Рецензия на книгу Миньци Ли «The rise of China and the demise of the capitalist world-economy»
Жизненный и идейный путь Миньци Ли
Книга экономиста Миньци Ли «The rise of China and the demise of the capitalist world-economy» (Подъём Китая и крушение капиталистической мир-экономики)1 была опубликована в 2008 году, но попала в поле зрения российских учёных относительно недавно. Например, в 2019 году о ней комплиментарно отзывался главный научный сотрудник ЦЭМИ РАН Руслан Дзарасов2.
Миньци Ли имеет весьма яркую биографию, которую вкратце излагает в начале книги: «В 1988 году я уже был вовлечён в диссидентскую студенческую жизнь, с самого начала 1989 года атмосфера в университетах накалялась. Смерть Ху Яобана, смещённого генсека-реформиста, послужила студентам поводом для организации ряда демонстраций протеста. В то время многие обычные студенты были охвачены искренней жаждой демократии.
<…> Я же после провала «демократического движения» 1989 года стал задумываться о причинах его поражения. Я стал левым, социалистом, марксистом и наконец марксистом-ленинистом-маоистом. Год спустя я выступил с политической речью в капусе Пекинского университета, за которую заплатил двумя годами тюрьмы. Однако в заключении было два преимущества. Впервые в жизни я делил кров с представителями различных непривилегированных общественных слоёв. Этот опыт был бесценен»3.
По истечении срока заключения Миньци Ли ещё два года путешествовал по Китаю, спорил с диссидентами-либералами, занимался изучением политической и экономической обстановки в стране, посещая местные библиотеки при помощи фальшивых документов.
В 1994 году он выпустил свою первую книгу, «Capitalist Development and Class Struggle in China» (Капиталистическое развитие и классовая борьба в Китае), которая обозначила его разрыв как с идеологическим официозом, так и с либеральной оппозицией. Вскоре после выхода книги Ли эмигрировал в США, где поступил в Массачусетский университет в Амхерсте. В 1996 году он закончил бакалавриат по экономике и впоследствии сделался профессором Университета Юты, а также Массачусетского и Йоркского университетов.
Ли написал ряд статей, в которых с опорой на идеи социолога Иммануила Валлерстайна анализировал китайскую экономику и её место в системе мирового капитализма. Эти статьи легли в основу книги «The rise of China and the demise of the capitalist world-economy». Автор приходит к заключению, что «нынешняя мир-система, капитализм, в недалёком будущем придёт к концу (возможно, многие читатели станут свидетелями этому) и будет заменена некой иной системой или системами», и «подъём Китая является неотъемлемой частю этого исторического процесса, его значительным ускорением»4.
Главный довод в пользу этой позиции у Миньци Ли заключается в том, что на протяжении своей истории капиталистическая система росла за счёт последовательной смены гегемона (Голландия, Великобритания, США), причём каждый новый гегемон был территориально крупнее предыдущего, более того, преодоление всякого общесистемного кризиса требовало включения в систему всё большего количества территорий в качестве периферии. Последним крупным приобретением капитализма стал Китай, что позволило выйти из предыдущего кризиса.
Но после того, как капитализм действительно сделался мировой системой и включил в себя бывшие «социалистические» страны, у него не осталось действенных механизмов для преодоления кризиса, а также не осталось действительных претендентов на роль мирового гегемона. Соответственно, текущий кризис и закат глобальной империи США предвещают крушение капиталистической мир-экономики.
Единственная приемлемая альтернатива
Единственной приемлемой альтернативой капитализму автор считает социализм. Но здесь проявляется первая слабость его концепции. Дело в том, что «марксист-ленинист-маоист» Миньци Ли не слишком внятно определяет понятие социализма. Для него СССР, революционный Китай, Куба — все являются «социалистическими странами». Социализм он приравнивает к плановой экономике и государственной собственности на средства производства (не проводит он внятной грани также между государственной и общественной собственностью).
Ни у Маркса, ни у Ленина таких определений не сыскать. Как известно, для Маркса социализм и коммунизм являлись синонимами, и он утверждал, что при социализме государство исчезает. Ленин же применительно к советскому строю говорил о «государственном капитализме при диктатуре пролетариата». О построении «социализма в отдельно взятой стране» открыто заговорил Сталин. В целях оправдания сталинского курса было решено разделить социализм и коммунизм, выделив социализм в качестве фазы, предшествующей коммунизму и сохраняющей государство.
От Сталина эту схему усвоил Мао, а от последнего — большинство маоистов, к коим себя причисляет и Миньци Ли.
Современные исследователи пользуются определениями «реальный социализм», «госкапитализм», «суперэтатизм», стремясь ухватить отличительные черты советской системы и прочих стран «второго мира» ХХ века. Но, несмотря на различия в понимании сущности советской системы, многие исследователи видят в «суперэтатизме» непосредственную, наиболее реальную альтернативу капитализму.
Миньци Ли в своей работе приводит немало убедительных доказательств бесперспективности капитализма и предпочтительности «социализма» (то есть плановой, нерыночной системы). Например, он показывает успехи китайских коммунистов по улучшению ожидаемой продолжительности жизни (на 30 лет!), по увеличению процента получающих образование детей, по подъёму ВВП на душу населения и т. д.
Но он слишком увлекается цифрами, как будто надеясь таблицами и графиками сагитировать своего читателя. Увы, на практике происходит несколько иначе: социалисты верят в социализм и без всяких цифр, а ярых противников социализма не убедят никакие факты и никакие данные.
Однако даже в плане цифр автора стоило бы слегка поправить. Приводя показатели стремительного хозяйственного развития перешедших к «социализму» стран, и прежде всего Китая, Миньци Ли не проговаривает отчётливо, что быстрый рост был связан с более низким стартом и догоняющим характером развития, в том числе восстановлением после войны (эту же особенность в отношении индустриального развития СССР отмечал Герберт Маркузе5). Когда уровень Запада был в целом достигнут, возникла проблема стимула и стагнация, а из неё вытекал социальный и политический кризис. Маркузе считал, что из этого кризиса возможны два выхода: движение в сторону подлинного социализма или откат к капитализму.
Миньци Ли этой диалектики не замечает. В духе сталинской/маоистской школы он ярко живописует успехи первых лет индустриализации и коллективизации в Китае, а то, что произошло потом, считает результатом предательства, а не следствием противоречий, заложенных уже в самом ходе и методах развития.
Цифры и проценты
Миньци Ли даёт очерк истории Китая XIX-XX вв. Он показывает как многовековая Китайская империя рассыпалась под натиском британского империализма и превратилась в беднейшую и зависимую страну, как маоистская революция подняла Китай с колен, и как после смерти Мао Китай повторно оказался включён в мировой капиталистический строй.
Конечно, Миньци Ли упоминает об обвинениях в адрес маоизма, но опровергает их не концептуально, а с помощью всё тех же цифр, показателей роста экономики. Такой подход отдаёт формализмом, быть может, он хорош для бюрократических отчётов или произведения впечатления на буржуазных экономистов, поскольку именно буржуазная экономика (как и «суперэтатистская» бюрократия) одержима формальными показателями роста. Миньци Ли справедливо отмечает, что непрерывный рост, на котором выстроена капиталистическая экономика, и является причиной её неизбежного крушения: достигнув масштабов планеты, она больше не может расти.
Но, может быть, в таком случае для обоснования справедливости плановой системы или для восхваления успехов маоистов следовало избрать иной, не количественный метод? В одном из мест книги Ли оговаривается, что преимуществом плановой системы является более экономный подход к расходованию ресурсов.
Миньци Ли осуждает политику соперников и наследников Мао, ссылаясь на замедление темпов экономического роста, но не учитывает того факта, что экономика Китая достигла определённых естественных пределов. Продолжительность жизни может расти бесконечно лишь в научно-фантастических романах. То же относится и к проценту получающих начальное образование детей. Куда двигаться после 100%?
Соответственно, Миньци Ли путает причину и следствие: темпы роста замедлились не от того, что поменялся экономический курс страны, а замедление роста вызвало социально-политический кризис и перемену курса, как это произошло и в нашей стране.
Как правоверный Маоист Миньци Ли стремится во всём оправдывать политику Мао Цзэдуна, там же, где это невозможно, старается максимально смягчить его вину или переложить ответственность на других. Стоит ответить, что западная критика Мао строится на стандартном наборе приёмов, при меняемых ко всем левым антибуржуазным режимам. Про Мао (как и про остальных) говорят, что он хуже Гитлера, и что он — самый кровавый тиран в истории, ответственный за геноцид собственного народа.
У Мао же больше общего не с Гитлером, а со Сталиным. Если второму ставят в вину «голодомор» и ГУЛАГ, то первому — «три горьких года» и «культурную революцию». Буржуазные критики Мао называют перебои с продовольствием, последовавшие за «Большим скачком», «величайшим голодом в истории человечества» и «крупнейшим поражением маоизма». Миньци Ли вполне обоснованно корректирует приводимые ими цифры.
Но Миньци Ли отказывается видеть истинные причины трагедии «трёх горьких лет», поскольку ошибочная политика, приведшая к голоду, как и в случае со сталинской коллективизацией, была связана с борьбой за власть, с бюрократической показухой и гонкой за рекордами.
Цифры показывают, что, по сравнению с дореволюционным уровнем смертности, маоизм «спас» миллионы жизней, даже в самые трудные и голодные годы. То есть перед лицом монархического и буржуазного порядка маоизм прав. Но он не прав по сравнению с подлинным потенциалом революции. Он спас стольких-то, помог стольким-то, но мог сделать гораздо больше и с меньшими потерями. Поэтому маоизм (как и сталинизм) надо защищать от ударов справа и нещадно бить его слева.
Персонально ответственные и лично незапятнанные
Подлинная вина сталинизма и маоизма тускнеет на фоне тех фантастических обвинений, которые выдвигают либералы, но вина всё-таки есть. И чтобы понять действительный её масштаб, нельзя ограничиться опровержением несправедливых и чрезмерных обвинений.
Например, буржуазная пропаганда делает из Мао и Сталина единовластных тиранов, самодержцев, а это легко опровергается ссылкой на то, что они опирались на определённые социальные слои, бюрократический аппарат, партию (Мао ещё и на массы во время «культурной революции»), что в определённые периоды по определённым вопросам они оказывались в меньшинстве и вынуждены были менять ранее заявленный курс под давлением обстоятельств или своего окружения.
Миньци Ли указывает на то, что «Большой скачок» отражал настроения масс, но всё испортили «левацкие» перегибы, а также выступает против уравнительного движения в ходе коммунализации деревни («»ветер коммунизма», приведший к чрезмерному выравниванию доходов коммун лишил крестьян трудового стимула»). Но в равенстве как таковом нет ничего плохого, а на чаяния масс можно откликаться по-разному.
Именно бюрократия ответственна за «ветер преувеличений» (приписки и задранные требования). Ничего особо левацкого в этом нет. Функционеры взялись задирать производственные планы и отчитываться в дутых показателях не потому, что стремились поскорее построить коммунизм или улучшить жизнь простых людей, а потому, что хотели выслужиться, продвинуться в пределах партийной бюрократической иерархии. Так что виновата здесь не идеология, а интересы.
Ли ссылается на воспоминания У Лэнси. У Лэнси был в ту эпоху директором информационного агентства «Синьхуа» — главного информационного органа КПК. «Поэтому его воспоминания особенно авторитетны», — говорит Миньци Ли. Или же наоборот — особенно неавторитетны? Личные документы довольно специфический источник, их следует рассматривать крайне критически. А уж мемуары главного пропагандиста — подавно.
«Похоже, что в этих писаниях он руководствовался лишь собственной совестью», — заключает Миньци Ли, как будто пожилой человек не мог напутать, забыть и вольно или невольно присочинить. У Лэнси совершенно очевидно стремится снять часть вины с себя, как с одного из главных рупоров «большого скачка», и переложить её исключительно на Лю Шаоци и Дэн Сяопина.
Выискивая персонально ответственных (Лю Шаоци, Дэн Сяопин), и лично незапятнанных (Мао Цзэдун), Миньци Ли удаляется от классового анализа китайских событий. Достаточно ли найти парочку «врагов народа» и повесить на них всю вину за большие исторические события? Как правило, история не знает совершенно невиновных. Непричастные, как минимум, оказываются виновны в недостаточном вмешательстве в ход событий.
Стремясь обелить Мао, Миньци Ли рассказывает, как тот вёл борьбу против «левацких перегибов большого скачка». Выясняется, что во внутрипартийной полемике Мао ссылался на сталинские труды, приводил его рассуждения о коммунизме и социализме, о всенародной и групповой собственности в СССР. И Миньци Ли эти аргументы вполне устраивают. Интересно, что, когда сталинские лозунги звучат не из уст Мао, то автор книги решительно и заслуженно их критикует. Например, он отвергает принцип распределения «каждому — по труду» (выдвинутый Сталиным в противовес марксову социалистическому принципу распределения «каждому — по потребностям»), справедливо указывая, что этим принципом бюрократия оправдывала «рост экономического и общественного неравенства» в Китае.
«Культурную революцию» Миньци Ли трактует как попытку Мао направить массы против обуржуазившейся и разложившейся партийной бюрократии. Но если это было так, то почему хунвэбины первым делом затравили и убили смелого критика разложившейся партийной верхушки Пэн Дэхуая?
Миньци Ли слагает с Мао вину за устранение Пэн Дэхуая: «фактически Мао был вынужден подчиниться» большинству ЦК. Якобы виноваты исключительно Лю Шаоци и Чжоу Эньлай, которые «опасались, что это письмо может возложить на них ответственность за их серьёзные ошибки». Однако, скажем, Ленина, когда речь шла о принципах, не останавливало решение большинства — в таких случаях он готов был выйти из ЦК, идти против ЦК, обращаться к массам. Или Мао тоже было чего опасаться? Ведь Пэн критиковал и лично его, о чём Ли совершенно умалчивает.
Ли обличает захватившую власть «привилегированную бюрократию», но как бы забывает включить в неё Мао с его наложницами и вульгарным культом личности. А без этого авторская позиция выглядит в лучшем случае однобокой, а в худшем лицемерной.
Пролетариат?
Впрочем, там, где его кумиру ничего не угрожает, Миньци Ли может быть не только объективен, но и смел. Например, он справедливо отмечает, что остановить процесс обюрокрачивания революционеров и превращения бюрократии в новый правящий слой может только уничтожение мирового капитализма, а для этого надо способствовать мировой революции.
Остро и весьма поучительно звучат его слова об интеллектуалах:
«В восьмидесятые годы слово «интеллектуал» в Китае применялось широко и относилось ко всякому человеку с высшим образованием — к университетским преподавателям, инжинерам, врачам, писателям, художникам и студентам, которым и предстояло составить формирующийся китайский городской средний класс. <…> Они испытывали сильную враждебность к революции (особенно к «Культурной революции») и зачастую открыто презирали и ненавидели простых рабочих и крестьян.
Интеллектуалы одобряли распространение рыночных отношений. Они рассчитывали расширить свои материальные привилегии по мере роста общественного и экономического неравенства. Они также рассчитывали, что при более тесном встраивании Китая в мировой капиталистический рынок, они получат неплохие шансы эмигрировать в страны центра или больше получать, работая на транснациональные корпорации, так что их доходы и качество жизни приблизятся к уровню их коллег из центра. К концу восьмидесятых годов, многие из них стали открыто выступать за полномасштабную приватизацию и капиталистический строй со свободным рынком».
Параллели с нашей «перестройкой» и психологией перестроечных-интеллектуалов поразительны! Сходства даже в лексике. В Китае идеологи перехода к капитализму также стыдливо именовали его «рыночной экономикой».
После включения Китая и СССР в капиталистическую мир-систему капитализм исчерпал свои последние резервы и вступил в фазу заключительного кризиса. Но кто же, какая сила направит человечество к «социализму»?
Здесь марксист-маоист Миньци Ли вслед за Марксом (хотя Маркса он цитирует гораздо менее охотно, чем Мао) утверждает, что «могильщиком» капитализма выступит пролетариат: «По мере развития капитализма всё большая доля рабочей силы будет превращаться в пролетаризированных наёмных работников. По мере роста пролетариата капиталистическое развитие создаст благоприятные условия для самоорганизации рабочих. Урбанизация и индустриализация приведут к большему физическому скоплению рабочих, а развитие транспорта и связи ещё более облегчат организацию».
Однако Миньци Ли снова попадает в терминологическую ловушку, поскольку трактует пролетариат просто как городских рабочих. Он забывает, что Маркс считал пролетариат «могильщиком» капитализма именно в силу того, что промышленные рабочие первой половины XIX века не пользовались никакими преимуществами капитализма, имели длинный рабочий день и мизерные зарплаты.
Сравните заметки Энгельса о жизни английских рабочих или, например, очерки Николая Благовещенского о российских заводах семидесятых годов ХIX века с жизнью работника современного европейского предприятия.
С тех пор, прежде всего благодаря борьбе самих рабочих, их положение кардинально изменилось. Стало быть, они не подходят под то определение революционного пролетариата, которым когда-то пользовался Маркс. Но для Миньци Ли рабочие в странах центра и при «социализме» с хорошими зарплатами и соцгарантиями — это и есть самый настоящий пролетариат, авангардом которого должна быть компартия.
В конце третьей главы Миньци Ли высказывает определённый оптимизм относительно пролетаризации и перспектив социалистической революции:
«Исторический опыт других стран показывает, что по мере того, как капиталистическое развитие вычерпывает излишки рабочей силы в деревне, соотношение сил между капиталистами и рабочими начинает меняться в пользу рабочих. <…>
Со временем, когда предложение рабочей силы ослабнет, а второе поколение трудовых мигрантов освоится в городах и лучше осознает свою классовую принадлежность, рабочие станут более уверенными и решительными. Рано или поздно китайские рабочие станут чаще и успешнее объединяться для экономической и политической борьбы».
Почему численный рост такого «пролетариата» в странах периферии и полупериферии непременно сделает рабочий класс более сильным и боевитым, а рабочие непременно станут требовать прав и зарплат, как у рабочих центра? Ведь практика как раз говорит об обратном: на фоне взрывного роста безработицы и непостоянной занятости рабочие становятся объектом зависти и держатся за свои рабочие места. Сам рабочий класс оказывается сильно расслоённым, поскольку рабочие разных отраслей и предприятий оказываются в несоизмеримых условиях, наконец, рабочая борьба сама по себе не выходит за пределы тред-юнионизма — добившись минимальных уступок от хозяев, рабочие теряют к профсоюзам всякий интерес.
Опыт России и других стран «второго мира» показал, что после крушения социалистических экспериментов ХХ века рабочие оказались полностью деморализованы и отнюдь не боевиты, а интеллектуалы в большинстве своём перебежали на сторону либерализма или национализма. На всём постсоветском пространстве за тридцать лет так и не возникло серьёзных левых организаций, достаточно радикальных и имеющих проработанную программу.
Всё-таки становление революционного сознания это не такой объективный процесс, в вопросах классовой сознательности субъективный фактор (наличие революционной организации, отдельных теоретиков, вождей) очень важен.
Само собой, «автоматически» всё это не сложится. А пассивность масс может длиться неопределённо долго. Миньци Ли утверждает, что требования рабочих будут расти. Однако с не меньшей уверенностью можно утверждать обратное: на фоне разрухи и голода запросы трудящихся могут стать скромнее.
В другом месте Миньци Ли добавляет ещё два фактора, которые, на его взгляд, играют на руку мировому рабочему движению: «в ходе долгого развития классовой борьбы и стратегической реакции на это правящих верхов в форме «либерализма», в центре и на полупериферии довольно глубоко укоренились институты формальной «либеральной демократии», дающие трудящимся определённые политические права»; «по всей мир-системе рабочие классы стали гораздо лучше образованы и политически сознательны, что создаёт небывалый потенциал для политической организации в период окончательного кризиса капитализма».
Однако оба эти пункта выглядят наивными или вставленными исключительно для отвода глаз западным цензорам. Ибо мы отлично понимаем, что качество образования в последние десятилетия неизменно снижалось, что система всеобщего бесплатного образования рушится у нас на глазах, а пропагандистская машина и массовая культура ничуть не сбавляли обороты и активно насаждали во всех слоях населения ложное сознание.
Что же касается «либеральных институтов», то ещё Ленин прекрасно понимал развращающее влияние «конституционных иллюзий» на массы. Либеральные институты тоже не стоят на месте, они совершенствуются в качестве каналов отвода недовольства масс в русло легальной и безопасной для системы активности. При этом «свободы» и «прав» в сущности становится всё меньше, а сдерживающей и ограничивающей общественную деятельность бюрократии — всё больше.
Экологический аргумент
Гораздо убедительнее выглядит экологический аргумент, излагаемый в последней части книги. Миньци Ли описывает критическую ситуацию с изменением климата и показывает, что текущие экономические тенденции не позволят человечеству избежать экологической катастрофы. И что, возможно, переход к иной форме экономической организации будет происходить не из страха перед грядущим крушением экосистем земли, а уже вследствие этого крушения.
Напомню, книга вышла в 2008 году и уже тогда экологи предупреждали, что гибельного изменения климата к концу XXI века, скорее всего, не удастся избежать. Миньци Ли выражает оправданный скептицизм относительно предпринимаемых мировым сообществом усилий: «Величайшие загрязнители, в том числе США, Китай и Индия не спешат включаться. Вряд ли новое соглашение о сохранении климата будет достигнуто, если только страны центра не согласятся компенсировать странам периферии и полупериферии издержки сокращения выбросов. Даже если на смену Киотскому протоколу вовремя придёт новое соглашение, включающее всех крупнейших загрязнителей, скорее всего, задачи, которые поставят перед собой правительства главных стран, окажутся недостаточными и запоздалыми».
Автор оказался прав: ничего существенного в направлении сокращения выбросов так и не было сделано. Далее он рисует довольно мрачную апокалиптическую картину недалёкого будущего.
Однако и в эту часть, несмотря на обилие формул и схем, закрались некоторые ошибки. Например, вместо «эксаджоули» написано «экстра джоули». Пик добычи нефти, прогнозировавшийся на 2015 год, так и не наступил, окончательно не исчез летний лёд в Арктике. Впрочем, эти доводы влияют исключительно на оценку сроков, но не на общую тенденцию: человечество действительно приближается к катастрофе, но, возможно, чуть медленнее, чем утверждает автор.
Миньци Ли с цифрами в руках показывает, что сама логика капитализма с его бесконтрольным и бессмысленным ростом производства и потребления (при этом ввергающим в нищету огромное большинство населения) ведёт человечество к гибели и только переход к более рациональной, «плановой», экономике позволит обеспечить людей всем необходимым и при этом сократить давление на окружающую среду до необходимого минимума, так, чтобы позволить экосистемам восстанавливаться и воспроизводиться.
Ожидать добровольного перехода мировых правительств и корпораций к такой системе не приходится. Аргументы автора в пользу «пролетарской» революции не звучат убедительно. Так что, видимо, роль революционного бульдозера, расчищающего путь переменам, неизбежно возьмёт на себя сама природа.
Дмитрий Косяков, 2020 г.
Примечания
1Minqi Li. The rise of China and the demise of the capitalist world-economy. Pluto Press. 2008. Далее цитаты по этому изданию.
2Россия и мир-система (Б. Кагарлицкий, Р. Дзарасов). https://www.youtube.com/watch?v=yppcVBXTR-k&t=4524s
3Minqi Li. XI, XIV
4Minqi Li. IX.
5См. Marcuse H. Soviet Marxism. A critical analysis. NY: Columbia University Press, 1969.
Что случилось ... 