Money, so they say,
Is the root of all evil today.
(Roger Waters)
Аркаша Громов тоже стоял у окна, смотрел на дождь и предавался ностальгии под менуэт Вивальди. Где же тот наивный мальчишка, который с лёгкостью писал прекрасные лирические стишки? Многие прежние знакомые приближались к нему, заводили разговоры, заглядывали в глаза, стараясь отыскать там прежнего романтического юношу, мечтавшего заколдовать мир сплетением рифм и символов. И, не обнаружив, отходили. Некоторые пробовали даже по нескольку раз, надеясь, что мальчишка ещё оживёт, вернётся, но этого не происходило. Сам Аркаша тоже иногда искал его, стремясь вернуть и вдохновение, и прежних приятелей, и поклонников, но всё было напрасно. Он вспоминал, как гулял по городу в цветастой рубашке и рваных джинсах с волосами до плеч, и в его воспоминаниях всегда было лето. Он любил и его любили.
Что же изменилось? Он стал сильнее, злее и твёрже, но душа потеряла гибкость нежного ростка. Он поссорился с этим миром. И теперь уже нельзя ничего поправить, как невозможно остаться друзьями с девушкой, которую сильно любил.
Кстати, где та, которую он любил? Она тоже была похоронена где-то внутри остывших, ставших чужими глаз. Где та девчонка, которая таскала ему сказки Гофмана и просила читать их вслух? С которой он смотрел сентиментальные мультики про одиноких фокусников и про любовь благородных принцев к бедным золушкам? Которая переписывала его стихи себе в тетрадку, дополняя рисуночками, а потом забывала эту тетрадку так, чтобы он её случайно находил и видел эти рисуночки?
Теперь она учится на экономическом, держит себя строго и говорит с той леденяще-вежливой интонацией, которой телефонный оператор сообщает, что абонент недоступен. Да и сами слова словно бы взяты с каких-то бланков: «К сожалению, у меня нет сейчас времени на это, но я и так убеждена, что стихотворение, которое ты хотел мне показать, очень хорошее». Ну, а какое стихотворение он хотел ей показать?
Ты, как туман, — то здесь, то там,
Ты днём гуляешь по теням.
Быть может, ты из этих дам,
Что путешествуют по снам?
И я уже не знаю сам,
Где суждено встречаться нам.
Я здесь — ты там, ты здесь — я там,
Везде туман… сплошной туман…
Беспомощное подражание самому себе. Не выцедишь вдохновения из того, что уже отжило и увяло. Нужны новые сильные чувства. Да где их сыщешь в этом мире сплошных дождей? С высоты третьего этажа все пробегавшие мимо девушки казались ему красивыми, особенно те, что одеты помодней. Но он знал, что стоит спуститься туда к ним и посмотреть в упор… В какой бы цвет они ни красили волосы, на языке у них один и тот же набор слов, увязанный в одни и те же скучные фразы.
А завтра утром снова на работу — писать безликие статьи и отчёты, в которых любое проявление стиля, любое образное выражение… нет, не карается, а просто спокойно и неумолимо вычёркивается, исчезает в окончательной редакторской вёрстке. И Аркаша чувствовал, что он тоже тонет в бесконечных стандартных формулах, безобразных терминах: «Как заявил заместитель главного исполнительного директора (название фирмы, имя и фамилия), выступая на отраслевой конференции в Москве (а где ещё он мог выступать?), ориентировочная дата запуска подготовительной стадии проекта была перенесена в связи с необходимостью привлечения дополнительных инвестиций. По его словам…» И так изо дня в день: менялись имена и должности ответственных лиц, менялись названия их учреждений, менялись даты и объемы капиталовложений. Но не менялось что-то главное. Как будто весь мир держался на неизменном порядке знаков препинания и служебных слов. Аркаше казалось, что дело не в именах, а в прочности связывающих их союзов и фальши используемых предлогов.
Он всё ещё заставлял себя сочинять в свободные минуты, но это не приносило ни удовольствия, ни удовлетворения и всё более напоминало судорожное хватание воздуха утопающим: мозг его был переполнен и одновременно совершенно пуст.
Ровное течение меланхолии было прервано звонком бывшего одноклассника, и вскоре у Аркаши в гостях оказался Игорёк. Юный бизнесмен пожаловался другу, что между ним и Владой неожиданно втёрся подлый соперник: обманом и лестью учителишка напросился на дачу к Комаровым и уж там окончательно околдует и Владу, и её родителей. Игорёк обязан вмешаться, но его на этот праздник жизни не пригласили. К счастью, участок аркашиных бабушки и дедушки находится неподалёку от комаровской фазенды. Стало быть, Аркаша просто обязан из дружеской солидарности пригласить Игорька в ближайшие выходные в загородную поездку.
Конечно, Игорёк преувеличивал. Он не знал, что Роман на следующий день после визита к Комаровым сказал Владе, что, видимо напрасно он ходил к ним в гости. Однако девушка контратаковала его тем, что передала от Юрия Нилыча приглашение на дачу и дополнила его просьбой о помощи от Раисы («они ведь уже пожилые»), а также обещанием предоставить в распоряжение Романа вывезенную на дачу дедушкину библиотеку («если что понравится, бери — всё равно книги там гниют»). В результате Роман согласился, но про себя дал клятву быть осторожным. Если третьей причиной его согласия хоть на какую-то долю стало обаяние Влады, то Роман утаил это даже от самого себя.
Однако Игорёк представлял и описывал другу всё совершенно в ином свете.
— Я должен предотвратить самое страшное, — повторял он.
— Что же это «самое страшное»?
— Как что? Потеря Владой девственности!
— Что-что? — Аркаша оторопел.
— Что слышал. Не притворяйся, ты же отлично знаешь, для чего люди ездят на дачу!
— Я туда езжу стихи сочинять.
— Ой, это только потому, что у тебя девушки нет. Да пойми, ведь у меня в отношении Влады самые серьёзные намерения, — зачастил он, стремясь убедить друга. — Но зачем же она мне, так сказать, секонд-хенд? Сам подумай.
— Погоди-погоди. Но ведь и ты, судя по твоим рассказам, даже не «секонд», а хенд этак пятнадцать-двадцать. Это никак тебя не смущает?
— Послушай, мужчины — это совсем другое дело. Мы со своей стороны приносим на алтарь любви совсем иные вещи. Женщины должны быть красивы, так устроено природой…
— Вообще-то природой устроено, чтобы самцы были внешне красивее. Возьми тех же птиц.
— Чего ты тень на плетень наводишь? У людей всё не сильно отличается, просто роль яркого хвоста или хохолка играет хороший автомобиль, престижная работа или какой-нибудь талант, — игорёк сделал жест в направлении Аркаши. — Ты вот надеешься, что тебя полюбят за талант, но, поверь мне, хорошенький джипик серьёзно повысил бы твои акции.
— Ты говоришь о любви, как о торговой сделке.
— Наконец-то ты понял! — обрадовался Игорёк. — И поэтому сделка должна быть честной. С их стороны требуется красивое тело, невинность и покладистый характер. Всё остальное — вкусы, там, взгляды какие-то — девушки перенимают от нас. Поверь, им так удобнее.
— А вот мне вовсе не наплевать на внутренний мир девушек, с которыми я общаюсь, — Аркаша обдиелся не то за себя, не то за женщин.
— Исключение подтверждает правило, — отмахнулся приятель.
Игорёк говорил что-то ещё. Аркаша отвернулся от него и от того, что он говорил и стал смотреть в окно. Невольно выловил взглядом среди прохожих симпатичную девушку. Девушка в модном плащике и с длинными светлыми волосами двигалась бодрым быстрым шагом, джинсики плотно облегали точёные ножки, туфли на высоких каблуках превращали походку в триумфальное дефиле, как на показе мод, одной рукой она прижимала к боку сумочку, а другой легко и свободно помахивала, уверенная в своей неотразимости. И Аркаша почувствовал, как в нём шевельнулось что-то… желание почитать этой красотке стихи. А она пускай сидит напротив и очаровательно хлопает глазками. А потом… что бы ни было потом, пусть бы только она не вздумала ничего говорить. Аркаша подумал, что Игорёк по-своему прав. Прав и за себя, и за него, Аркашу. И ему стало тоскливо от этой правды. «Прогнило что-то в Датском королевстве. А также в датских королевах и датских королях», — подумал он. Вивальди в плейлисте уже закончился. Теперь играла группа Queen. «Spread your wings and fly away, fly away, far away», — как будто из последних сил голосил Фредди Меркьюри.
— Эх, вот так бы взять и улететь отсюда к лебедям, — со вздохом проговорил Игорёк. Вообще он хотел сказать не «к лебедям», а совсем другое, но так уж повернулся язык.
— Точно, — согласился Аркаша. — Хорошо, поедем мы на дачу. Только давай Женьку возьмём.
— Хоть сто Женек! — обрадовался Игорёк. — Только учтите, я пить не буду: у меня миссия.
Вернувшись домой, колеся по окрестным дворам в поисках парковки, Игорёк обратил внимание на слово «жопа», криво написанное на свежевыкрашенной стене. Если бы надпись была сделана на доме, в котором живёт он, Игорёк бы рассердился, ну а на не имеющей к нему отношения стене, она вызвала сладкий прилив ностальгии по 90-м. «Всё-таки крик чьей-то души. Vox populi», — с умилением подумал он. В конце-концов, это ведь мог быть и прозрачный намёк на ситуацию в стране или на фатальную удалённость российской глубинки от центров мировой культуры.
В следующие пару дней от мыслей о Владе его отвлекло интересное событие: начальник взял его с собой на бизнес-форум, проходивший на одной из лучших выставочных площадок города. Боссу предстояло выступить с докладом, ну а Игорьку — подготовить доклад и электронную презентацию и вообще быть на стрёме.
Блестящие залы, обилие экранов, проекторов, накрытые столы в банкетном зале, специально для события выстроенные подиумы и стенды. Изогнутые конструкции из гипсокартона и пластика возносили над людьми названия фирм. Каждый стенд был маленьким королевством. А вместе они составляли мир, в который он так упорно прокладывал себе дорогу, мир элегантно и дорого выглядящих людей, атлантов среднего и крупного бизнеса. Игорёк сразу обратил внимание, что солидные люди, первые лица фирм, как правило, ничего не держат в руках, а их помощники прикованы к папкам, планшетам и телефонам, так что он с некоторым раздражением отметил, что его начальник таскает с собой барсетку.
Игорёк ощутил себя принадлежащим к сообществу избранных и в какой-то момент даже подумал, что задавака-Влада ему не чета, но потом ощутил, что именно здесь она была бы на своём месте: с её чувством стиля, умением подать себя, произвести впечатление, она была бы ценным союзником… Эх, сколько стен на пути к успеху он мог бы прошибить её симпатичным личиком!
Форум двигался вперёд, и буквально на открывающем его пленарном заседании обнаружилась главная коллизия: конфликт между «провинциалами» и «москвичами». Директора местных предприятий требовали увеличить государственную поддержку или по крайней мере не отнимать ту, что есть; чиновники из столицы, представители консалтинговых фирм и инвестиционных фондов рассуждали о необходимости быть самостоятельнее, искать партнёров за рубежом, а не оглядываться на государство. Хотя сам Игорёк не был москвичом, столичные випы ему показались симпатичнее: они были одеты по последней европейской моде, держали себя свободнее и развязней, вели себя как хозяева, а не как гости. Местные же производители вели себя неуверенно, жалостливо расписывали своё положение.
Владелец комбината «Бурёнкино» убеждал, что если не ввести меры поддержки отечественного производителя на внутреннем рынке, то всему региону придётся перейти на импортное молоко.
— А вы что, назад в Совок захотели? — перебил его модератор, московский маркетолог с щегольски взбитыми вверх усиками и подкрашенными до синеватой белизны волосами. — Может, вы вообще хотите, чтобы государство скупило ваш бизнес и обратно превратило его в колхоз «Светлое послезавтра»?
В зале послышались смешки, оратор-молокозаводчик сконфузился. Он явно не хотел этого.
— Позвольте! — вывернулся из зала какой-то престарелый сморчок в очках на огромном шнобеле. Ему поднесли микрофон, попросили представиться. Оказалось, что это профессор местного отделения РАН.
— Позвольте, — повторил он, — но все мы знаем, что та же Америка и страны ЕС активно поддерживают своих производителей, вливают немалые бюджетные деньги в свои частные предприятия и где надо не стесняются применять политическое давление для продвижения их продукции на внешние рынки.
— Вот и поезжайте в Америку, — засмеялся модератор, и Игорёк облегчённо вздохнул оттого, что противному профессору не удалось перетащить беседу на заумные рельсы. Вот модератор и приглашённые из Москвы участники говорили кристалльно ясно: они говорили о времени перемен, о смелых инновациях, об умении встроиться в новые тренды, о том, чтобы слышать те импульсы, которые посылает мировой рынок. О, в данную минуту Игорёк прямо-таки всей кожей ощущал эти импульсы!
Что ему до какого-то молока или, там, марганцевых сплавов? Привозное молоко даже элитнее, поскольку стоит дороже и оформлено качественнее: без всяких нелепых мультяшных коров и пастушков, как у пресловутого «Бурёнкина». А ферросплавы, лес и прочее — зачем это Игорьку? Например, его фирма занимается наружной рекламой, а у иностранцев реклама всегда красивее. А почему? А потому, что красиво то, что больше похоже на заграничную рекламу.
Во время кофе-брейка он постарался разобраться в ситуации, завести кой-какие разговоры и знакомства. К большим людям он и не пробовал подходить — не по чину ему с ними разговаривать — но сумел перекинуться парой слов с молодым помощником из столицы.
— Как страсти-то накалились на панельной дискуссии, — подмигнул Игорёк, заглядывая в глаза собеседнику и стараясь угадать, чью сторону принял он.
— Протоплазма, — махнул рукой тот.
— То есть? — не понял Игорёк.
— То есть я вообще не понимаю, зачем все эти разговоры, — выговорил юноша с сильным московским акцентом. — Ну, о чём могут договориться коровы с дельфинами?
— Любопытно, — подбодрил собеседника Игорёк. — Ну, а если конкретнее?
— Да куда уж конкретнее, — ответил тот скучающим тоном. — Они и мы — разные биологические виды. Уж не знаю, кто из нас мутант, мы или они, не так важно, но говорить нам бессмысленно.
— Как же отличить одних от других?
— О, это очень просто. Они смотрят телевизор. Это у них видовая потребность такая. А мы — смотрим Интернет и сами берём оттуда всё, что нужно.
Игорёк так и представил Юрия Нилыча, сидящего у телевизора и покорно впитывающего патриотизм из выпусков новостей. Он чуть не захлопал в ладоши: так близка и приятна ему была позиция собеседника. Между тем столичный гость продолжал развивать свою мысль:
— Мы живём мировыми проблемами, значит, нас больше, а они не видят дальше своего огородика, да газетной передовицы.
— Подождите, а вот профессор кислых щей тут как раз говорил, что в Европе и в Америке бизнес зависит от государственной поддержки…
— Ещё раз повторю: нет смысла беседовать с протоплазмой. Мы, настоящие люди, друг друга отлично понимаем. Зачем же нам на что-то ещё время терять. Его и так немного.
— Немного? Почему?
— Потому что они нас могут попросту сожрать, — сказал гость и засунул в рот размоченный в кофе круассан. Получилось убедительно. Потом они обменялись контактами и разошлись по круглым столам, но в голове у Игорька радостно каруселила фраза «нет смысла беседовать с протоплазмой… нет смысла беседовать с протоплазмой…» Как замечательно! Ведь именно так он и собирался поступить в отношении Романа.
Хозяева выставочного центра позаботились обо многом: лощёная обслуга, площадки, аппаратура; но совершенно не предусмотрели адекватного проветривания. Ко второй половине дня в помещении стало просто невыносимо душно — на улице собиралась очередная гроза. Помощнички и руководители мелких предприятий скинули пиджаки и расстегнули воротники рубашек, а большие боссы себе такого позволить не могли. Они совершенно героически оставались при полном параде с наглухо завязанными галстуками. Игорёк восхитился их истовостью в защите устоев деловой среды — настоящие львы бизнеса.
Московский докладчик, представитель известного венчурного фонда, рассуждал о том, что необходимо возродить опыт девяностых.
— Ведь именно тогда в сферу бизнеса были введены огромные отрасли хозяйства. Да, то, что не удалось коммерциализовать, погибло. Но, как мы знаем, выживают сильнейшие. Если кто-то тогда и голодал, то исключительно из-за собственной лени. Зато сколько тогда у нас появилось замечательных олигархов, прекрасно интегрированных в бизнес свободного мира. Ведь именно они стали лицом России для запада, а не толпы каких-то там голодных стариков и прочих оборванцев. Да, кому-то пришлось пострадать. Но, как говорится, you cannot make an omelette without breaking eggs, — английское произношение оратора было безупречно.
Игорёк слушал с восторгом, но какой-то местный бизнесмен, сидевший рядом и обмахивавшийся папкой с раздаточными материалами, с усмешкой прошептал соседу:
— Хорошо поёт. А вот денег хрен даст.
— Да у них там не осталось ни копейки, — кивнул сосед.
«Ну, и что, — со злостью подумал Игорёк. — Зато одет он лучше и дороже, чем вы оба».
Было ещё много выступлений и жарких споров, и как всегда по одну сторону баррикад находились элегантные Москвичи, а по другую престарелые очкарики доельцинского образца. Первые барственно шутили, обильно ссылались на американский и европейский опыт, а вторые ныли, жаловались, просили, а если и поминали заграницу, то какую-то неправильную.
— Ну, что вы нам всё про США рассказываете, если самые высокие темпы экономического роста сегодня показывает Китай? — горячился лысый субъект, напоминающий высокого Юрия Ниловича.
— Вот когда Китай создаст такие же успешные бренды как «Кока-кола» или «Старбакс», тогда и поговорим, что у него откуда растёт, — усмехались модераторы. В результате пререканий какие-то профессора даже покинули площадку.
В ходе всех этих споров на ум Игорьку невольно приходили слова Романа про то, что говоря «весь мир» иные подразумевают лишь «первый мир» и про то, что доктрина о выживании сильнейших, применённая к политике как-то связана с фашизмом, но в помещении было так душно, что мозг отказывался соображать, и он не вышел на воздух исключительно из опасения быть заподозренным в сочувствии к ушедшим профессорам.
Уже на пути домой вместе с притоком кислорода (с примесью выхлопных газов) ему пришла в голову утешительная мысль, что все эти обделённые вниманием Москвы провинциальные бизнесмены своим внешним видом очень напоминают Юрия Ниловича. Вроде бы солидно, дорого одеты, но не хватает небольшого хулиганства в одежде, а солидной, напыщенной манере держаться не хватает здоровой доли животного юмора. И ведь, в сущности, к чему они призывают? К государственному патронажу над рынком, а стало быть, к Совку. Да и вообще производство — это вчерашний день. Мы ведь живём как-никак в постиндустриальную эпоху. То ли дело финансы! Это мир чистого духа, не скованного презренной материей. За финансами будущее. А присоединяться всегда надо к победителю».
Игорёк счастливо заулыбался: все светофоры показывали ему зелёный свет — цвет финансов. Он ещё раз выговорил вслух «постиндустриальная», покатал это слово на языке, как конфетку. Вообще надо хорошенько запомнить основные слова, которые повторялись в выступлениях столичных гостей (иные были новыми, иные старыми, но сохраняющими свою магию): хеджирование, стартап, кластер, промпарк… Если хочешь говорить на одном языке с большими людьми, все эти словечки должны не сходить с твоего языка…
Когда он в очередной раз парковался в соседнем дворе, то увидел, что слово «жопа» на стене закрашено. Это придало ему бодрой злости: стало быть Юрии Нилычи и прочие патриоты опять ведут наступление и душат крик души, рвущийся на свободу. Закрасили слово, как будто у них самих жопы нет. Закрасили — получилась обычная скучная стена. О, они любят стены!
Дома его ждал душ, Интернет и бутылка «Кока-колы».
Придя домой, Игорёк решил начать подготовку к интеллектуальному подавлению Влады под тяжестью авторитета американского писателя. Спорить с Романом на гуманитерные темы он больше не собирался: очевидно, что этот книжный червь его живьём слопает. Зато можно было подковырнуть его с естественнонаучных рубежей. Игорёк очень надеялся, что книга Мокинга «Вселенная в дырке от бублика» опрокинет школьные представления о естествознании, избавит от необходимости читать множество заумных книг, раскритикует и развеет их по ветру. И тогда, обладая секретом вселенной, он сможет смело пренебрежительно фыркать на любые мнения. «Избавьте меня от нудных азбучных истин», — как молитву шептало его сердце, пока глаза его торопливо прыгали по строчкам бестселлера.
И его молитвы были услышаны. По словам Стивена Мокинга (а надо сказать, что книга была написана лёгким, даже фривольным слогом) выходило, что до так называемого большого взрыва весь мир находился в единой точке, из которой потом и появилось всё. Что же было на свете помимо и до этой точки уяснить человеческий разум не в состоянии, поскольку понятия «до» и «после» к этому периоду неприменимы, ибо время возникло благодаря тому же взрыву. «Всё относительно! — провозглашал Мокинг, потрясая над головой теорией относительности и заклиная сомневающихся именем Альберта Эйнтштейна. — Время существует только для наблюдателя. Нет наблюдателя — нет и времени». Это понравилось Игорьку, поскольку Мокинг с одной стороны выставлял человеческий разум немощным и никчёмным (нельзя понять, что было до взрыва), а с другой — всемогущим, ибо от него зависело существование времени.
При этом Мокинг уснащал своё повествование разными нехитрыми математическими формулами, каждый раз повторяя: «С математикой не поспоришь». Формулы он раскладывал по тексту, как дощечки в большую грязь: пробежит несколько шагов по математическому мостику, потом немножко по грязи ногами пошлёпает — объяснит что-нибудь на словах, сделает несколько допущений, поэтических аналогий — и перескочит к следующей формуле: «с математикой не поспоришь!» Да зачем же с ней спорить, если она ведёт тебя туда, куда тебе хочется?
Куда же ему хотелось идти больше всего? Ему хотелось попасть в блистательный мир большого бизнеса, на который он успел взглянуть одним глазком на конференции…
Но когда он вернулся в выставочный центр за флешкой с материалами, его взору предстала совсем иная картина: приподнятая и напряжённая церемониальная атмосфера улетучилась, шёл демонтаж выставки. Обслуживающий персонал, ещё вчера такой предупредительный, потерял свою выправку и неторопливо прибирал сор, перебрасываясь шутками. Это несколько обидело Игорька: вчера он чувствовал себя барином или, по крайней мере, важной персоной, а теперь до него никому не было дела. Он спросил у девушек, снимавших скатерть с фуршетного стола, где ему найти техников, и они равнодушно пожали плечами. «Прислуга гонор показывает», — утешил себя он, поклявшись взять реванш во время следующей конференции. Ещё сильнее рассердили его рабочие, разбиравшие стенды. Они делали это безо всякого почтения и понимания, что в этих экспозициях дизайнерская мысль воплотила могущество и славу известных фирм, дух предпринимательства. Обидело и то, как ловко и быстро рабочие, которые, видимо, и установили всё это показное великолепие, раскручивали его, превращая в гору хлама.
Дмитрий Косяков, 2016.
Что случилось ... 