высушенной крапивы, листья лопуха, мать-и-мачехи. Тут же находились крупы — в банках, пластиковых упаковках и пакетах и даже матерчатых мешочках, что говорило о давности запаса. Юрий Нилыч раскрыл один из мешочков. В жёлтом крошеве пшёнки чернели высохшие личинки каких-то жуков. Но личинки были мёртвые и явно не муравьиные, так что Юрий Нилыч не стал тревожить запас. Здесь же обнаружились лекарства и сухофрукты, но докопаться до задней стенки не представлялось возможным. Юрию Нилычу показалось даже кощунственным ворошить эти залежи, и он отступил перед своими богатствами и почтительно прикрыл дверцу.
В это время Влада вышла в гостиную к матери. Раиса гладила мужнины рубашки.
— Мам, ну что ты всё мечешься? Сядь посиди со мной, — сказала Влада.
Раиса несколько неуверенно отключила утюг и опустилась на стул. Влада села на край дивана и молча смотрела на промокший город за окном. Раиса поёрзала на стуле, потёрла колени, она уже привыкла постоянно занимать себя работой. Молчание и бездействие были ей невыносимы.
— Знаешь, — сказала она. — Мне недавно приснилось как будто мы с папой отправились на сплав на плоту. Году в восемьдесят девятом мы и правда сплавлялись с нашими друзьями, Карапетянами… Помнишь, я рассказывала, с теми, которых потом в Приднестровье убили. Ну, вот плывём мы во сне так удачно и река такая бурная. И весело, и страшно. А потом, смотрим: от реки рукавчик отделяется — потише, поспокойнее. Мы с Юрой — туда. И уютно так нам стало, такой мир в душе. А Карапетяны, с которыми мы тогда сплавлялись, зовут нас с реки, смеются. А мы спрятались и голоса не подаём, пускай, мол, без нас плывут. Зажали уши… Глядь, а воды-то под нами и нет. И голос за спиной спокойно-спокойно так произносит: «Вот и всё». Я проснулась в ужасе каком-то. Это мне давно уже снилось. А вот теперь вспомнила.
— И не в восемьдесят девятом мы сплавились, а гораздо раньше, — возразил входящий Юрий Нилыч, который в воспоминаниях о прошлом ценил точность. — А на плоту неплохо бы и сейчас поплавать. Летом, если деньги будут, съездим.
Раиса снова поднялась и взялась перекладывать рубашки.
— Ну, что ты опять суетишься? Сядь, — Юрию Нилычу было обидно, что жена разрушает начавшийся было задушевный разговор между членами семьи, но Раиса понимала, что завтра муж рассердится ещё сильнее, если у него не будет под рукой выглаженной одежды.
Влада покинула гостиную. Разговоры о снах. Разве это серьёзно?
Дмитрий Косяков, 2016 год.
Продолжение следует
Что случилось ... 