Зов Лавкрафта. Часть 1.

Влиятелен, как никогда

В наши дни среди потребителей массовой культуры большой популярностью пользуются «лавкравтовские ужасы» — произведения, созданные на основе фантастики Лавкрафта или в подражание ей: компьютерные и настольные игры, фильмы, музыкальные альбомы. Массовая культура и прежде была довольно мрачной и жестокой, но «космический ужас» Лавкрафта обладает особыми чертами: он вызывает у публики страх не за собственную жизнь, но за существование всего человечества, он связан с предчувствием катастрофы.

Надо сказать, что Лавкрафт оказал значительное влияние на буржуазную культуру ХХ века. Это у нас он был неизвестен, а вот за рубежом о его творчестве с похвалой отзывались такие видные писатели как Хорхе Луис Борхес и Джойс Кэрол Оутс, а также Стивен Кинг и Клайв Баркер. По словам Оутс, Лавкрафт, как и Эдгар По в XIX веке, оказал «безмерное влияние на последующие поколения писателей жанра ужасов»¹.

Его произведения были выпущены в престижной серии «Library of America», что означает признание автора классиком американской литературы. Джон Миллер отозвался на это издание статьёй «H. P. Lovecraft: 68 Years Dead and More Influential Than Ever» (68 лет как мёртв, но влиятелен, как никогда)².

В ней он пишет: «Когда в этот же день в 1937 году он умер в возрасте 46 лет, мало кто слышал о нем, и еще меньше людей читали рассказы, которые он писал для пёстрых бульварных журнальчиков. В наши дни, однако, Стивен Кинг и почти все сведущие люди, признают его самым влиятельным автором жанра ужасов ХХ века».

А публицист Флойд Гейл заявил, что Лавкрафт (Как и Роберт Говард), «видимо, вечен», поскольку «Де Камп, Найберг и Дерлет усердно вгрызаются в каждый клочок их произведений, раздувая их до романов»³. Элементы, созданной Лавкрафтом мифологии проникли в романы Умберто Эко и в музыку группы «Металлика»⁴.

В чём же секрет? Самым простым ответом был бы: «В том, что Лавкрафт — хороший писатель». Но именно слабость его литературного языка и являлась долгое время главным препятствием для признания Лавкрафта в литературной среде. Основатель «Library of America» Эдмунд Уилсон считал Лавкарафта бульварным писателем и заявлял, что «единственный ужас в этих историях — это ужас плохого вкуса и плохой художественности». Даже благосклонный к Лавкрафту Гейл признавал, что «в худшем случае он смешон»⁵.

Большинство апологетов Лавкрафта делают акцент на его идеях, видении мира.

Но какое мировоззрение заключает в себе творчество этого писателя? Какие идеи и настроения оно выражает, и соответственно, о подъёме каких идей и настроений может свидетельствовать рост интереса к миру, созданному Лавкрафтом? Чтобы понять произведения Лавкрафта как исторический и общественный феномен, нам потребуется внимательно присмотреться к творчеству писателя, к его социально-психологической подкладке.

Рождённый в городе религиозных изгнанников

Кинем короткий взгляд на биографию Лавкрафта. Нас будут интересовать только те элементы, которые позволяют разглядеть связь писателя с его эпохой и с его социальной средой.

Родился Говард Лавкрафт в 1890 г. в Провиденсе, Род-Айленд. Род-Айленд — южный штат, а Провиденс, послуживший прообразом для вымышленного лавкрафтовского Данвича, город с крепкими религиозными корнями. Он был основан изгнанным из Массачусетса пуританином (название означает «промысел [божий]»).

Первоначально город стал прибежищем для религиозных изгнанников: баптистов, англикан, иудеев. В Провиденсе укоренились представители разнообразных вер и народов, и город имел бурную историю межнациональных и межконфессиональных отношений. По той же самой причине ортодоксальные американские пуритане именовали Род-Айленд «сточной канавой Новой Англии».

Будущий писатель родился в богатой аристократической семье. Однако буквально на глазах мальчика благополучие семьи пришло в упадок: в психиатрической лечебнице умер отец, мать также стала быстро сходить с ума, ребёнком по большей части занимались бабка и дед, души не чаявшие во внуке. Конечно, и их век оказался недолог. Дед был весьма состоятельным бизнесменом, но его богатство в определённый момент стало быстро улетучиваться. Сперва пришлось отпустить слуг, а потом, после провала одного крупного предприятия сражённый ударом дед сошёл в могилу.

Лавкрафт и его мать были вынуждены покинуть свой родовой особняк и перебраться в скромную квартиру. Лавкрафт считал этот момент в своей жизни самым тяжёлым и даже помышлял о самоубийстве.

Итак, Лавкрафт родился в богатой аристократической семье, воспитывался как аристократ и считал себя частью «элиты», но оказался впоследствии лишён своего привилегированного положения, отрезан от аристократической среды, столкнулся с материальными лишениями и необходимостью зарабатывать себе на жизнь (в чём так и не сумел преуспеть).

Певец вырождающейся аристократии

Социальная психология Лавкрафта — это психология вырождающейся аристократии, сходящей с исторической сцены, и болезненно переживающей крушение «старого мира», своего мира. Действительно, ХХ век стал веком социальных революций и потрясений, окончательно похоронивших аристократию, выведших на авансцену другие классы, сражавшиеся за «обладание всем» — буржуазию и пролетариат.

Далеко не все аристократы готовы были относиться к этому лирически, как помещица Раневская из «Вишнёвого сада»: многие озлоблялись и зверели, как белогвардейцы в Гражданскую. Лавкрафт выразил свои озлобленность и отчаяние с помощью литературы. Конечно, в этом он является наследником другого певца вырождающейся аристократии — Эдгара По, но у Лавкрафтовского миропонимания имеется своё лицо.

Лавкрафт писал свои ужасы между двумя мировыми войнами и в разгар «великой депрессии». Первые свои серьёзные рассказы, «Дагон» и «Гробница», Лавкрафт написал именно в 1917 г.

После революции в России и по мере стремительного распространения в мире коммунистических идей и борьбы низов за социализм, а также на фоне охватившей Европу и США тяжелейшей экономической депрессии, многие представители высших классов и мелкой буржуазии (в качестве выходца из богатой семьи Лавкрафта можно отнести к первым, а в качестве мелкого журнального писателя — ко вторым) ощутили, что почва уходит у них из-под ног, и уверовали, что привычному миру приходит конец.

Страхом за традиционный порядок, за привычный строй вещей и пропитаны произведения Лавкрафта. «Депрессия» — очень хорошее слово для определения настроения лавкрафтовских рассказов. «Великая депрессия» двадцатых годов значительно изменила жизнь и преобразила облик Провиденса, как и многих других американских городов, лишившихся многих производств и предприятий. Лавкрафт бывал в различных местах Род-Айленда и Массачусетса, и наблюдаемые им картины легли в основу образов Данвича, Иннсмута и прочих вымышленных мест, в которых разворачиваются его ужасные истории.

«Ночные улицы любого из городов Восточного Побережья являют собой совершенно особый, причудливый и жутковатый мир, о самом существовании которого не имеет понятия большинство добропорядочных городских обывателей. Мир этот населен человеческими существами иного сорта — опустившиеся, старые, больные или же просто одинокие люди, по каким-то неясным причинам избегающие дневного света, с наступлением темноты покидают свои убежища в полуподвальных этажах и старинных мансардах и блуждают по улицам в поисках себе подобных, либо же просто надеясь отвлечься от своих мучительных мыслей и воспоминаний»⁶.

Страх перед обычной жизнью

Страх и отчаяние начинающего писателя усугублялись чувствами отчуждения и изоляции. Маленький Говард часто болел (или казался больным своей матери, повредившейся умом после смерти супруга). В рассказе «Ночное братство», имеющем много автобиографических элементов, герой говорит про себя: «Подолгу болея, я был лишен возможности регулярно посещать школу, что делало меня еще более замкнутым и одиноким».

Быть может, ужасы, с которыми оказываются вынуждены сталкиваться герои Лавкрафта, есть их страх перед окружающим миром? Не столько перед космосом и его тайнами, сколько перед обычной человеческой жизнью? Перед обществом, перед непонятными для отчуждённого одиночки экономическими и историческими законами? Большинство протагонистов Лавкрафта выступают пассивными наблюдателями разворачивающихся ужасных событий, своё главное произведение, «Зов Ктулху», он написал во время недолговременного проживания в Нью-Йорке, где он испытывал нужду, ощущал подавленность перед кипучей жизнью мегаполиса, неспособность найти работу и своё место в огромном отчуждённом городе.

«Я искал здесь необычайных приключений, удивительных тайн, восторгов и душевного подъема. <…> Вместо этого я пережил лишь ужас и подавленность. Они угрожали завладеть иной, сломать мою волю, уничтожить меня»⁷, — писал в то время Лавкрафт. Так что не в глубинах космоса следует искать лавкрафтовских чудовищ: они являются отражением неподвластных и непонятных «маленькому человеку» неумолимых законов человеческого общества.

Болезненная замкнутость, отчуждённость героев Лавкрафта приводит к тому, что они вынуждены сражаться с неведомым злом в одиночку, в крайнем случае, полагаться на помощь двух-трёх ближайших друзей, но никак не на помощь широкой общественности, государства или просто случайных неравнодушных прохожих.

Кстати, о зле. Не выглядит ли лавкрафтовское зло таким всемогущим исключительно на фоне бессилия героев? Именно отчуждённость протагонистов позволяет злу восторжествовать. Задумайтесь, ведь как бы ни были всепроникающи описанные в историях Лавкрафта тайные культы, как ни свирепы его ночные чудовища, они вынуждены действовать тайком, ютиться по подвалам и заброшенным домам. Поклонники Ктулху собираются по ночам в тёмном лесу. Это нам не марширующие среди бела дня по главной улице города фашистские колонны.

Беспомощность всемогущих

Прибывшие для покорения землян инопланетяне из «Ночного братства» или «Шепчущего во тьме» также вынуждены действовать тайно. Их легко застрелить из обычного ружья. Полусумасшедший юнец с револьвером в первом случае и престарелый профессор с двустволкой во втором едва полностью не разрушили планы этих «сверхцивилизаций». Будь престарелых профессоров хотя бы двое, и «сверхцивилизациям» пришёл бы конец. А космическое божество Ктулху оказывается возможным ранить, протаранив его небольшим параходиком. А если бы дать по нему залп из средненькой пушечки?

Лавкрафтовское зло очень похоже на те страшилки, которые распространяла фашистская и вообще антиреволюционная пропаганда. Она изображала евреев и коммунистов (обычно смешивая эти понятия) как всемогущую организацию, которая опутала весь мир, но почему-то вынуждена действовать тайно, нелегально.

Обратите внимание, что лавкрафтовское зло почему-то никогда не проникает в полицию, в армию и во власть, не использует уже имеющийся аппарат управления и подавления в своих целях. Зло действует снизу, исходит из трущоб, но не сверху. Власть всегда выступает незапятнанной, она, как правило, неосведомлена о зле, но и не пропитана им. Вот типичная стратегия лавкрафтовского зла: «Воспроизводя себя в образе обычных мужчин и женщин, они смогут медленно и незаметно — в течение десятилетий, а то и веков — смешиваться с жителями Земли, подготавливая почву для массового переселения этих существ»⁸.

А вспомните, как в «Тени над Иннсмутом» обычные люди смешивались с подводными тварями, постепенно утрачивая человеческий облик?

Заметьте, зло действует через «смешение». Об этом же в ту пору на каждом углу трубили расистские идеологи. Антисемитизм, расизм Лавкрафта — известная тема, хотя критики стараются всячески её обходить, выгораживая любимого автора. В качестве оправдания приводят тот факт, что Лавкрафт был женат на еврейке (журналистке и предпринимательнице Соне Грин), однако умалчивают о том, что сам Лавкрафт называл её «хорошо окультуренной», то есть избавившейся еврейских черт, а одной из причин последовавшего развода, по свидетельству Грин, всё-таки явился антисемитизм Говарда.

Ксенофобия и расизм

Бытовой англосаксонский расизм Лавкрафта густо цветёт в его произведениях. И дело не только в изображении потусторонних злобных рас, но и в том, что к представителям иных национальностей и культур Лавкрафт относится как к инопланетянам. Его вымышленная оккультная книга «Некрономикон» была написана арабом, вообще чужие религии воспринимаются им как источник зла.

Одним из ранних его стихов является «О сотворении негров» (On the Creation of Niggers). Стихотворение является ярким образчиком ксенофобских и расистских взглядов и представляет негров как «зверей… получеловечьего вида и исполненных порока». Первым же художественным произведением, которое Лавкрафт отправил в журнал было стихотворение «Провиденс в 2000 после Р. Х.» — описание безрадостного будущего родного города, в котором «правильные люди» с английскими корнями вытеснены иммигрантами. Особенно ненавидел он ирландцев, немцев и негров.

Но настоящая журнальная карьера Лавкрафта началась с письма в редакцию журнала «Argosy». Критикуя творчество Фреда Джексона, он заявил, что персонажи его рассказов проявляют «тонкие страсти и эмоции, присущие неграм и человекообразным обезьянам». В развернувшейся полемике Лавкрафт сумел проявить себя и обратить на себя внимание некоторых издателей.

Со временем он сделался президентом Объединённой ассоциации любительской прессы. И не последнюю роль в признании Лавкрафта издательской средой послужила именно его элитаристская и консервативная позиция. В своих ранних публичных выступлениях и личном общении Лавкрафт выступал за жёсткую сегрегацию и соблюдение расовой чистоты, во имя спасения «культуры».

Впоследствии расизм Лавкрафта несколько смягчился (если можно так выразиться), и он стал считать людьми не только чистых англосаксонцев, но и тех, кто признаёт первенство англосаксонской элитарной культуры и приобщается к ней. То есть на место грубого расизма, приходит более утончённый, но не менее отвратительный элитизм.

Лавкрафт очень кичился своим английским происхождением и всегда выступал за чистоту классического английского языка и против использования американизмов. Против американизма и сленга в литературе он выступал именно с элитаристских позиций, язык для него является индикатором социального положения и происхождения, поэтому он выступает против «бастардизации» «национального языка» иммигрантами. Он также настаивал на разделении литературы на элитарную и профанную. Такие взгляды находили отклик в руководстве ассоциации.

Национальное чванство и социальный расизм

Лавкрафт был горячим сторонником Англии, считал её родиной истинных американцев, а себя — носителем и продолжателем традиций английской аристократической культуры. Во время Первой мировой войны Лавкрафт активно выступал в печати в пользу вмешательства США в войну на стороне Великобритании, негодовал «по поводу нейтралитета, вынуждавшего нас бездействовать»⁹, а в 1917 году даже пытался записаться в армию, чтобы воевать на стороне Англии. Главным героем его ставшего классическим рассказа «Дагон» является беглец из немецкого плена, а немцы в рассказе презрительно именуются гуннами.

В последовавшем за «Дагоном» рассказе «Храм», написанном от лица капитана немецкой подводной лодки, политическая составляющая ещё острее и заметнее:

«…Мы торпедировали британское грузовое судно «Виктория», шедшее из Нью-Йорка в Ливерпуль. Это произошло на 45 градусах 16 минутах северной широты и 28 градусах 34 минутах западной долготы. Мы позволили экипажу перебраться в спасательные шлюпки и засняли гибель корабля на кинопленку для последующей демонстрации этих кадров в Имперском Адмиралтействе. Судно тонуло, можно сказать, живописно, зарываясь носом в волны и все выше задирая корму; наконец его корпус встал вертикально и спустя несколько мгновений исчез под водой. Наша кинокамера не упустила ни малейшей детали; остается лишь сожалеть, что такой превосходный документальный материал никогда уже не попадет в Берлин. Завершив съемку, мы расстреляли из пулеметов спасательные шлюпки, и я скомандовал погружение…»

«…Да, конечно, это был немец, мой соотечественник, но в то же время он был не пруссак, а всего лишь рейнландец, к то му же плебейского происхождения…»

Однако напрасно некоторые комментаторы увидели в этом «элементы едкой сатиры на милитаризм и шовинизм»¹⁰ вообще, поскольку против английского милитаризма и шовинизма автор ничего не имеет.

Как известно, идеологическим орудием британского империализма является белый расизм, пустивший глубокие корни в английской культуре¹¹, и Лавкрафт охотно подхватывает эту традицию.

Весьма характерно, что Лавкрафт не любил путешествовать и почти никогда далеко не уезжал от родного городка, разве что прожил некоторое время в Бруклине и Нью-Йорке, так что его страх и ненависть к другим народам и культурам подпитывалась его дремучим невежеством в их отношении.

Также важно подчеркнуть, что Лавкрафт является носителем и пропагандистом не только национального, но и социального расизма. Социальный расист воспринимает людей, находящихся на иных (как правило, более низких) ступенях социальной лестницы, как недочеловеков. Именно в таких недочеловеков и превратились жители бедного рыбацкого посёлка Иннсмут.

Лавкрафт ненавидит низы (рабочих, бедняков и деклассированные элементы) и боится их. В рассказе «Герберт Уэст — реаниматор» он описывает рабочего так: «Это был крепко сбитый и явно не слишком впечатлительный юноша с простонародной внешностью: русыми волосами, серыми глазами и грубыми чертами лица — сильное животное без психологических изысков».

А вот описание негра: «Это был безобразный, похожий на гориллу детина, с ненормально длинными руками, которые так и подмывало назвать передними лапами, и лицом, вызывающим в памяти неизъяснимые тайны Конго и дробь тамтама под луной». И далее он ещё именуется «отвратительным африканским монстром».

Уэст испытывает на его трупе свои оживляющие растворы, но они не действуют, потому что «растворы эти были приготовлены для белых», а «разные экземпляры по-разному реагировали на один и тот же раствор», и «то, что годилось для морской свинки, не подходило для человека». Для Лавкрафта разница между негром и белым та же, что между человеком и морской свинкой.

То, что Лавкрафт объявляет злом, вызывает у него «страх и инстинктивное, органическое отвращение». Представителей других миров (рас, культур, классов) нельзя да и не надо пытаться понять, от них надо отгородиться, а лучше — уничтожить. Идея скверны, вырождения близка ему, как она была близка и фашистским идеологам, особенно нацистам. Впрочем, нацисты заигрывали с рабочей массой, Лавкрафт же не скрывает своего отвращения.

То, что в произведениях Лавкрафта зло имеет нечеловеческий характер можно прочитать и в обратном смысле: тех, кого Лавкрафт считает злом, он заведомо объявляет «нелюдями». Поэтому сюжеты Лавкрафта так часто заканчиваются сожжением, уничтожением. Уничтожение источника угрозы с помощью «очистительного огня» — это вполне в духе толпы линчевателей.

Можно назвать Лавкрафта и правым либералом, ибо либерализм и фашизм легко переходят друг в друга. Как отмечает Валлерстайн, «демократы считали важным включить в общество отверженных и изгоев, что расходилось с мнением либералов о справедливом обществе, в котором преимущества имеют люди способные и компетентные».

Главные герои, протагонисты «лавкрафтовских ужасов» — это зажиточные люди, учёные, преподаватели, просто богачи, существующие на капитал, наследство. Если ему хочется особенно возвысить их, то он делает своих героев и филантропами. Милостыня — это предел его представлений о гуманизме.

Дмитрий Косяков. Октябрь-ноябрь, 2019 г.

(Продолжение следует)

Примечания