Да будет свет. Глава 12. Манифестации

Пожалуй, больше ничего значительного в Москве со мной в этот приезд не произошло. Я отправился восвояси и по дороге размышлял о том, где же моё место. Однажды я уже неудачно съездил в Питер. Но тогда я был совершенно неопытен и наивен, там у меня не было никого. В Москве же у меня теперь была спаянная команда друзей. А главное, я чувствовал себя частью этой команды, которой стремился принести пользу. Да и вообще тянуло к своим, к интеллигентам, к революционерам. Поэтому даже по дороге в родной город мысленно я оставался в Москве.

В пути со мной, конечно же, была книга Лифшица, статьи от новых и старых товарищей на электронной читалке, а также скачанные на ноутбук видеоролики. В поезде я впервые и увидел ролик Александра Дугина о брадолюбии. «К концу века уже цари русские стали отпускать бороды, то есть был возврат. Даже Ленин, у него была хреновенькая, но бородка. А у Сталина даже бородки не было — зато усы…» — вещал бывший идеолог русского национал-большевизма. Я не верил своим ушам и хохотал во весь голос. С тех пор Дугин бесповоротно превратился для меня в посмешище, безудержного болтуна.

Из поздней осени я въезжал в зиму. По мере приближения к родному городу климат менялся на более суровый. Вокруг прибавлялось снега.

Размышляя о консерватизме и модернизме, я сошёл на знакомый перрон, в раздумьях о революции и реакции ехал в троллейбусе, когда увидел на площади огромную толпу народа. Это было не очередное воскресное гулянье, не уличный концерт. В подавляющем большинстве тут была молодёжь. Они окружали памятник и слушали человека, забравшегося на постамент. Это напоминало молодёжные протесты против попытки местных чиновников запретить субкультуры в 2008 году, но народу здесь было гораздо больше.

Я поспешил выскочить из троллейбуса и бросился в толпу, жадно вглядываясь в лица и вслушиваясь в обрывки речей. Что это? Что происходит? Неужели, оно? В толпе я, конечно же, повстречал немало знакомых по культурному андеграунду: тут были и «зелёные» с антизаводских митингов, и Рэйбан, и даже гитарист Тимофей. Я подошёл к Тимофею:

— Ты тут какими судьбами? Что тут за собрание?

— Да так, просто поглядеть пришёл, — Тимофей всячески старался показать, что он тут ни при чём.

Тогда я спросил у Рэйбана, «где моя любимая», то есть, конечно, что тут происходит. Выяснилось, что это стихийный, то есть несанкционированный митинг против результатов выборов.

— Ты представляешь, — захлёбываясь говорил Рэйбан, — они выборы подделали! И снова Путина посадили. Я лично за него не голосовал. А ты?

Я пожал плечами: я вообще не голосовал.

— Вот. И никто за него не голосовал, кроме кучки долб***ов. А теперь говорят, что все за него голосовали!

«Путин, уходи! Путин, уходи!» — донеслось до нас. Это на пьедестал памятника взобрался Дыня, он же Викентий Астраханский. Надо сказать, что в митинге неформалов в 2008 году он также сыграл заметную роль.

— Кто там? — заинтересовался Рэйбан.

— Дыня. Куда ж без него? — усмехнулся я.

Дыня, хотя и был фронтменом в собственной панк-группе, так и не обзавёлся ораторским голосом и потому периодически срывался на визг:

— Независимых наблюдателей на выборах сажали в тюрьму, митинги разгоняет ОМОН!

Я не доверял Дыне и подозревал его в провокаторстве, тайном сотрудничестве с органами, кроме того марксизм учил меня с презрением относиться к буржуазным выборам. Но вот теперь, как выяснилось, я проглядел массовый всплеск недовольства. И как же это они все договорились прийти сюда? Как выяснилось, информация распространялась в социальных сетях. Была создана специальная группа «Наш город против жуликов и воров». А я, стало быть, полностью выпал из этого информационного поля, поскольку не получал соответствующих приглашений и уведомлений.

Дыню слушали без воодушевления. Гораздо активнее общались между собой. Никто не знал, что полагается делать дальше, а сменявшие друг друга ораторы из дыниного окружения не призывали ни к чему конкретному.

Наконец, на возвышение не без чужой помощи взгромоздился местный телеведущий Котовасьев. Он сразу привлёк внимание своей гигантской и очевидно дорогой белоснежной меховой шапкой. Из-под шапки была видна лишь нижняя часть его лица — сильно небритый подбородок в стиле Михаила Леонтьева из передачи «Однако». У Котовасьева же была своя телепередача, посвящённая рекламе автомобилей.

У Котовасьева дикция и голос были поставлены профессионально. Для этого он специально брал уроки у преподавателей местной театральной академии.

— Други! — заорал он. — Как хорошо, что вы все сюда пришли! Это значит, что вы все неравнодушные люди. Какие у вас у всех красивые и молодые лица! И вообще, какие вы все модные и современные! Вы правильно сделали, что пришли сюда и продемонстрировали свою позицию! А теперь вам всем пора домой! Ещё раз спасибо всем вам!

Из толпы раздались отдельные неодобрительные возгласы:

— Сам иди домой…

— Ишь, в шапке…

Но, видимо, окрик старшего дяденьки всё-таки подействовал. Всем как-то стало скучно. Вопрос «а что и правда делать-то?» повис над сборищем, неуверенно прозвучал в иных устах в разных концах площади. Разговоры стали утихать. На пьедестал больше никто не просился. Не стал туда рваться и я. Я спешно позвонил Роману.

Моё сообщение о несанкционированном митинге и его застало врасплох. В итоге было решено экстренно сегодня же созвать собрание кружка и обсудить информацию вместе с нашими анархистами Виктором, Денисом и Еленой. Я едва заскочил домой, чтобы помыться, бросить вещи и повидаться с Варей, и поспешил в кафе «Вилка-Ложка».

Встречу начали отнюдь не с привезённых мною московских новостей, а с текущих местных событий. Как же это мы проглядели, недоумевал я.

— Проглядели? — отозвался Роман. — А как было в семнадцатом году? Даже такое эпохальное событие свалилось всем, как снег на голову. А тут какие-то буржуазные протесты.

— Хоть и буржуазные, а стоять в стороне нельзя, — тут же парировала Елена.

— И не такие уж они непредсказуемые. В столицах это давно назревало. Навальный с весны ещё запустил этот свой проект по разоблачению коррупции…

— Росагит, — подсказал Денис.

— Вот-вот, — продолжил Виктор. — Картинки стали клеить, где медведь «Единой России» мешок тащит. Ещё летом белые значки появились.

— Я же и говорю, чисто буржуазная тема: за честные выборы, против коррупции, за правильный капитализм, — сказал Роман.

— Нельзя всё только на это сваливать. Протест в народе зрел давно, а либералы оседлали эти настроения, поскольку левые в стороне остались, — возразила Елена.

— Левым рот зажали, сажают по любому поводу. А либералов не слишком трогают, — мрачно огрызнулся Роман.

— В любом случае сидеть, сложа руки, было бы неправильно, — вставил я.

— Есть у нас одно предложение… — с таинственной улыбкой сказал Виктор. — Завтра в «Жареном петухе» будет проходить встреча организаторов интернет-сообщества «Наш город против жуликов и воров». Эта группа причастна к организации предыдущих двух митингов в и готовит новый.

Мы с Романом навострили уши.

— На сегодняшний момент комитет раскололся на три фракции: либералы (промосковские ребята, клоуны-хамелеоны, креативщики), националисты (КПРФ, кургинянцы плюс всевозможные славянофилы-фашизоиды) и «вне политики». Вот к последней группе и тяготеют наиболее левые. Знаете Снегирёва? Он из партии «Коммунисты России», бывший КПРФовец. Вот его фракция и собирается для предварительного обсуждения.

Тут же и порешили явиться на завтрашнюю встречу полным составом. Никто не захотел остаться в стороне.

По дороге домой был взволнован. Неужели начинается всё то, к чему я себя готовил все эти годы? Нет, я не надеялся, что вспыхнувшие волнения перерастут в нечто серьёзное, в революцию. Режим стоит крепко на двух ногах — на полиции и армии. Просто настало время «выйти на площадь». Как же это у Галича?

И все так же, не проще,
Век наш пробует нас —
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь,
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!

Выйти на площадь… Что это значит? Это значит сказать правду, указать, что только радикальный слом системы принесёт решение проблем. Никакие полумеры не спасут. Всё или ничего. Любые временные уступки будут взяты назад завтра же. Вот, что они должны понять. Вот, что следует сказать тому, кто отважится говорить. Но того, кто произнесёт с трибуны заветные слова, скорее всего, мигом скрутят. И к этому надо быть морально готовым, чтобы язык не присох к гортани, чтобы предательский холодок не пробегал по спине. Надо быть готовым на жертву. Пусть не завтра, пусть потом. Готов ли я?

Но с кем я мог поделиться своими мыслями? С Романом? Нет, я заведомо знал, что он ответит что-нибудь настолько правильное и нудное, что у меня зубы заболят, как от глотка колодезной воды. Чтобы он принял мои слова всерьёз, я должен сказать что-нибудь научное… что-нибудь созвучное теориям коготкова. Вот Паша, тот бы понял. Он человек огневой.

Мы дошли с Романом до остановки почти без разговоров. Каждый думал о своём. А вдруг, о том же? Снег расползался под ногами серой кашей. Было не слишком холодно.

— Если погода удержится, то митинг может быть достаточно массовым… — как бы сам с собой проговорил Роман.

Я кивнул. Мы расстались до завтра. Короткий сибирский день угасал, над городом сгущались исполненные тревоги сумерки.

Дома меня ждала Варя. Я рассказал ей о поездке. Потом в двух словах о стихийном сборище на площади.

— Ты ведь не пойдёшь ни на какой митинг? — с тревогой спросила она.

— А что? — вскинулся я.

— Не надо. Не ходи, — с нажимом сказала она, глядя мне в глаза.

Я отвёл взгляд:

— Видно будет.

Варя весь вечер ходила хмурая. А наутро сменила тактику. Она заявила, что ей хочется поехать в Москву, чтобы поработать в столичных мастерских, и что она умоляет меня сопровождать её в этой поездке. Что же, я и сам рассматривал вариант длительной и, возможно, окончательной поездки в Москву.

Но сейчас меня ждали иные события. Прошлым вечером я написал письмо Коготкову, обрисовал ему ситуацию и попросил совета. Заодно изучил сайт «Герпес» и ютуб-канал Вадима Юлицкого на предмет каких-то откликов на текущие события.

Юлицкий источал оптимизм: вещал с трибун столичных митингов и шагал плечом к плечу с видными московскими либералами. Если не с такими видными как Каспаров или Парфёнов, то хотя бы с Ильёй Пономарёвым из «Справедливой России». Говорил он нечто бодрое, но общее, в духе «как я рад всех видеть» и «как замечательно, что мы здесь». Внешне он чем-то напоминал того самого Котовасьева — может быть, пушистой шапкой, а может быть завязанным по-французски шарфиком. Голос Юлицкого был приспособлен вовсе не для уличных выступлений, а для рассказов анекдотов на кухне. Поэтому в качестве трибуна ему было далеко не только до статусного борца с режимом Сергея Удальцова, но и до защитницы Химкинского леса Евгении Чириковой.

Герпес занимал более осторожную позицию. Прикрывать грудью столичный бомонд или шагать под либеральными транспарантами во имя «европейских ценностей» и «правильного капитализма» ни к чему. Если и идти на протесты, то для опроса людей и сбора информации о социальном составе и взглядах митингующих. Семевский даже разработал для этой цели неплохую анкету.

Коготков же был категорически против всякого участия. «Вы думаете, что, когда Маркс в Англии жил, там в это время протестных мелкобуржуазных митингов не было? Были. И что, он на них на все таскался? Нет. Он в библиотеке сидел и «Капитал» писал». Учитель рассуждал, как всегда, убедительно, но ведь он же сам вдохновлял нас великими примерами Че Гевары и городских партизан «RAF». Выходила неувязка: Коготков призывал к сопротивлению, к экзистенциальному выбору: лучше умереть стоя, чем жить на коленях. И тут же выходило, что надо не умирать стоя, а сидеть и писать «Капитал» или «Развитие капитализма в России».

Варя рассказывала мне про свои трудности на работе, а я думал совсем о другом — о том, какой мне выбрать путь. И ночью, когда настало время объятий после долгой разлуки, я всё ещё выбирал. И только к утру решение созрело во мне — я предпочёл вариант «Герпеса», идти на площадь, но не для призывов, а для того, чтобы спрашивать, выяснять и присматриваться.

Того же мнения держался и Роман. Коготков не стал нас отговаривать. Мы связались с нашими анархистами, но они предложили явиться на встречу со Cнегирёвым по-отдельности, как незнакомые люди. Конспирация!

И вот за сдвинутыми столами в «Жареном петухе» собралась необыкновенная компания. Снегирёв в пиджаке с отливом и со значком на лацкане, довольно ещё молодой, с бойкими глазами, четверо нас (почему-то без Елены), пара комсомольцев — опытный и зелёный, известная в местной левой тусовке Таня-сталинистка и, кажется, ещё кое-кто.

Слово взял Снегирёв. Он рассказал о том, что на сегодняшний день поданы заявки на два митинга: одна от либералов, а другая от КПРФ и каких-то националистов. Предстояло решить, примкнуть ли левым к одному из этих митингов или провести свой, отдельный.

— С либералами идти? Ну, нет. Они на этом будут очки зарабатывать, а нас продадут при первой возможности, — заявили комсомольцы.

— С зюгановцами тоже нельзя, — сказал Виктор. — Во-первых, они притащат с собой каких-нибудь имперских отморозков, вроде НОДа, а во-вторых, они будут власти подыгрывать. Заляпаемся ещё хуже.

— Но делать свой митинг, — предупредил Снегирёв, — это значит оказаться отрезанными от аудитории. Сможем ли мы собрать достаточно сторонников? А у либералов и КПРФ есть свои информационные ресурсы.

— Так они на их аудиторию работают. КПРФ соберёт бабулек, а либералы — хипстеров, — сказал кто-то.

— Ну, бабульки и хипстеры — тоже люди, тоже аудитория, — задумчиво протянул Роман.

— Правильно! — подхватил Снегирёв. — Надо перетягивать к себе их аудиторию.

— Но на чужом митинге мы никого не перетянем. Скорее уж нашу аудиторию отдадим в жертву чужим агитаторам, — возразил комсомолец.

Роман согласился с этим. Таня-сталинистка подтвердила, что на чужих митингах будет «сплошной оппортунизм». В итоге решили проводить свой митинг.

После собрания я, Роман, Виктор и Денис прогулялись, чтобы сопоставить и согласовать наши планы. Виктор и Денис заявили, что на трибуну они лезть не будут, но постараются побывать на всех трёх митингах и провести там анкетирование. Я заявил, что займусь тем же самым. Роман не одобрил наши действия — он твёрдо придерживался коготковской линии и изучал испанский язык, чтобы заняться переводом латиноамериканских теоретиков.

Анархисты предложили мне свой опросник, составленный в виде анкеты:

1. В какой сфере вы работаете?

2. Что вас привело на митинг?

3. Ходили ли вы на митинги раньше?

4. Готовы ли приходить на политические акции ещё?

— Ну, это не серьёзно, — сказал Роман. — Что из этих вопросов можно понять? Люди скажут, что готовы приходить на митинги ещё, а через пять минут дубиной по голове от полиции получат и передумают.

Виктор и Денис не спорили, но и не соглашались. Понятно, у них там своя дисциплина. Сейчас они ничего уже менять не будут. Роман отправился восвояси, а мы с Виктором ещё прошлись немного, поговорили по душам.

Я рассказал, что пришёл к марксизму через христианство, а Виктор сказал, что пришёл к анархизму через буддизм и песни Бориса Гребенщикова. Я сощурил глаз. «Ага, — подумал я. — Чужого культурного поля ягода». Но пока задвинул эту мысль в дальний ящик своего подсознания — до новых данных. Сегодня мы союзники и боевые товарищи.

Дома я первым делом написал в коготковскую рассылку. У нас уже и соответствующая ветка была в переписке была заведена под названием «Выборы», куда скидывали актуальные новости, где обсуждали протесты, связанные с подделкой выборов. Репостили мнения, репортажи, делали едкие замечания о «бунте хомячков», высмеивали тех, кто считал иначе.

Я испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, на митингах действительно правили бал либералы, наибольшей численностью митинги обладали в Москве, и выходили на них отнюдь не рабочие или социальные низы, а более или мене благополучные мелкие буржуа. С другой стороны, а на кого ещё ориентироваться? Где они, эти правильные революционные субъекты? Не является ли мелкобуржуазность общим психологическим признаком эпохи? От всего этого пухла голова, а чувства мне подсказывали, что нельзя вечно сидеть в уютном кабинетике, надо если не общаться с людьми, то по крайней мере наблюдать за ними…

Я написал в рассылку короткий отчёт о состоявшейся встрече, об озвученных планах, запросил советов и инструкций. Но на моё удивление никакой реакции не последовало: Роман промолчал, словно его на встрече и не было, а остальные продолжили прежнюю беседу — критиковали пост известного блогера «Военкомуезда» с призывом левым всё-таки идти на митинги, поскольку «вышедшие на улицы люди могут оказаться ещё не так безнадёжны».

Я ждал, в ветке появлялись новые сообщения. Серёжа Комсомолкин сообщал о презентации политической и экономической программ Алексея Навального, с которой тот выступил перед стратегами российских инвестбанков. Даша Мышкина, подружка Гоши, приводила аналогии из своих любимых мультсериалов.

Пришлось через несколько часов написать им снова: «Товарищи! Я ведь не просто так пишу, а вашего мнения добиваюсь. Митингу нужны тезисы, его организаторам нужна программа. Сейчас на это можно повлиять. Я выдвинул (в переработанном виде) тезисы «Герпеса». Народ призадумался. Стоит ли с этими людьми работать, и, если да, то как? Засучить рукава и двигать их в лево? Лезть вперёд и вверх? Или, напротив, держаться в стороне и выуживать «перспективные кадры»? Или облить презрением и не видеть их всех в упор?»

После моего повторного обращения разались некоторые голоса в пользу последних двух вариантов из предложенных мной — выуживать кадры или облить презрением. Но главное, сам Коготков и «княгиня» Ольга дали конкретные рекомендации по тому, как и о чём поговорить с людьми на митинге. Коготков написал десять пунктов, которые можно было бы обсудить с респондентами. В частности, он предложил выяснить, почему люди пришли на митинг, надеются ли они добиться перемен с помощью одних митингов или считают необходимым объединяться в какие-то организации, и т. п., а Ольга подробно рассказала о том, как вести беседу и как анализировать сказанное.

Получив хоть какой-то отклик, я ещё немного полистал новостную ленту: в результате серии терактов в Ираке погибли 3 человека, 23 ранены; в Бельгии прошла 24-часовая всеобщая забастовка против жёсткой экономии и сокращения социальных программ, освобождён от должности министр промышленности и торговли России Виктор Христенко. Как связать это всё в общую картинку? Вывод один: капитализм катится в пропасть. Один толчок, и…

С этой простой мыслью я лёг спать. И снова оказался в своём проклятом доме.

Мне снова предстояло решить эту головоломку, найти выход или проход… в общем, отыскать то, для чего я раз за разом возвращался сюда. Проходим нижний холл, выбираем лифт, нажимаем на кнопку пятого этажа. Кабина лифта совершенно ветхая, вся в дырах, вот-вот развалится. Она предсказуемо везёт меня мимо пятого на девятый этаж.

О, девятый этаж — это так высоко, даже голову подкруживает от близости космоса. Тут всё чисто и пусто, нет надписей на стенах, а за дверями квартир если и есть кто, то, наверное, бесчувственные люди-полуавтоматы. Я смотрю вниз — лестница закручивается адской спиралью. Нет, на этот раз я не пойду вниз, а проследую дальше.

Прохожу по коридору мимо одинаковых запертых дверей, двигаюсь к холлу. Уже в холле дом начинает как бы растворяться, стены отдаляются, я поднимаюсь по каким-то ступенькам ещё чуточку выше… и выхожу на поверхность. Отсюда, с этой высоты, выход на другой уровень земли, на другую поверхность. Здесь много воздуха и света, трава и деревья. Какие-то улыбчивые люди ходят по открытым террасам. Это город, но не слышно автомобильного грохота, нет запаха гари, а главное, нет сутолоки, люди не притиснуты друг к другу, а свободно сидят на каких-то скамьях и парапетах. Никто не спешит, но никто и не скучает. Что такое? Сюда ли я должен был прийти?

Вечереет. Между деревьями сгущается чернота. Голоса людей отодвигаются и звучат со стороны редких ночных огней вдалеке. Я ощущаю даже прохладу и как будто бы болотный запах. А из кустов на дорожку начинают выбираться странные существа, похожие на комки грязи или груды тряпья. Но сон не переходит в кошмар. Почему-то я верю, что справлюсь с ними, если найду верный способ…

(Продолжение следует)