Учение Иисуса
Иуда переживает о том, что речи Иисуса «повелось вкривь истолковывать и вкось», он призывает учителя не увлекаться мечтами об иерусалимском троне и вернуться к прежнему мирному проповедничеству.
Любопытно, что на протяжении всей оперы Иисус практически не проповедует, и довольно трудно понять, чем именно, какими идеями он пленил сердца своих последователей. Он бесконечно жалуется на то, что его неправильно понимают:
Если б ты знал, сколько я, мой Иерусалим,
ты б не был слеп —
ты ж закрыл глаза, ты ж закрыл глаза.
В обращении к богу в Гефсиманском саду Иисус с горечью говорит:
Все я вынес испытания, сделав больше
за три года, чем за тридцать —
смог бы кто ещё тебе так послужить?
Но что же именно сделал Иисус, чего он достиг – это остаётся неясным. Всё, что он сделал – это создал небольшую общину апостолов, которыми он недоволен («Лица истуканов — имя моё канет, стоит мне дух испустить!»), и приобрёл славу в народе, которая лишь искажает его учение. Не так много.
Французский философ Поль Гольбах по этому поводу говорит, что с точки зрения возложенной на него миссии Иисус явно потерпел неудачу: «Вообще люди рассуждающие находят очень странным все поведение Иисуса по отношению к евреям и совершенно несовместимым с добротой, мудростью, могуществом и справедливостью бога, посланного на землю специально для того, чтобы реформировать иудаизм и явить божественную волю избранному народу. Во все время пребывания в Иудее этот божественный миссионер играет довольно странную роль в глазах людей, которых ему предстояло обратить. Он как бы задался целью подставлять им ловушки, искушать, ослеплять, ожесточать их. Несмотря на свое божественное могущество, он не имел успеха ни в чём и как бы специально старался сделать свою миссию бесплодной, чтобы иметь повод навлечь несчастья на тех, кого он призван был спасти.
Что сказали бы вы о министре, который, будучи облечен полномочиями своего господина для переговоров с мятежными подданными, воспользовался бы ими для того, чтобы помешать успеху переговоров? Такой министр был бы, несомненно, обвинен в измене, в обмане, в коварстве, в недомыслии, в бездарности. Было бы вопиющей несправедливостью и безумием, если бы государь, которому служил этот министр, узнав о его поведении, стал наказывать подданных за то, что они не поддались увещаниям такого посланника, особенно если он представил подозрительные верительные грамоты, прямо противоречащие прежним, хорошо известным волеизъявлениям того же государя.
Иисус представился евреям как имеющий поручение примирить их с богом. Но он потерпел неудачу в своей миссии. Евреи предали смерти божественного посланника, а провал его миссии более чем когда бы то ни было поссорил евреев с богом»1.
Авторы редакции Ярослава Кеслера (театр им. Моссовета) пытаются исправить это упущение, и в качестве пролога к опере добавляют ещё один номер – проповедь Иисуса, (поэтическое переложение нагорной проповеди):
Блаженны нищие духом, Но не нищие душою, А те, кто познали Смысл праведной жизни. Блаженны чистые сердцем И милостивые блаженны. Блаженны миротворцы, Ждет их высшая слава. Блаженны жаждущие правды в искании своем, Воистину блаженны будут те, Кто выстрадал ее.
Эта проповедь делает учение Иисуса и саму его фигуру более понятными: становится ясно, чему он учил, и чем пленил сердца своих последователей. Но в оригинальной версии этого нет. Кроме того нагорная проповедь, как легко установить, является литературным вымыслом, легендой, вложенной в уста Иисуса более поздним автором-христианином. Присутствует она лишь в текстах от Матфея и Луки, причём у Луки – в сильно сокращённом виде, а в Евангелии от Марка, самом древнем и достоверном, этой проповеди нет.
В чём же заключалось на самом деле учение Иисуса? Его первоначальные притязания были довольно скромны: он предполагал лишь несколько демократизовать иудейскую религию для самих же евреев: сделать мягче её установления «суббота для человека». В остальном же Иисус оставался в пределах религии Ветхого Завета («Не думайте, что я пришёл нарушить закон или пророков: не нарушить пришёл я, но исполнить») и в пределах своего народа: «Нехорошо отнять хлеб у детей и бросить собакам», — говорил Иисус, подразумевая под детьми единоверцев евреев, а под псами – иноплеменников, язычников.
Косидовский сообщает следующее: «Иисус был, скорее всего, не более чем еврейским учителем. Он ведь подчёркивал, что приходит не подстрекать, а выполнять заветы Торы и пророков. Своим ученикам он прямо заявил: “Я послан только к погибшим овцам дома израилева” (Матфей, 15, 24). Более того, он, как и все иудеи, относился к людям другой веры с презрительным предубеждением, язычников называл “псами”. Своим ученикам Иисус запрещал какие-либо сношения с язычниками и еретическими самарянами. “Но ведь Иисус потом пересмотрел свою позицию и проповедовал универсализм, посылая апостолов ко всем народам мира”, — могут возразить нам читатели. Но ответ на это лишь один: Иисус при жизни никогда свою позицию не менял. Правда, в евангелиях он трижды бросает такие универсалистские призывы, но следует отметить, что делает он это уже как воскресший Христос. Причём в Евангелии от Марка, хронологически самом древнем, это высказывание дано в последней главе, которую, как признано уже всеми без исключения библеистами, самовольно дописал кто-то из более поздних переписчиков. Итак, это текст, тенденциозно подделанный во имя определённой богословской цели»2.
В чём же заключалась новизна учения Иисуса? В борьбе против формализма фарисеев, опутавших иудеев сотней правил и бессмысленных требований (в субботу нельзя было даже поднять с земли упавшее полотенце), в сочувствии к обездоленным и нищим, в уважительном отношении к женщине. По тем временам и это для евреев выглядело довольно смелым.
Возможно, что на нечто большее Иисус стал претендовать действительно по прибытии в Иерусалим, где он уверовал в своё мессианство (но не в божественность!), что привело впоследствии к трагическому финалу.
Обожествление Иисуса произошло уже много лет спустя после его смерти.
Поэтому позиция Иуды в рок-опере выглядит вполне исторически убедительно: он призывает Иисуса не терять голову и вернуться более безопасной проповеднической деятельности.
Раз уж мы заговорили об отношении к женщинам и к нищим, остановимся на этом подробнее.
Магдалина
Единственная женщина в опере (если не считать эпизодических представительниц иерусалимской толпы) является Магдалина. Суть этого персонажа раскрывается в песне «Как должен быть любим он?»
Как должен быть любим он,
Чем прельщён — уж не знаю.
Облик свой сменила я.
И все эти дни новым существом
самой себе кажусь.
Как это понимать мне?
Чем привлёк он настолько?
Человек как человек;
Прежде столько знала я мужчин —
и он не больше, чем ещё один.
Итак, Магдалина чисто по-человечески, по-женски влюблена в Христа и также считает его человеком. Но сама она удивлена «чем привлёк он настолько»? И правда, что же выгодно отличает Иисуса от всех остальных мужчин, которых прежде знала Магдалина?
Для этого достаточно обратить внимание на отношение к ней других. Иуда презрительно бросает:
Допустим, можно видеть в ней забаву,
но едва ль уместно ей тебя касаться и лобзать.
И в ответ получает гневную отповедь от учителя:
Кто ты, чтоб её клеймить так?
Кто ты, чтоб ей язвить так?
И эта ситуация, эта сцена также выглядит исторически убедительно. Дело в том, что женщины в древнем Израиле считались существами низшего сорта, они были лишены многих прав, считались вещью, собственностью мужа. Так что Иуда запросто мог презирать Магдалину не только за то, что она была блудницей («Мне безразличен род её занятий»), а просто за то, что она женщина.
Иисус же, хотя и не высказывался прямо за раскрепощение женщины, тем не менее в обычной жизни открыто нарушал традиции принижения женщин, общался с ними уважительно, например, он часто навещал сестёр Лазаря и подолгу беседовал с ними, завёл беседу и с самарянкой у колодца. И это было настолько необычно, что вызывало смущение даже у ближайших учеников («В это время пришли ученики его и удивились, что он разговаривал с женщиною; однако ж ни один не сказал: чего ты требуешь? или: о чем говоришь с нею?» Иоанн, 4:27), и не могло не вызывать благодарных чувств у женщин. Недаром женщины часто упоминаются в числе последователей Иисуса, хотя они и не были включены в число апостолов. Кстати, именно женщины сыграли огромную роль в распространении христианства в Римской империи и за её пределами.
Роскошь и забота о бедных
Конечно, Иуда был неправ, принижая Магдалину, но он был прав в другом. Его нападки на спутницу Иисуса были вызваны тем, что она израсходовала на Иисуса флакон очень драгоценного мира:
Зачем бальзам тратить — нам бы флакон этот
серебренников триста принёс.
Жаждущие люди, просящие хлеба,
жальче ног твоих и волос.
Здесь Иуда апеллирует к учению самого Христа. Как отметил немецкий библеист Барш, новизна учения Иисуса заключалась и в сочувствии к обездоленным и нищим. Это не было чем-то самим собой разумеющимся, поскольку, согласно учению фарисеев, бедность, страдания, болезни являлись признаками божьей немилости и, стало быть, греховности человека. Богач был более угоден богу, чем бедняк – этот тезис впоследствии оживило протестантство. А Иисус не брезговал садиться за стол с изгоями, заботился о калеках и прокажённых, и это не могло не вызывать раздражения у фарисеев и определённой части иудейского общества.
Как справедливо заявил знаменитый сальвадорский священник-мученик Рутилио Гранде: «Я боюсь, что очень скоро даже Библия будет запрещена в нашей стране… Ибо все ее страницы полны “крамолы”».
В этом же духе высказывался и Александр Тарасов: «Христианство исторически — социалистически-уравнительная религия рабов и угнетенных жителей римских провинций, из нее невозможно изъять призыв ко всеобщему равенству»3.
Однако авторы рок-оперы пытаются осуществить это изъятие. Их Иисус цинично отвечает Иуде:
Верно, ты не скажешь, что есть у нас средства
бедных судьбу изменить?
Нищих на век хватит — как ни борись с этим;
плохо добра не ценить!
То же происходит и в сцене, когда к Иисусу подступают нищие и калеки, просящие: «Прикоснись, исцели, Христос! Прикоснись, помоги, Христос!» Иисус с гневом гонит их прочь: «Тут слишком много вас — отстаньте. Тут меня мало слишком, нет, не надо — не лезьте!» К такому образу Иисуса вполне применимы слова Гольбаха: «Писание велит нам бояться гнева агнца, который, согласно Апокалипсису, злее, чем волк, и раздражительней, чем индюк»4.
Иисус в рок-опере нигде не демонстрирует любви и сострадания к несчастным, напротив, он озабочен только собой, своей персоной, почти в каждой его фразе содержится «я», «мне», «моё» и т. д. Возьмём навскидку фрагмент молитвы в Гефсиманском саду:
Я лишь сказать хочу:
если способ есть, отведи ту чашу прочь —
я как огня страшусь отравы.
Я не прежний, я лишён решимости первоначальной.
Я был полон сил,
но угас мой пыл.
Все я вынес испытания…
Та же концентрация личных местоимений и в английской версии. Прямо как в песне «Битлз»: «I, me, mine, I, me, mine, I, me, mine…»
А что же настоящий Иисус? Можно сказать, что евангельский Иисус был мягче, не гнушался общества несчастных, лечил калек, хотя тоже иногда впадал в раздражительность, даже по отношению к своим родным. Несмотря на то, что Христос, очевидно, был выходцем из назореев (или ессеев), для которых был свойственен крайний аскетизм, сам он аскетом не был – носил дорогие одежды (на них позарились распявшие его легионеры), позволил израсходовать на себя драгоценный бальзам.
Можно увидеть в этом противоречие с позицией Иисуса по отношению к богатству и к бедности, но кто ж запретит живому человеку быть противоречивым? Это лишь делает его облик более живым и осязаемым.
Почему же всё-таки авторы рок-оперы усугубляют неприязнь Иисуса к униженным и оскорблённым? Думается, что таковы были они сами, таков был их взгляд на положение дел в мире: призывы коммунистов и анархистов к солидарности с самыми бедными и голодными народами земли, со всем «миром голодных и рабов» вызывали у сытых европейских буржуа лишь раздражение. Они ещё были бы не прочь заставить своих богачей поделиться с собой, но самим чем-то жертвовать ради какой-то там толпы, черни – это уж ни в какие ворота!
Пастыри и толпа
Настало время поговорить о предостережении, которое даёт Иуда Иисусу в самом начале рок-оперы: «Мне толпа внушает страх». Тема народа, толпы пронизывает всю рок-оперу. Если вдуматься, то народ здесь является единственным однозначно отрицательным персонажем. Поведение остальных героев – Иуды, Пилата, даже фарисеев – чем-то объясняется, как-либо оправдывается, и лишь толпа сперва необоснованно чрезмерно превозносит Иисуса, а потом так же необъяснимо жаждет его крови («Распни его!» «Крестованья!»).
Пилат желает спасти Иисуса и озвучивает приговор лишь под давлением толпы. Иуда боится толпы, фарисеи опасаются, что «безумцев толпа выйдет из колеи».
С одной стороны, этот подход соответствует букве самого Евангелия. Там также главная ответственность за распятие Иисуса переносится с Пилата на евреев, что вполне соответствовало эллинизаторскому курсу, взятому апостолом Павлом и его последователями. Им нужно было распространить христианство среди эллинов, а значит – непременно снять ответственность за распятие Иисуса с римлян и переложить его на иудеев. Так Иисус из поборника еврейства превратился во врага евреев.
Но с другой стороны, похоже, что здесь к голосу персонажей рок-оперы присоединяется и голос самого автора Тима Райса. Это его страшит толпа, народ. Это он выступает за то, чтобы современные ему массовые движения были менее массовыми и поменьше двигались. Пускай эти проповедники новой жизни тихо морализаторствуют в тесном кружке избранных, но не выводят толпы своих последователей на улицы и не пытаются делать революций.
В противопоставлении Иисуса толпе очевидна буржуазная идея противостояния личности и массы. Буржуазная философия выступает на стороне личности, не желающей растворяться в толпе, превозносит личность над коллективом. Эти установки доминируют в искусстве по сей день. Вот и Иисус в рок-опере кричит наседающей толпе: «Слишком много вас… Меня слишком мало тут…» Всякому индивидуалисту хочется, чтобы его было как можно больше, а окружающих по возможности поменьше. Апогеем такой позиции становится субъективный идеализм, когда человек начинает воображать, что в мире вообще нет ничего, кроме его собственного сознания, что весь мир в этом сознании заключён и им же порождается.
Буржуазная философия оказывается не в состоянии понять и признать тот факт, что всякая отдельная личность является производной от окружающей среды. Не сознание порождает мир, а мир, бытие рождают из себя сознание. Всякий человек, будь он хоть трижды Иисус, рождён своей эпохой и своим народом. Точно так же и современные эгоцентрики являются продуктом современного атомизированного общества и коммерциализированной массовой культуры. Да-да, высокомерные индивидуалисты сами являются массовым продуктом. И поэтому противопоставление личности и толпы в его обывательском виде совершенно бессмысленно.
По ходу своей первой арии Иуда делает ещё два важных замечания. Первое: «Но твои речи повелось вкривь истолковывать и вкось». Это и намёк на то, что первоначальное учение Иисуса почти исчезло под напластованиями добавок составителей, переписчиков и интерпретаторов евангелий, и предостережение всем лидерам массовых движений, чьё слово искажается, меняется, как только оно уходит в народ.
В чём же здесь заключается ошибка? Тим райс, следуя типичной логике буржуазного интеллектуала воображает себе некую фигуру учителя, который воспитывает невежественную чернь, а толпа это его учение не слышит или как-то неверно понимает.
Ни ты сам, Симон, ни те полста тысяч,
ни Иуда, ни друзья, ни Израиль, ни Рим,
ни мудрец и ни жрец,
ни бедный Иерусалим —
не поймут, в чем власти суть,
не поймут, в чем славы суть,
не поймут ничуть,
не поймут ничуть…
Так Иисус обвиняет в глупости всех окружающих. Не лучше относятся к своему народу и фарисеи. У них есть свой резон для преследования Христа. Первосвященник Кайафа заявляет синедриону:
Я зрю скверный почин в том:
сброд даст ему трон — проклянёт его Рим.
Я зрю — кровь, разрушенья
с погибелью нашей придут к нам за ним.
В версии Кеслера их обвинения в адрес «толпы» звучат ещё резче, ещё грубее: «Ведь толпа всегда слепа», «Толпа полоумных сорвется с цепи», «Бесятся в угаре толпы нищих и калек», и т. д.
И при этом Фарисеи вроде бы как оправдывают свои планы по расправе с Христом заботой о народе, стремлением предотвратить восстание и ответное вторжение карательных римских войск. «Во спасенье народа — пускай он умрёт!» Того же опасается и Иуда, что толкает его на сговор фарисеями.
Вот только один важный нюанс: для фариесев народ – лишь объект управления и заботы. Они, подобно Великому Инквизитору, предпочитают решать за народ, не спрашивая, чего хочет последний («Толпа всегда слепа»). Народу нравится Иисус, но пастырям лучше знать, что полезно народу… Весьма похоже на позицию современных правительств (корпораций, навязывающих свои товары; бюрократов, выдумывающих новые правила; начальства, спускающего работникам новые нормативы и требования): мы лучше вас знаем, чего вы хотите, и сейчас мы вам это объясним.
Но справедливости ради следует сказать, что и для интеллигента-Иисуса народ – лишь объект (воспитания и просвещения).
Ни фарисеи (прежние пастыри), ни Иисус (новый пастырь) не желают понять, чего же хочет сам народ, не желают прислушаться к народу, учиться у него. Все желают только свысока поучать жалких грязных людишек. Все ненавидят народ, боятся его и в то же время вроде как действуют от его имени.
«Что ты ворчишь попусту на люд?» — спрашивает Иисус у Кайафы, но эти слова хорошо бы адресовать и ему самому: к чему пенять на то, что Иерусалим «закрыл глаза», если сам ты не желаешь увидеть и услышать Иерусалим? Если сам ты считаешь насущные проблемы своего народа «суетой единой»? От такого учителя и вправду рано или поздно (скорее, рано) слушатели отвернутся.
К счастью, исторический Иисус был совсем не такой. За это его и любили.
Народные чаяния
Так чего же хотели настоящие люди от настоящего Иисуса?
Воистину Иисус явился в Иерусалим в критический период его истории. Евреи изнывали под двойным рабством: властью Римской Империи и властью собственной религиозной верхушки. Толпа была вовсе не слепа, народ прекрасно понимал, чего он хочет: облегчения фарисейских религиозных установлений и освобождения от римского владычества.
Первое желание воплощалось в образовании всевозможных сект и общин (назореи, ессеи), второе – в религиозной вере в приход мессии и периодических восстаниях. Греческий писатель Никос Казандзакис в своём знаменитом романе «Последнее искушение» весьма красноречиво описывает умонастроение евреев, современников Иисуса: «Зилот, которого хотят распять сегодня нечестивые римляне, возможно, и есть Тот, кого ожидало вот уже столько поколений! Если мы оставим его в беде, если мы не бросимся спасать его, он так и умрет, не явив нам, кто он есть на самом деле. Если же мы бросимся спасать его, свершится чудо. Ты спросишь, какое чудо? Он сбросит рубище, и на главе его воссияет царский венец Давидов! Мы все рыдали, а почтенный раввин воздел руки к небу и возгласил: “Боже Израиля! Сегодня! Не завтра — сегодня!” И тогда все мы воздели руки, хватая ими небо, и стали взывать, угрожать и рыдать: “Сегодня! Не завтра — сегодня!”»
Евреи страстно ожидали прихода Мессии – воина, который возглавит восстание против Рима, они готовы были видеть мессию в каждом, кто только пожелал бы поднять знамя борьбы и повести их за собой. Потому всякому популярному человеку оказывали в Иерусалиме царские почести, тем самым призывая его, подталкивая его повести за собой народ.
Въезд Иисуса в Иерусалим, как он описан в Евангелии выглядит вполне убедительно. Следует только уточнить, что подобным образом – пальмовыми ветвями и постиланием одежд – встречали многих до и после Иисуса. В Иудее сложилась революционная обстановка, не хватало лишь вождя.
В рок-опере этот народный призыв отражён в песне Симона Зилота (надо сказать, что евангелист Марк скромно умалчивает о том, что как минимум один из ближайших учеников Иисуса был повстанцем-зилотом):
Там — тысяч полста голосящих,
Как ты люб им всем — услышь.
Всяк из пятидесяти тысяч
Исполнит всё, что ты повелишь.
Дай им на тебя молиться,
Но чуть усиль их злость на Рим —
Ты наберёшь сразу столько силы,
Что мы захватчиков сразим.
Ты завоюешь власть и славу,
Отныне и присно, и присно!
Позиция авторов рок-оперы ясна: восстания жаждут «слепая толпа» и подстрекающие её фанатики вроде Симона Зилота. Авторы из Театра Моссовета откликнулись на такую постановку вопроса и даже заострили её, вставив в песню Симона лозунг русских революционеров («Власть твоя апогея достигла, пламя вспыхнет – лишь искра нужна») и добавив в неё комментарии «либерала» Иуды:
Симон: Здесь сотни тысяч готовы (Иуда: Безумцы!) В бой идти под знаменем твоим (Иуда: Во власти громких фраз) И каждый, скажи только слово, (Иуда: Фанатик!) Свой меч поднимет на Рим! (Иуда: Он всех погубит нас)
Но, повторюсь, таковы были настроения британских либералов, авторов рок-оперы, и откликавшихся на их посыл советских либералов из числа столичной богемы. В сценах с Симоном Зилотом отчётливо проявилось отношение либералов к революции.
Понятно, что евреи начала нашей эры в первую очередь мечтали не о социальном прогресе, а о национальном освобождении и даже обряжали эту мечту в архаические и религиозные одежды возврата к заветам отцов и доброй старине. Но всё же к этим мечтам примешивались и элементы социального бунта. А главное то, что авторы рок-оперы и «соавторы-переводчики» в сценах с Зилотом рассуждали не столько о давнем прошлом, сколько о современности.
Итак, какие же обвинения выдвигают либералы в адрес революционеров? Да примерно те же, что и монархисты и фашисты. Выходит, что революционеры-фанатики во имя абстрактных и абсурдных идей разнуздывают тёмные инстинкты «безумной» толпы. Революционерам хочется революции ради революции, крови ради крови. Ну, и ещё хочется власти. Поэтому они оглушают толпу «громкими фразами».
Возьмём другой разговор Зилота с Иудой, добавленный Кеслером:
(Симон)
Для восстания момент как нельзя лучше:
Мы идём в Иерусалим:
Пасха! Будет множество народа!
Если только Иисус скажет им слово…
(Иуда)
Симон, ты не понял ничего!
(Симон)
А как же братство всех угнетенных,
И в чем же смысл учения Иисуса?
(Иуда)
Но мы не шайка с большой дороги!
(Симон)
Да это речь не лидера, а труса!
Симон рассчитывает на то, что Иисус поднимет в Иерусалиме бунт против римлян. Народ уже «созрел» для восстания, и ему достаточно сигнала какого-нибудь авторитетного вождя. Иуда настаивает на том, что учение Иисуса заключается совсем не в этом, на что Симон возражает ему ссылкой на слова учителя. Симон убеждён, что братство угнетённых – это революционный лозунг.
И тут выявляются противоречия: очевидно, для Симона братство угнетённых предполагает и борьбу с угнетателями, а для Иуды – лишь поддержку друг друга и пассивное отношение к угнетению и угнетателям. Иуда называет активную позицию Симона – разбоем, ведь восстание предполагает неподчинение римским властям и нарушение установленных оккупантами законов. А Симон в ответ объясняет позицию Иуды трусостью.
Их спор заканчивается следующими словами:
(Иуда)
Иисус к смиренью звал,
А ты зовёшь на крест!
(Симон)
Несчастный либерал!
Сиди и жди чудес!
Иуда весьма показательно противопоставляет смиренье (подчинение обстоятельствам) и крест (мученическую смерть, уготованную бунтарям), делая выбор в пользу смирения. Симон называет Иуду «несчастным либералом». Справедливости ради следует сказать, что либералы всё же умеют быть жестокими, безжалостными и даже кровожадными, но только когда речь заходит об их личной выгоде.
А что же настоящий, евангельский Иисус? Откликнулся ли он на зов своего народа, был ли, стал ли он революционером?
Примечания
1Гольбах П. Галерея святых. М.: ГИПЛ, 1962. С. 83.
2Косидовский З. Сказания Евангелистов. М.: ГИПЛ, 1981. СС. 173-174.
3Круглый стол «Левый поворот?» https://scepsis.net/library/id_167.html
4Гольбах П. Карманное богословие.
Что случилось ... 
Иисус Христос во сне и наяву. Часть 2: 2 комментария