Красное на голубом: Интеллигенция, власть и церковь на сломе эпох. Ч. 2.

Политические ярлыки и объективная обстановка

Выходит, «религиозный ренессанс» семидесятых годов не был таким уж религиозным, он нёс в себе революционную советскую закваску. Неофиты стремились не к возрождению, а к реформированию церкви. Для чего же Цыпину все эти признания? А для того, чтобы свалить на наследие «неофитства семидесятых» любые попытки выступления внутрицерковной оппозиции. Но это уже из области навешивания политических ярлыков.

Давайте сейчас вернёмся в СССР. Получается интересная схема: партийное руководство по мере движения от 1917 к 1993 году всё более сближалось с православной церковью. Причём Гаврилов и Шевченко справедливо помещают этот процесс в мировой контекст: «Этому благоприятствовали и внешнеполитические факторы, связанные с усилением политической активности Римско-католической церкви после избрания в 1978 г. краковского кардинала К. Войтылы Римским папой Иоанном-Павлом II, а также – с активизацией радикального ислама после победы в 1979 г. исламской революции в Иране».

Только напрасно они видят в позиции советского руководства лишь вынужденную реакцию на конкретные иностранные события. Правильнее было бы говорить об общемировой тенденции движения вправо, о нисходящей фазе глобального революционного цикла, запущенного Октябрём и двумя мировыми войнами. В этом смысле наступление реакции на Западе и Востоке в такой же мере питалось сталинистской контрреволюцией, как и питало её.

А вот советские религиозные диссиденты и неофиты нередко критиковали одновременно и партию и церковь, апеллируя к революционным и социалистическим элементам самого христианского учения.

Подчеркну: такая идеологическая расстановка сил стала возможна лишь благодаря полной зачистке левого спектра идей, проведённой Сталиным и поддержанной его преемниками. Практически единственной идеологической альтернативой бюрократизированной версии марксизма оказалась религия.

«Никон к тебе третьего гонца прислал…»

Давайте взглянем, как обращалась с религией советская творческая интеллигенция, рассмотрим примеры положительного изображения религии и церкви в советском искусстве.

Ярким примером может послужить творчество Андрея Тарковского, всегда комплиментарное по отношению к религии и церковному искусству, но зачастую критическое по отношению к церковной иерархии. Особенно ярко это выражено в фильме «Андрей Рублёв». Главный герой фильма изображён церковным диссидентом, действующим по велению сердца и вступающим в конфликт с церковными и светскими властями.

Вспомните обращённые к Андрею слова монаха Кирилла: «Я ведь знаю, Никон к тебе третьего гонца прислал, умоляет тебя Троицу расписывать, а ты их всех отослал — даже говорить не стал… Никону твоя жизнь — тьфу! Ему всё равно, он тебя для того и зовёт к себе, чтобы твоим талантом свою силу и власть утвердить и прославить. Только бог с ним, с Никоном-то. Послушай меня, ступай в Троицу — пиши, пиши и пиши!»

Или предостережение Феофана Грека Рублёву: «Ты понимаешь, что говоришь? Упекут тебя, братец, на север иконки подновлять за язык твой».

Да и другой персонаж Тарковского, Сталкер, также очевидно является самочинным духовным учителем, не связанным какой-либо иерархией. За это Тарковский по сей день подвергается критике со стороны церковных публицистов.

Творческая интеллигенция и власть

Стоит обратить внимание, что и в более поздних перестроечных и послеперестроечных фильмах («Как стать человеком», «Два разбойника», «Троцкий») представители религии выступают не от имени (и не по поручению) церкви, а как бы от имени самих христианских ценностей, минуя такую «ценность» как церковная иерархия.

Василий Шукшин в своих поздних рассказах «Крепкий мужик» и «Мастер» выступает за защиту старых храмов от разрушения. С одной стороны, храмы интересуют его исключительно в качестве культурных объектов, но всё-таки из всех культурных объектов Шукшин выбирает именно храмы, а не что-то иное.

Даже Солженицын, хотя и избрал христианство в качестве платформы для идеологической атаки на Советскую Россию, ельцинские рыночные реформы не принял, чему и посвятил свою книгу «Россия в обвале», с христианским вероучением же обходился без церемоний (например, считал, что день открытия мощей Серафима Саровского то же самое, что день его преставления, в «Архипелаге Гулаге» называл христианское вероучение «мифологией»), за что критиковался церковниками¹.

В случае Солженицына особенно очевидно, что христианство использовалось диссидентами в качестве идеологического оружия для собственных целей и отнюдь не в интересах церкви.

И конечно нельзя не сказать хотя бы двух слов о знаменитом романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», оказавшем колоссальное влияние на умы позднесоветской и постсоветской интеллигенции (или вернее будет говорить об интеллектуалах).

Если вдуматься, то главной темой романа являются отношения (творческой) интеллигенции с властью. Эта тема отражена в сюжете суда над Иешуа Га Ноцри, в судьбе безымянного Мастера, в карикатурном образе МАССОЛИТа и символическом образе театра Варьете. Иешуа изображается именно как проницательный и правдивый интеллигент, в сущности, необходимый Пилату, но отторгнутый от него и преданный казни в силу ряда обстоятельств.

Мастер же благодаря своему таланту оказывается на короткой ноге с потусторонним миром, оказывается глашатаем вечных мистических истин, и те, кто причинил ему зло, оказываются наказаны.

Политико-идеологический контроль над религиозной жизнью

Что и говорить про интеллигентов менее высокого полёта, например, про советских рокеров (Шевчука, Кинчева, Гребенщикова, Башлачёва, Летова), которые с конца восьмидесятых в редкую песню не вставляли отсылок к религии, но примерными прихожанами так и не стали. (Подробный разбор идеологии русского рока см. в моих «Рок-потретах»)

Напрашивается следующий вывод: между религиозничающей интеллигенцией и церковью должен был рано или поздно назреть конфликт, причём государство должно было занять сторону церковной бюрократии («ворон, извиняюсь, не выклюет глаз, извиняюсь, ворону»).

Но посмотрим, как события развивались на сломе эпох. Гаврилов и Шевченко рассказывают: «Решающее значение в плане институционализации религиозных структур на территории Российской Федерации имел Закон «О свободе вероисповеданий», принятый Верховным Советом РСФСР 25 октября 1990 г. Данный законодательный акт, ликвидировав органы государственного политико-идеологического контроля над религиозной жизнью, фактически подвел черту под политикой атеистического диктата. Были сняты ограничения на религиозную деятельность, введена упрощенная процедура регистрации религиозных объединений, которые получили теперь статус юридического лица. Результатом стали стремительный рост числа религиозных объединений, укрепление позиций существовавших ранее и возникновение новых религиозных центров и структур».

По-сути упомянутый закон стал закономерным следствием политики советского руководства, которое со сталинских времён предпочитало канализировать поиски идеологической альтернативы в религиозное русло. Коммунистическая идея всё более выхолащивалась, пока вовсе не оказалась выброшенной на помойку, в то время как религия хлынула в культурное и информационное пространство мощной волной.

С 1990 по 2009 гг. число зарегистрированных в РФ религиозных организаций увеличилось с 6650 до 22507, то есть в 3,4 раза, причём самый резкий рост пришёлся на первые пять лет «рыночной демократии». По мере укрепления новой власти и разгрома (и приручения) коммунистической оппозиции религиозный кран потихоньку прикручивали. Регистрацию религиозных объединений усложнили, проведение религиозных собраний строго зарегламентировали.

Битва за христианство и её жертвы

Естественно, самым главным выгодополучателем описанного идеологического разворота стала РПЦ, однако её положение стабилизировалось не сразу. Обратимся ещё раз к работе Гаврилова и Шевченко:

«Наиболее развитой институциональной структурой в России обладает Русская православная церковь: число ее религиозных организаций за рассматриваемый период возросло с 3442 до 12 435, или в 3,6 раза. С начала 1990-х годов имели место попытки создания параллельных церковных структур со стороны разного рода православных объединений, в разное время отколовшихся от Русской православной церкви. В основе церковных расколов, ставших причиной возникновения названных и других православных юрисдикций, пребывающих вне канонического общения с Русской православной церковью, как правило, лежали отнюдь не догматические и канонические, а политические и личностные факторы, в том числе связанные с личными амбициями отдельных представителей духовенства».

Похоже, религиозные диссиденты почуяли, куда дует ветер: государство переиграло их и влило вино религии в жёсткие мехи бюрократизированной церкви, в которую перешли работать многие вчерашние комсомольские работники, так что «возрождённая» РПЦ унаследовала и усугубила худшие черты позднего комсомола.

Религиозные диссиденты сдались не без боя. Думается, жертвами этой битвы за христианство и стали священник Александр Мень и поп-музыкант Игорь Тальков.

Тальков был типичным религиозным диссидентом: одним из первых запел о боге со сцены, в последние годы советской власти успел прослыть антисоветчиком. Любил изображать из себя пророка. Однако с новой властью и новой церковью его отношения не сложились. Тальков выступал с критикой ельцинского правительства. В частности, он и убит был перед выступлением, на котором собирался исполнить песню «Господин президент».

С одной стороны, Тальков критиковал Ельцина исключительно за недостаточную решительность в борьбе с коммунистической идеологией и её представителями, но с другой, всё-таки ни разу не высказался в поддержку рыночных реформ, которые проводила команда Ельцина. Его, как и подавляющее большинство советских граждан не устраивала идеологическая надстройка, но менять плановую экономику на капитализм у него и в мыслях не было.

Что касается церкви и её союза с государством, то Тальков прошёлся по нему в песне «Глобус», где говорится, что в России «священник скрывает под рясой КГБ-шный погон». Сам же Тальков, считая себя православным христианином одновременно верил в экстрасенсов и ещё много во что, так что попытки его канонизации встретили отпор со стороны церковников².

Имела ссоры с иерархами и Жанна Бичевская.

РПЦ и КГБ — тайная страсть

Трагическая судьба постигла крайне популярного священника Александра Меня. Талантливый публицист, один из зачинателей христианского самиздата и духовник многих диссидентов, он также выступал за обновление православной церкви, сближение с другими христианскими конфессиями и монотеистическими религиями. Александр Тарасов считает, что именно популярность Меня и обусловила его убийство: он оказывал влияние на умы интеллигенции и мог составить успешную оппозицию фигурам, поставленным у церковного кормила.

Также существует версия, что убийство Александра Меня и отравление Юлиана Семёнова связаны между собой. Они и правда произошли в один и тот же год. Мень входил в редакционный совет издаваемого Семёновым журнала «Детектив и религия», и якобы вместе они готовили к публикации материалы на тему связей верхушки РПЦ с КГБ. После смерти Меня критика в его адрес со стороны официозных церковных кругов стала увереннее, а его книги были изъяты из церковных лавок.

Стоит отметить, что в своих работах, в частности в книге «Магизм и единобожие», Александр Мень боролся против языческих элементов в христианстве, выступал за более возвышенную трактовку этой религии. Однако многие священники, тот же Глеб Якунин, считают, что РПЦ сделала ставку именно на магизм, запустив кампанию по ввозу священных реликвий:

«Я думаю, этими делами нынешние иерархи РПЦ согрешили против церкви. Это понижение церковной жизни. <…> Никаких рассуждений не надо, учение Христа не надо. А надо только подскочить, поцеловать и — следующий, следующий…»³

Богословствующий интеллигент Глеб Якунин, по воспоминаниям Виктора Аксючица, также утверждал, что «Московская патриархия — давно уже не Церковь, ибо всё её руководство — агенты КГБ»⁴. За свои резкие высказывания в адрес церковной верхушки Якунин дважды предавался анафеме: первый раз ещё при советской власти, а второй раз — уже при антисоветской.

По его словам, органы госбезопасности поставили церковь под контроль с помощью проверенных тюремных методов — насаждая в ней гомосексуализм и продвигая гомосексуалистов на верхушку церковной иерархии. Сегодня церковь официально осуждает гомосексуализм и стыдится сознаться, что сама насквозь пропитана гомосексуальными отношениями.

«Вы обратите внимание, Чаплин, выступая по поводу обвинений Кураева, сказал: «Все Богом попущено», то есть они (Кураев и другие) якобы против Бога выступают. Значит, если «гомики» залезли наверх, это что, чуть ли не Богом они посланы, поскольку Бог попустил, чтобы они там были. Раз, дескать, Бог их не прогнал, значит, они законное место занимают. Это очень позорная ситуация, неправильная»⁵.

След и влияние неофитов семидесятых

Конечно, персонажей вроде Талькова и Бичевской нельзя записывать в одну категорию с интеллигентами вроде Александра Меня. Приведёнными примерами я лишь хочу показать, что становление православной церкви как пропагандистской структуры нового российского государства столкнулось с довольно активным сопротивлением с разных сторон. Все сердца «требовали перемен», но далеко не все — таких.

Безусловно, выродившееся советское государство победило. При помощи тех же богословствующих интеллигентов оно сбросило неудобные коммунистические одежды и предстало во всей своей звериной наготе — как власть бюрократов и денежных мешков. И тогда все эти монархисты, проповедники, гуру и прочие дымопускатели оказались лишними.

Вот теперь давайте вспомним предостережение батюшки-сталиниста Цыпина:

«Неофиты 1970-х, несмотря на свою малочисленность, оставили заметный след в церковной истории, влияние которого не исчезло и в наши дни – почти полвека спустя. Немало современных пастырей и церковно-общественных деятелей, церковных публицистов вышло из этой среды, и по большей части они изжили болезни неофитства со всеми сопряженными с ними осложнениями. И все же хорошо памятные завихрения, осложнявшие церковную жизнь в 1990-е годы, – те, что были обозначены в свое время как неообновленчество, – коренятся в умонастроениях неофитской среды 1970-х».

Это свидетельствует о том, что РПЦ и, шире, православное сообщество и по сей день не так едины, как может показаться со стороны нерелигиозному человеку. Некое брожение внутри церкви есть. Глеб Якунин, изгнанный из церкви за свою непримиримую позицию и основавший с единомышленниками собственную Апостольскую православную церковь, поддерживает диссидентов внутри РПЦ и ратует за её обновление.

Апостольская православная церковь — плоть от плоти советских религиозных диссидентов: она без долгих рассуждений канонизировала Александра Меня и нашла немало сторонников, как среди рядовых прихожан, так и среди церковников различного сана.

Сегодня леб Якунин поддерживает диакона Андрея Кураева, который в своё время был завербован КГБ и громил внутрицерковную оппозицию, а теперь сам резко критикует церковные верхи и их политику:

«На самом деле отец Андрей (Кураев) довольно консервативен, он выступал против Александра Меня, выступал против демократии… Ну что делать? Самый яркий пример в церковной жизни — это судьба апостола Павла. Апостол Павел — это величайший церковный реформатор. Его послание по своей глубине не уступает тексту Евангелия. Апостол Павел был величайший гонитель церкви. Сам не убивал, но когда побивали христиан, он охранял их имущество и говорил: «Я был величайший грешник». Вот парадокс церковной жизни, почему-то Бог выбирает грешников! Возможно, святые делают меньше добра, чем грешники. Так что я все вышесказанное перечеркиваю, если отец Андрей решил искренне заняться борьбой за очищение церкви»⁶.

И правда Кураев в ходе своих идейных шатаний успел наговорить много разного. С одной стороны, в книге «Как делают антисемитом» он вывалил кучу черносотенного бреда. С другой стороны, в книге «Мои ошибки» он раскрыл неприглядные страницы церковной истории, показав, что православные жгли еретиков, не хуже чем католики:

«Дата первого сожжения еретиков <…> 12 июля 400 года. Это было восстание германской гвардии, охранявшей императора Аркадия и Константинополь. Жители города подавили восстание в ходе многодневных уличных боёв. Готы были еретиками-арианами; их храм находился за городской стеной — в нём они и попытались спрятаться вместе со своими семьями. Настигнувшая их там толпа православных жителей сожгла 7000 человек вместе с храмом (Сократ Схоластик. Церковная история 6,6)»⁷.

А также осудил сребролюбие церкви:

«Монастыри не должны быть богаты. Миссия ирландских и бенедиктинских монахов закончилась под ударами викингов. Викинги стали громить их монастыри именно в поисках наживы. Увы, они её там находили, и потому приходили вновь и вновь»⁸.

Говоря о прошлом, Кураев намекает, что церковь не изжила былые пороки по сей день.

Разные лики христианства

Задача марксиста в данной ситуации заключается не в том, чтобы становиться в позу и с ходу записывать во враги всех верующих людей. Не стоит относиться к религии исключительно как к курьёзу или сознательной лжи.

Как видим, порой верующие обладают сходным с революционерами психотипом, разделяют лозунг «свободы, равенства и братства». Кроме того церковь существенно расслоена социально: между рядовыми священниками из мелких провинциальных приходов и высшими иерархами церкви стоит материальная и духовная пропасть. Церковные низы зачастую критически относятся к развращённости и богатству церковных верхов, критикуют их с позиций христианского учения, считают, что они позорят церковь и самого Христа.

Отсюда и попытки верхов приструнить непокорных, навесить на них ярлык «революционеров» и даже «наёмников Запада».

Не будем забывать, что христианство многолико, точнее, многослойно: на протяжении своей истории оно впитало различные идеологии, исходившие из различных социальных групп и различных народов. И всё-таки ядро христианского мифа заключается в истории бога, который предпочёл общество нищих и изгоев, осуждал богатство и стяжательство, выступал против первосвященников, торговцев и царей, за что и был казнён как преступник и бунтовщик.

Вспомним слова «религиозного философа» Николая Бердяева о коммунистической закваске христианства: «У большей части учителей церкви мы находим осуждение богатства и богатых, отрицание собственности… такие резкие суждения о социальной неправде, связанной с богатством и собственностью, что перед ними бледнеют Прудон и Маркс». Увы, впоследствии пошедшие в услужение трону иерархи «начали защищать господствующие классы богатых, власть имущих».

Поэтому Христианство многолико: оно может служить и революции (как обновленнцы в СССР или теологи освобождения в Латинской Америке), и капитализму, и фашизму.

Возможна ли «теология освобождения» в современной России? Что же, по мере усугубления экономического и политического кризиса классовая борьба будет обостряться, что непременно найдёт своё отражение и внутри церкви.

Дмитрий Косяков. Январь 2020 г.

Красное на голубом: Интеллигенция, власть и церковь на сломе эпох. Ч. 1.

Публицистика

Примечания