Ульрика в Пододеялии (9) Выше города плетень

Шла себе Уля по дорожке, шла и сперва увидала необыкновенную ёлочку. Сама ёлочка была сухая и выделялась рыжим цветом на фоне зелёных сестёр. А зато вершинка у неё была золотая — так и сверкала на солнышке. Из-за этой блестящей вершинки Уля не заметила, кто стоит под ёлочкой. А под ёлочкой стоял старый такой барашек. И барашек-то и оказался настоящим удивлением, ведь стоял он на двух ногах, да ещё и напевал что-то задушевным таким дребезжащим голосом:

Бегали мы, прыгали с койки на койку,

Да стали по талонам соль и колбаса.

Вышли мы вприсядку делать перестройку,

Петь чужие песни на свои голоса.

Как взяли, повелись мы дорогами странными,

Велись да привелись, как я погляжу,

Я теперь владею в столице ресторанами,

Так поеду на море — полежу на пляжу…

Так душевно пел старый барашек, что Уля даже захлопала ему. Барашек обрадовался и посмотрел на девочку мудрыми глазами. Но это только мы с вами знаем, что глаза у него были мудрые, а Ульрика этого не знала, потому что барашек носил тёмные очки.

— Хотите, я для вас травки нарву? — предложила она, заметив, какой барашек старый.

— Ох, спасибо, внучка. Но мне в моём возрасте травку больше нельзя употреблять.

— Что же вы кушаете? — поинтересовалась Ульрика.

— А вот что, — загадочно сказал барашек и громко заблеял: — Обе-едать! Обе-едать!

Придорожные кусты зашуршали, и оттуда сами собой вышли плуг и мотыга.

— Опять оголодал? И сколько в тебя только лезет? — заворчали они, но, отрастив себе руки и ноги, принялись кормить барашка манной кашей.

— Хочешь? — спросил Улю барашек.

Но она была сыта, и кроме того, плуг и мотыга были такие сердитые, что девочка предпочла отказаться.

А барашек поел манной кашки и спросил:

— Как тебя зовут, и куда ты, девочка, идёшь?

— Меня зовут Уля. А иду я в посёлок Клириков, а оттуда — к королеве.

— Что ж. Давай я тебя провожу.

И они пошли вместе.

— Зачем тебе к королеве-то?

— Хочу тудырочку отыскать, чтобы домой попасть.

— Э, для этого к королеве не надо ходить.

— Разве тудырочка не у неё?

— Тудырочка, сюдырочка. Есть другой способ. Вот тебе про него наша хозяйка расскажет.

Между тем они подходили к каменной горе.

— На этой горке — наш посёлок. В том посёлке — Святое место. А на нём — наша хозяйка. Она тебе и поможет.

И тут с вершины горы послышался волчий вой. Выло сразу несколько волков. Уле стало и страшно, и любопытно: нет ли среди этих волков её знакомого?

Они с барашком стали восходить на горку, а она становилась всё круче, да ещё из каменной делалась железной. Вот по этому железу они с превеликим трудом забрались наверх. Там, наверху, стоял посёлок, а над ним, как арка, возвышался мост с ажурными перилами. На мосту стоял бык.

— Иди на этот мостик, дёрни быка за хвостик, — повелел барашек.

Ульрике не терпелось оказаться дома, поэтому она, хоть и устала, побежала на мостик, поднялась на него и приблизилась к быку. Вообще-то ей было страшновато подходить к быку.

— Можно? — спросила она быка.

— Не бойся! — крикнул ей снизу барашек. — Он хоть и с ушами и с языком, а ничего не слышит и не понимает!

Уля осторожно взялась за хвост и дёрнула. И тут бык взревел так, что у девочки уши заложило. Она бросилась бежать — вниз с моста, а бык всё ревел. Громко, словно, гром. Ей почему-то вспомнилось, как бабушка однажды водила её в какой-то странный дом, где было темно, душно и скучно. Там было много людей, и они мычали какие-то песни, а потом, когда всё наконец-то закончилось, в небе вот так же дребезжало и ревело, как сейчас…

Ульрика сбежала вниз и увидела, что в домах стали открываться двери, и под мост стали собираться жители посёлка: овечки и барашки, ослики да козлики.

— Кто звонил? Что стряслось? — говорили они.

А те, кто заметил Ульрику, спрашивали:

— Ты кто? Откуда?

— Я Уля. А вы клирики?

— Да, — загалдели они.

А один сердитый баран с разбитым лбом прибавил:

— Но общество клириков — это ещё не общество святых.

— Может, ты кушать хочешь? Мы мигом мотыгу и плуг позовём.

— Отведите меня лучше на Святое место.

— Ишь, чего захотела! Занято оно. Опоздала ты. Надо было тебе в четверг приходить. А у нас сегодня опятница.

— Опять опятница! Опять опятница! Семь раз на неделе! — загалдели клирики.

— Да погодите вы! — переблеял их старый баран. — Она и пришла к нашей хозяйке. Давайте отведём её куда надо, пускай госпожа решает.

— Пускай решает! Пускай решает! — загалдели клирики.

Ульрика оглядывалась по сторонам, но не видела ни одного волка. Ей было неприятно, что вот раньше она путешествовала как хотела и сама решала, что делать, а вот теперь за неё должна решать какая-то госпожа.

— Но прежде, чем идти на Святое место, надо спеть специальную очистительную песенку, — сказал старый барашек.

— Правильно! Правильно! — согласились клирики.

И старый барашек запел специальную банную песню:

Пусть мне твердят, что есть места иные,

Что в мире есть иная красота,

А я люблю свои места родные,

Свои родные мылю я места!

— Вот теперь мы песенно очистились и готовы отвести эту девочку к госпоже, — объявил барашек.

Он нарядился во всё чёрное, потом позвал себе на подмогу ещё одного барана, уже закутанного в чёрную накидку, и они вдвоём повели Ульрику по улице посёлка. Вослед им неслось мелодичное блеяние клириков.

Наконец они подошли к плетню, такому высокому, что он, казалось, кидал тень на весь город. А на плетне том сидела… Сначала Ульрика приняла её за женщину в белом платье и золотой шапочке (из книжки она знала, что такие шапочки называют борушками), а потом оказалось, что это большущая моль.

— Здравствуй, госпожа Богомоль! — сказал барашек.

Второй баран молчал.

— Здравствуйте, барашки мои, — сказала моль. — А это кто у вас?

— А это у них я, Уля! — сказала девочка: ей надоело, что тут всё без неё решают и говорят.

— И чего же ты хочешь? — спросила госпожа Богомоль.

— Хочу вернуться домой!

— У-у, как нам вернуться домой?.. — заблеял барашек, но моль его остановила и обратилась к Ульрике:

— Есть прекрасный способ попасть туда, куда пожелаешь…

— Какой?

И дальше моль стала говорить очень непонятно. Ульрика половину слов таких не знала, хотя считала себя очень умной и образованной девочкой. Что-то про «ритуал духовного созерцания», про «просветлённый разум, который открывает для себя новые функции», про «умерщвление плоти»…

— Погодите-погодите! — запротестовала Уля. — Какое ещё такое умерщвление? Это меня, что ли, вы умерщвлять будете?

— Зато ты, деточка, сразу попадёшь в чудесный сад. Детей туда без вопросов берут.

— Ишь чего! Не хочу я в садик! Я там была уже. Ничего интересного: кашей овсяной кормят и спать заставляют среди дня!

— Много ты понимаешь! — обиделась моль. — Разум, освободившись от материального тела, начинает свободно впитывать в себя божественные энергии высших сфер. Полетишь себе на небко…

— Кушать котлетки?

— Девочка, я начинаю терпеть теряние, то есть терять терпение!

— А папа за мной в этот садик когда придёт?

— Когда очистительную песенку сто раз споёт.

— Так это мне долго придётся ждать! Мы с ним совсем другие песенки поём.

И Уля запела тоненьким голосом:

В моём городе родном

Жил весёлый мореходик,

Он мне сказку рассказал

Про страну подводных лодок

Уи ол лив ин э йеллоу субмарин!

Йеллоу субмарин!

Йеллоу субмарин!

Уи ол лив ин э йеллоу субмарин!

Йеллоу субмарин!

Йеллоу субмарин!

— Схватить её! — не выдержала моль. — Схватить и отправить на злобное место!

Уля испугалась и перестала петь. Старый барашек потянулся к ней передними копытами, но вдруг сзади щёлкнули зубы, и барашка не стало. Оказалось, что второй баран был вовсе не баран, а переодетый Волк, да ещё и тот самый! Он схватил Улю за руку, и они побежали вниз с холма, а в ушах у них хлопал то ли ветер, то ли крылья разъярённой госпожи Богомоли.

Ульрике было немного жалко барашка, которого съел Волк. Но он был уже очень старый. А кроме того, он, наверное, за свои муки уж точно попал в тот волшебный сад, где деньги с неба падают и сокровища валяются на земле…

— А я думала, ты — баран, — сказала Уля.

Теперь она уже ехала верхом на спине Волка.

— Ну, сутана из волка овцу не делает, — усмехнулся он в ответ.

Продолжение следует.