Рок и попса: Рыночная симфония

Если контркультура не будет связана с революционной политической практикой — она выродится в еще одну форму эгоизма… в бегство от действительности.

Герберт Маркузе

Не знаю, спорит ли современная молодёжь о роке и попсе. Наверное, спорит, но меньше. А мы, уроженцы 80-х, с этого вопроса начинали любое знакомство и неизменно возвращались к нему в традиционных полуночных разговорах на кухнях. Что рок, а что попса? И, конечно, попса презиралась и отвергалась, а рок всячески превозносился. Если про какого-то музыканта доподлинно было известно, что он — рок, то его музыка вне зависимости от качества вызывала приятные эмоции, а то, что получало ярлык «попсы» неизменно доставляло головную боль. Никто бы не стал спорить, что Цой и Летов — это рок, и их надо слушать и петь, а Пугачёва и Киркоров — это попса, и их надо освистывать.

Но вопрос о роке и попсе, казавшийся кристалльно ясным, всё сильнее затуманивался с появлением групп, которые было непонятно, на какую полку складывать: Сплин, Би-2, Мумий Тролль, Найк Борзов? Что это? По звуку вроде бы и рок, а всё-таки рядом с Чистяковым или Nautilus Pompilius не поставишь… А потом и вовсе появился монструозный термин «поп-рок». Прямо гермафродит какой-то. Видимо, с его появлением споры и потеряли свою остроту. А ведь раньше-то мы первым делом спрашивали нового знакомого: «Что слушаешь?» — проверяли, свой он человек или мажор-попсовик.

Всё потому, что за этим вопросом скрывалось нечто большее, чем определение музыкальных вкусов. Нельзя было слушать рок и, например, не уважать русскую классическую литературу, невозможно было слушать рок и ходить в «Макдональдс»: нужно было смотреть фильмы Тарковского, выступать против военной агрессии США, вообще против всего, что собой представляет США, за исключением, конечно, американского рока. Но и с ним всё скоро стало не так просто.

Рок для нас олицетворял несогласие с миром денег, зоологической грызнёй всех со всеми во имя выгоды или идеологических иллюзий. Рок помогал нам выстоять и сохранить какие-то смутные юношеские идеалы. Как сказал однажды Егор Летов: «Я жадно, всеобъемлюще и безрассудно благодарен и им и всем тем, кто не дал мне потонуть в слабости и инерции. Может быть, всё ими сотворённое в искусстве предназначалось только для того, чтобы я или кто-то другой в некий момент не загнулся¹». Таким спасением для нас был рок. Но уже в 1990 году тот же Летов на концерте памяти Башлачёва заявил, что «весь наш рок или то, что у нас роком когда-то было вместе с Сашкой Башлачёвым» превратилось «в такую ж*пу».

Что же произошло? Для того, чтобы разобраться в сути вопроса, необходимо обратиться к корням, которые, как известно, находятся на западе. Сам термин «рок» восходит к «рок-энд-ролл», который в США и Европе был обычной музыкой для танцев, хотя и с оттенком некоторого скандала. Впрочем, и фокстрот в своё время вызывал некоторый скандал. Икона рока, группа «The Beatles» в начале 60-х раскручивалась продюссером Брайаном Эпстайном как чисто коммерческий проект. Именно на таких группах как «The Beatles», «Rolling Stones», «Deep Purple» оттачивались механизмы шоу-бизнеса. Таким образом, несмотря на то, что термин «pop-music» возник несколько позже, «рок-энд-ролл» изначально и был той самой «попсой», которая ориентирована, с одной стороны на получение прибыли, а с другой на примитивное развлечение молодёжи, создание культурного «шумового фона» для избавления людей от лишних мыслей. В этом смысле попса являет собой яркий пример единства интересов бизнеса и государства: предприниматели получают прибыль от концертов, а правительство получает жующее стадо, которым просто манипулировать. А кем ещё, как не стадо можно назвать тех же самых «битломанов», которые толпами ломились на концерты обожаемой четвёрки, ожидали их под дождём в аэропорту и сметали с прилавков всё, что было связано с «The Beatles»?

Кстати, помимо «негативного» эффекта избавления от мыслей, попса добивается и «позитивного» эффекта — насаждения определённой системы мыслей и идей.

Давайте рассмотрим, что за систему ценностей прививает своей пастве попса, и насколько этой системе соответствуют песни наших рок-кумиров. Постараемся выявить хотя бы некоторые, наиболее очевидные.

1. 1. 1. Собственность.

Фрей Бетто в статье «Неолиберализм — новая фаза капитализма»² сказал: «С неолиберальной точки зрения человек как таковой, видимо, не представляет никакой ценности. Поэтому тот, кто не владеет материальными благами, обесценен и исключен. Кто владеет — завиден, обхаживаем и отмечен вниманием».

Собственничество пронизало буржуазную масс-культуру до самых корней. И хотя в одном из ранних альбомов «битлы» пели «I don’t care too much for money», зато любовь вполне в соответствии с собственническим инстинктом превращалась в стремление присвоить другого человека и, соответственно, превратить себя в чью-то собственность, продать. Обратите внимание на песни «Hold me tight», «You really got a hold on me» или «I wanna be your man». Интимнейшие отношения между людьми превращаются в торговую сделку — взаимный обмен достоинствами, где каждый стремится не продешевить и придать себе побольше внешнего блеска. Но, если вдуматься, буржуазная «любовь» неотделима от денег. Чтобы любить нужно модно наряжаться, нужно кататься на автомобиле («Baby, you can ride my car»), нужно дарить подарки, нужно ходить в рестораны и увеселительные заведения. Таким образом любовь в её масс-культурном варианте является мощнейшим катализатором потребительства и важной опорой маркетинга. Именно в соответствии с этой логикой (товар не должен служить дольше одного сезона) битлы на заре своей славы мигом обзавелись подружками, с которыми довольно быстро расстались.

Потребительская психология в западной массовой культуре дошла до того, что сделала популярнейшей фигурой афериста, бандита. И это уже был не романтический «корсар» стремящийся освободиться от оков общества, а расчётливый делец, мечтающий в этом самом обществе занять наиболее уютное и прочное положение. Вспомните гангстерские фильмы той поры, например, картину Нормана Джуисана «Афёра Томаса Крауна». Здесь грабители банков, банкиры и полиция представлены в качестве равноправных конкурентов в общей увлекательной игре.

При более пристальном рассмотрении выясняется, что у образов дельца и бандита гораздо больше сходств, чем различий: предприимчивость, находчивость, организаторские способности, умение пользоваться плодами чужого труда, готовность идти на риск, безграничная страсть к обогащению. Пираты, ковбои, грабители банков, мафиози и даже российские братки особенно милы сердцу мещан. Как писал Гёте:

Никто не спросит: «Чье богатство?

Где взято и какой ценой?»
Война, торговля и пиратство —
Три вида сущности одной.

Бедняки оказываются в поле зрения массовой культуры только для того, чтобы разбогатеть в финале сюжета, являя очередной перессказ истории про Золушку и добрую фею по имени Американская Мечта. Если бедняки в сюжете не богатеют, то они являются второстепенными персонажами — скромной обслугой для главных героев.

Стоит отметить, что установка на стяжательство предельно облегчает так называемый «product placement», то есть вставку скрытой рекламы в кино, музыкальные клипы, статьи и т. п. Персонажи фильмов, как правило, живут в просторных домах, битком набитых всевозможной дорогостоящей техникой, они катаются на новёхоньких автомобилях и вообще любят много и бессмысленно потреблять.

Итак, собственность, богатство, успех. Что же дальше?

1. 1. 2. Праздность.

Не слушайте наших обывателей, когда они начинают рассказывать трогательные сказки о том, как тяжко живётся нашим бизнесменам, о том, как тяжело быть крупным начальником, насколько больше вкалывают начальники по сравнению с наёмными работниками. Всё это ерунда. Если бы наёмным работникам жилось проще, то все наши мещане записались бы в рабочий класс, поскольку одна из важных ценностей буржуазного мировоззрения, неоднократно воспетая массовой культурой — это безделье.

Тот же фрей Бетто пишет: «Прежде система оценивала труд как фактор, придающий человеку достоинство, обеспечивающий благополучие. Теперь правильным считается зарабатывать деньги на спекуляциях, жить на ренту, наслаждаться жизнью не трудясь. Для СМИ самые счастливые — это самые праздные»³.

Рок-звёзды кичатся беспечностью и бестолковостью своей жизни, их клипы до отказа набиты женщинами, автомобилями и мотоциклами. Не были исключением и «The Beatles», которые несмотря на напряжённый график концертов, записей и репетиций обязаны были поддерживать имидж беззаботных парней, вся жизнь которых — весёлый карнавал.

И здесь мы переходим к следующей неотъемлемой части буржуазных ценностей.

1. 1. 3. Комфорт и роскошь.

Авторы масс-культа и их персонажи помешаны на комфорте и роскоши, никого больше не увлекает образ нищего художника, сумасшедшего философа-изгоя. Всё должно быть уютненько и при этом лучше, чем у соседа. Верно подмечено, что зависть — одна из главных добродетелей «среднего класса» и элит. Именно на зависти построена потребительская психология. Гламурные дуры меряются размером своих бриллиантов, а их «папики» размером грудей и длинной ног своих подруг. Раньше отупевшие от сельской жизни мужики соревновались своими размерами в бане — теперь они меряются в гараже марками своих автомобилей. Производители тратят миллионы долларов на изготовление всё более удобных приспособлений, бесконечно комбинируя и упрощая их функции, как в известном анекдоте про совмещение ванны с унитазом. А что? Идеал рептильного существования нынешнего обывателя — залиться алкоголем, залезть ванную и смотреть телевизор. А в телевизоре подтянутые и ловкие герои будут спасать мир и совершать подвиги. Кстати, какой мир они будут спасать? Этот самый, в котором во имя сытого и комфортного существования «среднего класса» 90% населения планеты обречено на вымирание.

Но всё это обыватель-мещанин выбрасывает из головы как «нежелательное содержание». Ведь сам-то он уже сидит в своём мещанском раю или всё ещё питает тщетную надежду туда попасть. И вот мы вытаскиваем на свет божий ещё одного кита, на котором держится идеализация существующих отношений.

1. 1. 4. Стабильность.

Обыватель помешан на стабильности, поскольку он убеждён, что «рай на земле» уже построен. Что общество уже достигло своего идеала, осталось только самому в этот рай пролезть и, если пролез, то выгнать оттуда всех лишних и поубивать экстремистов, которые требуют каких-то там перемен, всяких там чацких, твердящих «что старее, то хуже».

На этом и построен принцип большинства телесериалов: в конце серии всё должно вернуться к исходным условиям. Чтобы шоу продолжалось, оно не должно иметь ни цели, ни развития. Долой прогресс, добро пожаловать в день сурка!

Кстати, вспомните, как выстроен сюжет знаменитого мультфильма «Yellow Submarine» с битловскими песнями. В самом начале авторы демонстрируют своё представление о рае — страну Pepperland, очень напоминающую идеализированный образ Викторианской Англии. Вся жизнь в этой стране напоминает большой аристократический пикник: по зелёной лужайке слоняются дамы в длинных платьях, кавалеры дарят им цветы, играет парковый оркестр. Прямо-таки стадо на выпасе. Потом эту страну захватывают «синие злюки», и миссия битлов заключается в том, чтобы прогнать злюк и позволить леди и джентельменам продолжать свой утренний чай.

Одна моя знакомая учительница регулярно голосовала за Путина, приговаривая: «Я так устала от перемен». Может быть Путин её и от смерти вылечит, и солнце в небе остановит? Мечта современного обывателя — заламинировать свою жизнь, обернуть её целлофаном и выставить на витрину. Мещанский рай — это тишина сельского кладбища. Да вот незадача, трупы тоже меняются: они гниют. Именно так и гниёт наше общество, в котором торжествуют мещане, во имя своей священной стабильности противостоящие любым переменам. Да что тут говорить, читайте Грибоедова.

Ругать и проклинать психологию буржуазного общества можно долго, она того заслуживает, но давайте остановимся ещё на одной ценности буржуазной культуры.

1. 1. 5. Индивидуализм.

Либеральная пропаганда любит твердить, что коммунисты мечтают всех сделать одинаковыми, что революции — это торжество толпы, а вот сегодня-де мы имеем общество, ориентированное на развитие индивидуальности. Особенно часто это приходится слышать в школе. И что же мы имеем в реальности? Поколение серых посредственностей. Вот она диалектика: пестующие свой индивидуализм эгоцентрики похожи как две капли воды, а способные на самоотречение революционеры-коллективисты оказались сильными личностями, сумевшими оставить заметный след в истории и уникальное творческое наследие.

Буржуазный эгоизм «дюжинное мещанское я» — необходимое условие непрерывной «борьбы всех против всех», в разобщённом «атомизированном обществе». И все разговоры о любви к ближнему без попытки такое общество изменить становятся чистым фарисейством.

С целью затушевать социальное неравенство, массовая культура кормит нас миллионами вариантов сказки о том, как никому неизвестный парень из низов благодаря вере в себя возносится на вершину славы. В общем, верь в себя и постараяся понравиться доброй фее.

Однако к концу 60-х по мере роста антикапиталистического молодёжного движения в Европе и США рок-музыканты стали стихийно проникаться протестными настроениями. И дело не только в том, что им хотелось откликнуться на новый спрос, но и в том, что они были частью своего поколения и не могли не ощущать того, что чувствовали другие молодые люди. И прежде всего они почувствовали, что сыты по горло теми самыми мещанскими ценностями которым поклонились их отцы. Западная молодёжь 60-х ненавидела мещанство и приспособленчество старшего поколения — отсюда лозунг «Live fast, die young».

Рокеры высмеивали ценности буржуазного общества, указывали на его отвратительные стороны. Для примера назовём «Bell Boy» группы «The Who», битловскую «Baby, you’re a rich man».

Но новая протестная рок-культура не исчерпывалась отрицанием. Пусть недостаточно отчётливо, интуитивно, она рисовала определённую альтернативу, выдвигала собственную систему ценностей. Рваные джинсы, неопрятный вид, житьё где попало — ведь это отголоски идеи отказа от чрезмерного потребления, стремление обходиться малым. Лидер группы «Jethro Tull» Ян Андерсон культивировал на сцене образ бомжа, помещал этот образ на обложку альбома и в видеоклипы, посвятил бездомным самый знаменитый хит группы, стремясь преподнести публике то, от чего предпочитали отворачиваться самодовльные обыватели, что являлось табу для буржуазной масс-культуры.

На эгоизм и эксплуатацию человека человеком контр-культура стремилась отвечать духом товарищества и коллективизма. Вспомните, как часто западные рокеры 60-х говорят «мы» — герой их песен не лирический одиночка, а целое поколение, которое коллективно чего-то хочет и чего-то добивается. Это и «My Generation» в исполнении Роджера Долтри, и битловская «Come together». А помните знаменитую формулу «Together we stand, divided we fall» из песни «Hey, you» Роджера Уотерса? Я уж не говорю про предшественников рокеров — фолксингеров, у которых дух коллективизма, идея жертвенности во имя общего дела проступали ещё более отчётливо («We shall overcome» или «Which side are you on» исполнявшаяся различными американскими певцами). Не грызня за свои шкурные интересы, не «дух свободного соревнования», нет, но посвящение своей жизни защите общих интересов. Причём, речь в песнях фолксингеров велась не от имени поколения или «людей вообще», а от имени рабочего класса.

Кстати, переход Боба Дилана от фолка к року был первоначально воспринят как предательство, приспособление к законам шоу-бизнеса. Однако Дилан стремился доказать, что рок способен транслировать те же идеи гораздо большей аудитории. И он доказал это песнями «Maggie’s Farm» и «I Pity the Poor Immigrant». Кстати, по воспоминания битлов, именно песни Боба Дилана подтолкнули их самих к более осмысленному и социально заостренному творчеству.

Даже любовь, о которой так много и красиво пели рокеры, имела мало общего с «парным эгоизмом», который упаковывала в это понятие масс-культура. Это была не зацикленность на одном человеке, но, скорее, чувство, распространявшееся на всё человечество, на весь мир («Love reign over me» The Who, «All you need is love» The Beatles).

Ну, а пресловутой мещанской стабильности противопоставлялась неистовая жажда перемен — вплоть до полного уничтожения существующей системы.

Наличие у рок-поколения собственной системы ценностей, принципиально несовместимой с ценностями официальной культуры, и позволяет говорить о существовании контркультуры. Как ни странно, эти ценности были восприняты молодёжью 60-х у собственных отцов и дедов, ведь равенство, презрение к миру денег, стремление участвовать в переустройстве общества — всё это идеалы мирового антифашистского и антивоенного движения. Вот только западные левые частью погибли в борьбе, частью изменили самим себе, продались истеблишменту. Так что, бунтуя против «отцов» «дети», в сущности, защищали то, во что когда-то верили их родители.

Например, отец Роджера Уотерса был настоящим коммунистом и погиб во Второй мировой войне. Отсюда такое трогательное отношение к памяти отца и вопрос главного героя концептуального альбома «The Wall»: «Daddy, what you leave behind for me?» Молодёжь 60-х не осуждала огульно всех взрослых подряд. Наоборот, запрещённые философы-марксисты, мыслители левого толка, такие как Сартр и Маркузе, несмотря на свой преклонный возраст, были приняты юными бунтарями как свои.

Конечно, контркультура не ограничивалась одним роком. Например, представителями контркультуры в кинематографе являлись Годар, Пазолини и Понтекорво. В свою очередь, контркультура является лишь частью всемирного антикапиталистического движения. Именно так и ощущали себя бунтующие молодые люди: они чувствовали себя причастными ко всем глобальным процессам, стремились поддержать происходящие в мире революции. Соответственно, и искусство ни в коем случае не являлось самоцелью, но рассматривалось как орудие борьбы. «Я думаю, что искусство — это своего рода винтовка», — сказал Годар. «Оба вопроса, которые ставит наше время перед зашедшим в тупик обществом, — возможно ли творчество и возможна ли революция — сливаются в одну проблему», — писал чуть ранее Альбер Камю.

Именно по этому признаку, по стремлению полностью вытеснить, уничтожить официальную идеологию, её ценности и тот мир, в котором эти ценности укоренены, контркультура отличается от субкультуры, которая вовсе не претендует на уничтожение официальной культуры, а уютно с ней сосуществует. Возьмите какие-нибудь современные субкультуры, например, готов. Они вовсе не против существования попсы и даже не против того, что подавляющее большинство молодёжи одебилено MTV и шансоном. Так же и байкеры с толкиенистами не ориентированы на прозелитизм, на приобщение других к своей культуре. «Субкультура — это патология, она сама себя загоняет в гетто (или помогает власти это сделать), ее можно поместить в специально отведенную резервацию, то есть интегрировать в систему и тем самым обезопасить⁴», — пишет Александр Тарасов.

Тесная связь контркультуры 60-х с левыми движениями обусловила её расцвет и её упадок. После разгрома студенческого «Красного мая» в Париже, сворачивания оттепели в СССР и по мере ослабления антибуржуазного движения в развитых странах, начался разлад и внутри контркультурного лагеря.

Вспомним траекторию творческого пути знаменитой ливерпульской четвёрки: до определённого момента в её репертуаре присутствовали и лёгкие, незатейливые песенки («You like me too much», «I’m only sleeping») и экспериментальные композиции («The continuing story of Bungalow Bill») и песни философского характера («Because») и бунтарские гимны («Revolution 1»). Причём, пик экспериментаторства (то есть неприятия «попсы» на уровне формы) и антибуржуазной пропаганды (то есть отвержения идейной основы масс-культуры) пришёлся именно на конец 1968-1969 годы — на альбомы «White Album» и «Abbey Road». Песня «Back in the USSR» звучала как насмешка над антисоветской истерией западных СМИ; «Revolution 9» не только лишний раз своим названием нарушало табу западных мещан (сегодня это слово запретно и у нас), но самой своей формой опровергало каноны шоу-бизнеса, гласящие, что музыкально произведение должно быть непременно песней и вписываться в радиоформат. Однако последний альбом «Let It Be» уже демонстрирует назревшие противоречия. После распада группы, каждый из бывших участников пошёл своей дорогой: Джон Леннон стал петь ещё более радикальные песни, такие как «Working class hero» или «Imagine» (за что и заплатил жизнью⁵), Джордж Харрисон с головой ушёл в религиозную мистику, а Пол и Ринго посвятили себя чистой коммерции (видимо, от того и прожили дольше).

Подобный раскол по принципу правое крыло/левое крыло (конформизм/нонконформизм, масс-культура/контркультура, попса/рок) произошёл во многих группах. Например, в «Pink Floyd». Избавившись от идейного лидера Роджера Уотерса, группа посвятила себя выхолощенному музыкальному эстетству.

Время шло, на Западе набирала силу неоконсервативная волна, постаревшие бунтари либо переползали в стан победителей, либо исчезали из медиа-пространства. Если Джордж Харрисон сбежал от действительности в индуизм, то Боб Дилан подарил свой разум христианской религии. Не исключено, что подобная «эволюция» ожидала и Джона Леннона и Джима Моррисона, если бы они остались живы. Рок растерял свой протестный запал, окончательно забыл свои ценности, присвоил господствующую идеологию. Точнее, это господствующая идеология присвоила рок, сохранив его форму и превратив его не только в инструмент пропаганды, но и в уютный сегмент рынка. Появились специальные магазины с рок-атрибутикой, специальные линии одежды. И принадлежность к рок-культуре вместо противостояния буржуазному обществу выродилась в определённую моду, в потребление определённых товаров, то есть покупку музыкальных дисков, постеров, журналов, хождение на музыкальные шоу.

Если воротилам шоу-бизнеса приходилось терпеть экстравагантные выходки и политические заявления Джона Леннона, то группой «Nirvana» уже помыкали даже не собственные продюсеры, а хозяева сети гипермаркетом Wal-mart. Им, видите ли, не понравилось изображение эмбрионов на обложке диска «In Utero» и название песни «Rape me». И «Nirvana» изменила и то, и другое! В конце концов, их диски распространялись в одной обойме с пошлейшими поп-поделками. И рокеров новой волны это вполне устраивало.

Не стоит забывать, что рок также рекламирует музыкальные инструменты и аппаратуру, которые необходимо иметь всякой начинающей рок-группе. Так что каждый юный рокер (а таких в мире несметная орда) является активным покупателем дорогих технических приспособлений. Если же ему повезёт, и он пробьётся на большую сцену, то он немедленно превратится ещё и в рекламщика — будет демонстрировать со сцены и экрана своим фанатам новую рок-моду, пиво, мотоциклы, гитары и пр. И, конечно же, себя, как один из продуктов этого рынка.

Таким образом, воротилам шоу-бизнеса даже не обязательно рекламировать конкретно свои товары — достаточно рекламировать рок как таковой, поскольку он сам по себе уже является комплексной рекламой.

Вот почему зачастую современные рок-музыканты раскручиваются теми же продюссерами, что и поп-звёзды, их творческая «продукция» распространяется по тем же каналам и теми же способами, что и эстрадные напевы. Так в чём, извините, разница? В электрогитарах? Так они и Пугачёвой подыгрывают. В волосах, банданах, кожаных куртках? А в чём был Киркоров, когда журналистке хамил? Как пели «Pink Floyd»: «Welcome to the machine!»

То, что сегодня называется роком, за редкими малоизвестными исключениями, является сегментом массовой поп-культуры и обслуживает господствующую идеологию. И даже, когда рокеры, например «Ляпис Трубецкой» или «Психея» поют о чём-то протестном и «антисистемном», они говорят прямо обратное своими поступками, являясь винтиками машины шоу-бизнеса, наживаясь и позволяя другим наживаться на своём творчестве. То есть на первом месте оказываются именно деньги, а антибуржуазные лозунги являются лишь рекламной уловкой.

Да, не о роке и попсе стоило нам спорить тогда, а о ценностях потребительского общества и альтернативах глобальному рынку. Ошибался Борис Кагарлицкий, когда писал, что «прямой, жёсткой границы между массовой культурой и контркультурой нет⁶»: эта граница лежит между двумя системами ценностей. И эти ценности принципиально несовместимы. Контр-культура 60-х потерпела поражение потому, что её идеологи и творцы порой были недостаточно конкретны в своих отрицаниях и требованиях.

Для того чтобы преодолеть буржуазную идеологию, нужно чётко понимать, что и во имя чего ты отвергаешь, необходимо осознать и принять ценности подлинно гуманистические, берущие своё начало этических системах стоиков и эпикурейцев и им подобных учениях (например, сикхизм и суфизм), развитые европейским Просвещением и подхваченные революционной марксистской традицией: знание, прогресс, равенство, жертвенность и труд во благо человечества.

Эти ценности мы встретим в величайших произведениях мировой культуры: проповедях Христа и Иоанна Златоуста, в лозунгах китайских тайпинов и французских коммунаров, в манифестах парижского «Красного мая» и трудах Франкфуртской школы, в статьях Белинского и стихах Блока, в спектаклях Брехта и фильмах Годара, в повестях Воннегута и романах Толстого. Начав осваивать культурное наследие этой великой революционной традиции, вы без труда обнаружите те же ценности в лучших песнях групп «The Beatles», «Pink Floyd», «The Who», «Jethro Tull», «The Wailers» а также «Кино», «Гражданская оборона», «Телевизор», «Nutilus Pompilius», «Ноль» и многих-многих других.