Она проснётся, но не на постели:
В тюремной камере похожей на пенал
Нет ничего, кроме железной двери.
И чтобы даже звук не отвлекал
Её от слуховых галлюцинаий
Все комнаты за стенами пусты —
Искуснейшая пытка немоты
Для тех, кто боли не хотел поддаться.
И не понять, какой сегодня день,
А может ночь, и это только снится,
Что в йенский домик прями из-за стен
Врываются нацистские убийцы.
Но нет, припомни, кончилась война,
В 46-м семья покинет Йену,
Родители умрут, но доброта
Родных и близких явится на смену.
И станет тётка утешать сестёр
И убеждать усерднее молиться,
Чтоб добрый бог объятья распостёр
И не позволил рейху возродиться.
«Люби людей, жалей их тёплый быт,
Германия заслуживает отдых».
И девочка запомнит эти оды,
Переосмыслит их и воплотит.
Германию опять соединить
Хотел СССР, но всё непросто,
Пока она желала отомстить,
Мечтала повторить свой drang nach Osten.
А девочка своим опекунам
Сказала: «Бог не видит горе ваше.
Лишь десять лет как кончилась война,
А ФРГ мечтает о реванше.
Как видно, призрак мёртвого вождя
Сжимает в пальцах души генералов,
И не поможет глупая божба».
А что спасёт, она ещё не знала.
Но, разогнав её воспоминанья,
В замке внезапно лязгают ключи,
И скрежет этот музыкой звучит
Для тишиной объятого сознанья.
Тюремщик молча пищу подаёт,
Не ясно, завтрак это или ужин.
Протест голодный ей уже не нужен:
Есть, чтобы жить, но не наоборот.
Безмолвие, но вещи есть страшней —
Филистерские шумные потехи.
О чём снимали фильмы в Третьем рейхе?
О пошлой жизни маленьких людей.
Ходить в кино, петь песни под гитару,
Воображать, что ты учёный и творец…
Уж лучше Ульрика покинет Марбург
И переедет в Мюнстер, наконец.
Мы имя Ульрика произнесём,
Оно тогда повсюду прозвучало,
Ведь «самым острым политическим пером»
Её страна родная называла.
Страна и называла, и звала
Туда, где реют огненные флаги,
Где славу смелым бьют колокола,
Пока они смелы лишь на бумаге.
Но вору страшен и бумажный змей,
Агрессору везде видна угроза,
Для старших был Адольф живых живей,
Для молодых воскресли Карл и Роза.
Верхушка запретит живую речь,
В петлю сплетёт чиновничьи интриги,
И кажется, что снова станут жечь
На площадях «неправильные» книги.
Соединив истории концы,
Узнали молодые журналисты,
Что их демократичные отцы
В недавнем прошлом убеждённые фашисты.
Овечья шкура сброшена с волков,
Тогда они показывают зубы,
Дубинки убедительнее слов,
Красноречивее ораторов — лишь трупы.
И слабые на кухни побрели:
Для трусости причин придумать нужно,
Она же удивила весь Берлин,
Вместо пера она взяла оружье.
У прессы, ложью вскормленной, похвал
Не сыщет партизанская принцесса,
Но бывших палачей ждал трибунал
Покруче Нюренбергского процесса.
И бунтари, зажатые в кольцо,
Стальными вышли из пылающего горна.
Они хотели искупить грехи отцов —
Своей отвагою их вечную покорность.
Welfare state — нахальное враньё,
Холодная война сожгла полмира,
Но отвечали на огонь огнём
ФАТХ, ЭТА, наксалиты, РАФ и ИРА.
Дмитирий Косяков. Конец 2011 г.
Что случилось ... 