Формула. Глава 14. Кладбище домашних талантов

Я уже рассказал вам про Антона, Андрея и их проекты. Но мне хотелось бы расширить перечень талантов, зарытых в красноярскую землю. И сделать это мне необходимо по двум причинам: во-первых, мне просто жаль, обидно за потускневшие драгоценности человеческих душ и забытые художественные произведения. Не могу назвать их вершинами человеческого гения, но верю, что люди, о которых пойдёт речь дальше, при определённых условиях могли бы развить свои способности, а их произведения ничуть не уступают первым художественным опытам признанных знаменитостей. Отсюда вытекает и второй резон: я хочу объяснить, что таланты рождаются не в одних только столицах, просто в иных городах они получают поддержку, опору и почву для роста, а в остальных вянут и гибнут. В итоге, то, чем мы владеем, под названием «мировая культура» — это лишь малая часть великого человеческого потенциала. Не прав был самовлюблённый Булгаков: рукописи горят, да ещё как! Каждую минуту в мире гибнут, спиваются, отчаиваются многообещающие поэты, художники, композиторы и даже учёные, их произведениями, надеждами, проектами забиты свалки человечества. На сцене – коронованная пошлость.

А пока суперзвёзды вымучивают из себя очередные хиты, мне хотелось бы пригласить вас прогуляться по «Кладбищу домашних талантов»:

Группа «Артефакт».

Группа эта сформировалась на истфаке Красноярского педуниверситета где-то в середине девяностых. О студенческом периоде её существования ходили различные легенды, подтверждаемые редкими аудио- и видеозаписями. «Артефакт» ориентировался на британский психоделический рок («Pink Floyd», «Manfred Mann») но плавно дрейфовал в сторону незатейливого русского рока а-ля Шевчук. Все члены группы были увлечены историей и потому вставляли в свои песни целые куски из «Илиады» на древнегреческом, упоминали в текстах древлян и прочие штуки, покрытые пылью веков. Их клавишник мечтал стать египтологом, а гитарист писал что-то об истории православной церкви и в конце концов стал православным (без этого сегодня на истфаке никак). Больше других меня трогала их песня «Ожиданье отца». В ней попадались банальные строки, но были и дольно оригинальные моменты, да и в целом настрой получился очень точный: он передавал чувства нашего потерянного поколения, которое росло без отцов.

Вихри погибших империй рвут провода, поют на ветру,

Ворвались в переход и осели снегом времён на твои глаза,

Они помнят любовь распятых, зарытых, униженных рабов земли,

Что ушли, не дождавшись тебя в мокрый гранит иль святую весну.

Ожиданье Отца, в мёртвых кварталах,

В сени пьяных заборов, среди странных и грустных людей…

Конечно, здесь они намекали не на разрыв поколений, а на разрыв человека и бога, но не характерно ли, что даже религиозные чувства мы испытывали не через ощущение присутствия бога, а через ощущение его отсутствия. Мы ощущали огромную пустоту, которую нам нечем было заполнить, и потому казалось, что эта пустота имеет форму бога, который должен появиться на её месте. Однако, когда я сталкивался с людьми, которые утверждали, что «чувствуют божье присутствие», «что они испытали прикосновение потустороннего», они мне казались хвастливыми пошляками. Они не пережили пустоту и лишь потому считали свои души наполненными благодатью. Нет уж, гораздо глубже мне казались те, кто испытал вселенское отчаянье, кто был на высоте безысходности, у кого в сердце так же тоскливо наигрывала скрипка, как в песне группы «Артефакт».

Однажды они передали свой диск Юрию Шевчуку, но никакого ответа не последовало. Ещё бы! Наверняка гуру русского рока получает сотни записей от провинциальных групп, и вряд ли он даже слушает их. Потом артефактовцы нашли себе работы и попереженились, а в плане самовыражения удовольствовались альбомами, выпускаемыми раз в десять лет, да редкими квартирными концертами для нескольких друзей.

Лёня.

С Лёней я познакомился году в 2006-м. Он тогда интересовался постмодернизмом, буддизмом и психоанализом. Такие вкусы были распространены в столичной богемной среде и, как следствие, в богемной среде провинциальных крупных городов. Но Лёня не ограничивался почитанием столичных знаменитостей, он писал короткие рассказы с фрейдистским подтекстом, создал группу «Летальный исход», игравшую популярный тогда «хардкор». Получалось у них здорово, и я с удовольствием отплясывал под их песни «Я — мент, я — мент. Сука-бля, предъяви документ» или «Плоть моя, плоть, я хочу тебя расколоть, вырвать всё то, что не нужно — я хочу побыть безоружным». По логике своих пристрастий Лёня вращался в тесной среде Красноярских снобов, которые занимались двумя вещами: пили и мечтали «свалить в Питер». Лёне было трудно с ними: он был человек талантливый, искренний и эмоциональный. Как известно, смеяться можно только над чем-то определённым: идеей, чувством, поступком. Поэтому снобы стараются ничего не делать, не иметь убеждений, скрывать свои чувства. У Лёни выходило наоборот, и потому над ним посмеивались. В итоге, Лёня плюнул на снобов и воплотил их мечту. Но ещё раньше он увлёкся либеральными протестами. Он ходил на какие-то митинги и стоял на них во имя или против чего-то. Я бы наверняка понял его негодование, если бы не был так занят своими православными мечтами. Вокруг действительно творилось чёрте-что, а я продолжал проклинать коммунистов, слушать «Аквариум» и искать бога. Кстати, был у Лёни и «левый» период в жизни. Он тогда писал замечательные стихи. Вот один из них:

Письмо Ленина.

Расстреляйте меня у плакучей ивы
Ее узкие листья будут как стена.
Я не верю вам, предъявите ксивы,
И пусть все остальное решает страна

Разрешить ли вам потрошить мои чресла,
Разрешить ли вам бальзамировать мозг,
Я немного привстану с инвалидного кресла
Посмотреть не застыл ли в глазах ваших вечный вопрос.

Расстреляйте меня у плакучей ивы,
И пусть кровь по порогам стекает к сёлам,
Я пришел и уйду по-маркситстки красиво:
По-еврейски печальный, и по-русски веселый.

Димка.

Я как-то видел его выступление на очередном красноярском фестивале, посвящённом смерти Цоя. Само существование таких фестивалей лишний раз доказывает, что самым значительным достижением Цоя была его смерть. Так вот Димка и его группа «Троя» исполняли песни с религиозным содержанием, что сразу привлекло меня к ним. Остальные группы по поводу текстов вообще не заморачивались: либо кое-как рифмовали тексты про любовь, не отличающиеся от пошлых эстрадных напевов, либо несли претенциозную ахинею, предоставляя слушателям откапывать смысл на пустом месте. А Димка был настоящим поэтом: он знал, что хотел сказать, ну, а если не знал, то так и пел о своём незнании. Это были искренние стихи, а если в них использовались религиозные символы, так это не делало их пошлыми: Димка умел таким неожиданным способом соединять и поворачивать образы, что слова его песен не проходили мимо ушей, и если не заставляли задуматься, то по крайней мере будили живое чувство:

Господь всеблагой,

Двинь мне в челюсть ногой,

Чтобы я обрёл покаянье.

Я запутался в снах,

Блуждаю в полутонах,

В моих штанах сокрыт секрет мирозданья.

И моя смерть меня где-то ждёт,

Но не может понять:

Женщине её возраста

Просто неприлично кого-нибудь ждать.

Димка был настоящим рокером: неисправимым распутником и пьяницей. Он всегда охотно и увлекательно рассказывал о своих похождениях и считал свою жизнь полной, пока в ней лилась водка и сменялись женщины. Недолгий период он был женат и утверждал, что «этого опыта ему хватило на всю жизнь», имел сына и был к нему очень трогательно привязан.

Димка не уставал тусоваться, ночевать где попало, шабашить, давать квартирные концерты. Он не стремился к завоеванию большой сцены и довольствовался выступлениями для небольшого круга людей, лишь бы среди них были девушки. Подрабатывал он на каких-то стройках, иногда зашибал очень неплохие деньги, но мигом пускался в загул и бывал счастлив, просыпаясь в незнакомом месте. Часто у него не было ни копейки, и он не стеснялся брать взаймы у друзей, знакомых и знакомых знакомых. Долгов не отдавал принципиально, но постоянно оставлял в залог всевозможные фенечки и бирюлечки: чётки, цепочки, иконы; любил меняться.

Пристрастием к дарообмену он напоминал первобытного человека, по складу характера тяготел к анархизму. Свой новый музыкальный проект Димка окрестил «Фанни Каплан». Димка был здоровенный, толстый, но производил впечатление большого ребёнка. В свою очередь, ему нравились мои стихи, ко мне он относился покровительственно: рассказывал курьёзы из собственной жизни, занимал денег и скачивал у меня компьютерные игры для сынишки. Однажды я у него спросил, зачем он так много пьёт, а он ответил: «Если бы я не пил, я бы сошёл с ума от всего этого». Что он имел в виду под «всем этим»? Да видимо жизнь, которая нас окружала. А и правда, что интересного сулил нам окружающий мир, если бы мы постоянно не придумывали себе каких-то приключений, романтических влюблённостей и богов?

Мы неоднократно выступали вместе, я придумывал для Димки специальные роли в моих дайв-спектаклях. Мы торжественно обменялись кассетами с записями наших песен, и я до сих пор с удовольствием переслушиваю Димкины произведения:

Пропадай моя телега — все четыре колеса,

Я умылся талым снегом, я с утра залил глаза.

Я сегодня очень хмурый, я сегодня сам не свой,

Я смотрю, как день понурый обнимается с весной.

И этот день — хороший повод, чтобы не сойти с ума,

И в этот день мне так легко — легко взлететь.

Но доктор сказал, что алые пятна на шее — это чума,

Доктор сказал, что я… я начинаю взрослеть.

Но ты делаешь мой выдох отравленным,

Ты делаешь непостоянным мой вдох,

Я рос честным и праведным,

Но вот сорок дней как во мне кто-то сдох.