Рок-портреты. 17. Революция Егора Летова (часть 4)

Один лишь дедушка Ленин хороший был вождь

Я люблю вас,
но живого,
а не мумию.

Владимир Маяковский. Юбилейное.

Интересно также прояснить его отношение к Ленину. Ленин осуждается Летовым как объект созданного при Сталине некрофильского культа: «Ленин в мавзолее вонял…» («И снова темно»), «Я встал и обнаружил, что я мёртв, как мавзолей…» («Кто ищет смысл»), «А наш батюшка Ленин совсем усоп, он разложился на плесень и липовый мёд…» («Всё идёт по плану»). Но тут Ленин, даже не он сам, а его тело, выглядит объектом манипуляций.

«Истинная личность никогда не позволит создать из себя культ… История свидетельствует, что культы создают несостоявшиеся, претенциозные, бескультурные люди… Знаете, как плакала товарищ Крупская, когда Сталин протащил решение построить мавзолей? Ведь это же глумление над Лениным! Ильич не терпел византийских фокусов, рабского преклонения перед должностью, саном…» — писал Юлиан Семёнов в своих основанных на архивных данных «Ненаписанных романах»¹.

Подобное же глумление сталинисты учинили и над идеями Ленина. Так что, когда Летов пел: «Ленин — это шуточки, которыми нас травят, Ленин — это пряники, которыми нас манят», — то можно эти слова относить не к реальному Ленину, а к тому фальшивому образу, который лепила позднесоветская советская пропаганда. Можно это понимать так, что, проклиная Ленина (и шире, коммунизм), Летов в действительности проклинал «руки, которыми нас лепят» и «прожектора, которыми нас слепят».

Есть у летовского проекта «Коммунизм» и целый альбом, посвящённый образу Ленина — «Лениниана». В альбоме Летов стремился очернить образ Ленина, выставить его сумасшедшим, проходимцем, садистом, но специфика альбомов «Коммунизма» заключалась в том, что они строились как коллаж, нарезка аудио-цитат, противоречивая и зачастую остроумная склейка или обработка различных фонограмм, перепевки чужих песен. Например, «Лениниана» начинается со слов диктора с пластинки официозных воспоминаний:

— Сохранившиеся в звукозаписи немногочисленные рассказы соратников Владимира Ильича, собранные на данной граммпластинке, воссоздают страницы разных лет его жизни и деятельности…

А дальше вклеивается диалог персонажей фильма Михаила Ромма «Ленин в Октябре» — контрреволюционеров, дающих наводку о Ленине шпиону, но создаётся впечатление, что это и есть воспоминания «соратников»:

— Наружность у него обыкновенная, таких много. Рост средний… ниже среднего. Волосы рыжеватые.

— Лысина?

— Лысина. Лоб большой. Огромный лоб. Очень подвижное лицо. Глаза карие. Прищуривается.

И так далее. В конце-концов получается нелепый, противоречивый портрет «сморщенного, уродливого человечка».

Но важно подчеркнуть, что, борясь с образом Ленина, Летов работал именно с его отражением в сталинском масскульте, с той самой апологетической «Ленинианой», и основную часть материала альбома составляют фразы героев роммовского фильма, который и заложил основу несколько карикатурной трактовки Ленина (что должно было льстить Сталину). То есть объективно Летов борется с «мумией», а не с самим Лениным, труды которого он вряд ли когда-либо читал. Тем проще потом ему было отбросить свою ненависть вместе со сталинистским идеологизированным образом.

И тогда нет никакого противоречия в том, что буквально через несколько лет он запоёт «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди» причём безо всякой издёвки.

«Конкретно из области магии…»

Не будем детьми, не будем бояться ни были, ни логики, не станем отказываться от последствий: они не в нашей воле; не будем выдумывать бога, если его нет, — от этого его всё же не будет.

Александр Герцен. Consolatio.

Но это дальше, а к началу 90-х биологизаторские метафоры и термины в песнях Летова начинает теснить метафизика. Также из его песен на время исчезает политика. Вместе с распадом СССР был распущен и проект «Гражданская оборона». Летов погружается в себя, экспериментирует с наркотиками и создаёт психоделический проект «Егор и О***деневшие». Роспуск «Гражданской Обороны», смена названия и музыкального стиля были протестом против массовой культуры и мещанства, против встраивания в систему шоу-бизнеса, которая как раз стала активно выковываться в стране, и в которую радостно полезли рокеры.

«Как только в 1989 году началась «гробомания«, я тут же разогнал группу. Затем назвал ее «О***деневшие« — чтобы о нас максимально трудно было упоминать СМИ. Все время приходится лавировать и выдумывать какие-то новые ходы, дабы себя обезопасить от конъюнктурности»², — вспоминал потом Летов.

С развалом той системы, с которой он боролся, Летов оказался временно идейно дезориентированным. Если до 1990 года, он записывал свыше пяти альбомов в год, не считая продюссируемых им чужих релизов, то далее наступает перерыв, и альбомы уже выходят гораздо реже.

Альбом «Прыг-скок» вышел в 1992 году. Он открывается знаменитой песней «Про дурачка», которая, по признанию самого Летова, была создана в подражание старинному заговору от смерти. В песне много упоминаний и метафор смерти и загробной жизни, например, в текст вставлен знаменитый афоризм «не бывает атеистов в окопах под огнём». Песня «Прыг-скок» построена по принципу камлания шамана, Летов настаивал: «Это не из области психоделии, а, если быть точным, конкретно из области магии». Посвящённая Янке «Песенка про Мишутку» также заканчивается тем, что её герой попадает на небо:

Плюшевый мишутка,
Лез на небо прямо по сосне
Грозно рычал, прутиком грозил
Превращался в точку

Значит,кто-то там знает
Значит,кто-то там верит
Значит,кто-то там помнит
Значит,кто-то там любит
Значит,кто-то там…

Стоит отметить, что на Летова сильно подействовало произошедшее в 1991 году самоубийство Янки Дягилевой³. Альбом «Сто лет одиночества» 1993 года был посвящён ей и также отвлечен от современности, он отражал экзистенциальные, этические искания, психоделические переживания. Что касается конфессиональной принадлежности, то Летов до конца жизни не придерживался какой-то конкретной конфессии, к религиозному учению подходил достаточно независимо и творчески и открыто потешался над мещанской верой «воцерковлённых»: «На самом деле они все понимают. И им не смешно. Им страшно. И до рвоты завидно. Ни один католик не позволит себе быть Христом, а я, вот, открыто могу заявить, что внутренне я истинно таков, как возносящийся Христос на картине Грюневальда!»⁴

Можно счесть, что представление о христианстве у Летова крайне своеобразное. Например, в интервью 1990 года он говорил: «Я считаю, что Христос — это и есть нечто нечеловеческое. То, что он внес на Землю имеет очень малое отношение к человеческому. Это нечеловеческие истины, но сути. Это доказано историей. Человек, он не может… Т. е. Христос нес любовь, по сути, с точки зрения современною христианства, Христос был Сатаной, потому что был в первую очередь — антихрист, т. е, человек, который нес полную свободу выбора, т е. то, что религия никогда не давала и сейчас не дает. А он внес именно свободу выбора: либо ты ждешь, либо нет. Каждый — свое Я. Сам поступал — Возлюби ближнего своего, как самого себя говорит о том, что нужно сначала возлюбить себя»⁵.

Но летовское противопоставление Христа как учителя и церкви как института имеет свою логику. Отцам церкви пришлось немало повозиться с христианскими текстами, чтобы затемнить, затушевать в нём всё бунтарское, все выпады против социальной несправедливости и власти денег и вложить в уста Христа требования покорности власти и смирения перед высшей силой. Поэтому Летов заявлял, что христианство — это продукт церковного аппарата и, в конечном счете, «фашизм», а «то, чему Христос учил — это не христианство»: «Православие основано на нелюбви к жизни. Я в Киеве ходил в Киевскую лавру, а там у них пещеры есть, где в гробах лежат святые всякие XII века. Так это культ смерти, а не жизни. Я вышел на улицу и сразу Боба Марли вспомнил. Вот это религия, я понимаю»⁶.

Близко знавшие Егора люди (брат Сергей, лидер группы «Чёрный Лукич» Вадим Кузьмин) не могли с чистой совестью назвать его христианином⁷. Образ правоверного христианина из Летова уже после его смерти стала лепить его жена Наталья Чумакова⁸ (прав был Лимонов, когда негодовал на «литературных вдов»).

Именно независимая позиция в вопросах веры, отсутствие обрядной религиозности и показного благочестия позволили Летову записать песню «Бога нет» (автор: Кузьма Рябинов) и альбом «Сатанизм», петь о «похотливых православных и прожорливых католиках» (песня «Вечная весна») и при этом считать себя внутренне близким ко Христу.

Пой, Революция!

Эти люди должны осознать, что они вообще никому не нужны, что они предназначены к уничтожению. И осознав это, они должны освободиться от страха. Это освобождение от страха перед насилием, освобождение от страха перед смертью является необходимым и естественным условием для восстания. Восстание возможно лишь тогда, когда люди поймут, что им нечего терять.

Александр Тарасов. Сакральная функция революционного субъекта

Однако события 1993 года, расстрел Ельциным Дома советов, выводят Летова из растерянности, он начинает интуитивно улавливать смысл происходящих событий. Летов не принимает буржуазного переворота в стране и сползание страны в капиталистический хаос, постепенное превращение в сырьевой придаток глобального рынка. Сергей Летов вспоминает, что в 1993 году брат был на московских баррикадах: «Спасло их то, что те коммунистические бабульки, которые стояли, стали ругаться на них: «Волосатых нам здесь не хватало! Пошли вон отсюда». И они обиделись и ушли. Ну, а после этого приехали танки и бабулек этих раздавили».

Скорее всего, всё было не совсем так, но очевидно одно: Летов начинает искать на политическом горизонте силу, способную противостоять происходящей катастрофе, способную вырвать страну из рук пришедших к власти компрадоров. Политических сил в России тогда было не намного больше, чем сейчас, оппозиция была жалка и беспомощна (см. роман Александр Проханова «Ангел пролетел»), но всё же она была чуть боевитей и решительней.

Егор Летов сближается с Эдуардом Лимоновым и вступает в его Национал-большевистскую партию. Он получил партийный билет №4. Отец Летова утверждает, что союз Егора (Игоря) с нацболами был несерьёзным, что сын всегда «был анархистом — вне политики и власти»⁹.

Впрочем, анархизм Летова был довольно абстрактен, всерьёз вопросами экономики в их связи с политикой Егор не занимался¹⁰. Да и программа НБП была крайне расплывчатой, вольно шатавшейся от фашизма к коммунизму, попутно вбирая всё, что попадётся. Достаточно вспомнить, что сегодняшний православный брадолюбец Дугин в 1995 году проповедовал учение английского оккультиста Алистера Кроули.

Такое впечатление, что нацболы возникли из либеральной пропаганды, которая так запугала обывателей «красно-коричневыми», что все, искренно ненавидевшие Ельцина и его шайку, невольно начинали отождествлять себя с этими «красно-коричневыми», симпатизировать всему тому, чем устрашал граждан масскульт. К НБП примкнули многие искренние и талантливые люди, такие как Сергей Курёхин, Алексей Цветков, Александр Непомнящий. Летов же оказал партии неоценимую услугу, пополнив её ряды армией своих фанатов.

Сам Лимонов в очерке «Красный Егор» вспоминает, что Летов «своим личным примером привёл в зарождающееся движение в начале десятки и сотни, а в конечном счёте — тысячи людей». Вот как он описывает первую встречу с «властителем дум русских панков»:

«В коридоре лежал парень в бессознательном состоянии, из ванной доносились шумные стоны любовной пары. В большой комнате вокруг составленных вместе столов без скатерти сидели сибирские панки, но Летова среди них не было. Помню Манагера, помню, что был Роман Неумоев и музыканты «Гражданской обороны» и «Родины». Вскоре Летов пришел, мы познакомились, он сел рядом, и вдруг их всех втянуло в водоворот теологического спора. Насколько я мог судить, их познания в теологии были познаниями недавно соприкоснувшихся с религией советских ребят, но они изо всех сил изгибались и изощрялись в казуистике, как будто опытные спорщики. Спор сопровождался распитием исключительно водки, в качестве закуски служили, помню, салаты на бумажных тарелках»¹¹.

Как видим, Летов вынырнул в политику из метафизических пучин, кроме того, он даже не столько сам выбрал нацболов, сколько они выбрали его — Лимонов сам пошёл на контакт с Егором по совету своего соратника Тараса Рабко. Вослед за Летовым к нацболам потянулись доселе аполитичные панки. В то время Лимонов и его команда пытались соединить несоединимое — фашистов с коммунистами, анпиловцев с баркашовцами. Им казалось, что всеобщая ненависть к правительству «новой России» покроет все противоречия.

Александр Тарасов пишет, что НБП сложилась из принципиально различных групп или, вернее, «тусовок», объединить которые было невозможно: «Когда Лимонов проводил в Москве съезд партии, одной из самых сложных задач оказалось так рассадить делегатов, чтобы они друг другу не набили морды (интересно, что Лимонову это удалось!). Попробуйте-ка, действительно, собрать вместе отставных военморов-сталинистов, бывших троцкистов-постмодернистов-гомосексуалистов, скинхедов-нацистов, бывших анархистов, панков, богему, православных традиционалистов, неофитов-буддистов и т.д., и т. д.

Это могло быть только в случае, если никто из нацболов программных документов партии не читал и всерьез к ним не относился. Так оно и было. Сам Лимонов их не читал»¹².

Лимонов вспоминает, что Летов осуждал безразличие Баркашова к социальным проблемам. Когда Баркашов при личной встрече попытался уколоть Летова тем, что тот слишком бедно одет, Егор срезал его, сказав: «Я одеваюсь так, как одеваются мои фанаты, а они люди бедные». А когда в комнату вошёл бледный от волнения сын Баркашова и попросил у музыканта автограф, «Летов и вовсе одержал победу»¹³. Баркашов тогда заявлял, что Ельцин вот-вот призовёт его и его организацию, чтобы «навести порядок в России». И Егор проявил образованность и политическое чутьё, отметив: «Как Гинденбургу Гитлер понадобился Ельцину Саша Баркашов, как же!» Достаточно проницательной оказалась и его оценка Жириновского — практически с момента его появления на политической арене, Летов увидел в нём популиста, который не собирается воплощать собственную программу¹⁴.

В 1995 году Егор Летов сотоварищи записал альбом «Солнцеворот», ставший самым оптимистичным и жизнеутверждающим за всю предыдущую и последовавшую историю «Гражданской Обороны». Сам Летов в одном из поздних интервью¹⁵ назвал его (наряду с «Невыносимой лёгкостью бытия») «самым трагическим», но это неверно. Летов имеет в виду собственное состояние — отчаяние по поводу целенаправленного развала страны и беспомощности попыток сопротивления. Но именно в качестве протеста и противовеса отчаянью и звучит доходящий до абсурда оптимизм песен «Солнцеворота». Сам автор поясняет: «Песня про то, как поднимается с колен родина, которой, собственно говоря, и нет, которая не то что поднимается с колен, а увязает в невиданной ж*** все глубже, и туже, и безысходнее. И при этом петь о том, как родина подымается, — это очень мощно. Эти альбомы — «Солнцеворот», «Невыносимая легкость бытия», — они сочинены после событий 1993 года, октября, когда, собственно говоря, реально восторжествовал… не то что восторжествовал — а, я считаю, было на весь мир показано, что такое есть вот наш, русский экзистенциализм. Когда горстка отстреливалась, по ним там били из танков, а все думали, что победим. Альбомы, собственно говоря, про это: когда человек полностью проиграл — и он поет, как он победил, и побеждает»¹⁶. Это очень часто бывает, когда отчаянье рождает у художника самые светлые и жизнеутверждающие образы.

Надо сказать, что одноимённый альбом Кинчева вышел на пять лет позже и содержал прямопротивоположную идеологию. Летов выступает за возрождение Советского Союза и против либеральных реформ, Кинчев выступает за возрождение Матушки-Руси и против возрождения СССР.

В левой публицистике альбом Летова был принят «на ура». «Такие люди, как Летов, должны определять лицо оппозиции — не в смысле заседать в президиумах, а в том, что песни «Пой революция!», «Солнцеворот», «Победа», «Родина», «Новый день» должны звучать на наших митингах вместе со «Вставай, страна огромная!». Они созданы специально для того, чтобы поднять в едином порыве стадион или стотысячный митинг», — писала «Советская Россия» в год выхода альбома.

Тексты песен альбома абстрактны, но их объединяет боевой, решительный тон, они не содержат каких-то явных политических призывов, вообще каких-либо внятных лозунгов¹⁷.

Однако, собирая различные обмолвки и фразы, можно понять, что Летов призывает слушателей к «священной народной войне» за то, чтобы поднять с колен «советскую Родину», на которой «воцарилась тень», а власть украдена. Летов поёт о том, что «даль продана», но маятник истории «качнётся в правильную сторону», он неизменно проводит идею о необходимости вооружённого сопротивления узурпаторам, топчущим народ.

Вторая часть альбома была записана в 1996 году и получила название «Невыносимая лёгкость бытия». Она открывается песней «Пой, революция!»

В поле дождик бродил живой
Ковылял по щекам ледяным
Поднимал в последний неравный бой
Тех, кто погиб молодым.

Вырывал из несбыточных снов
Вырывал из некошенных трав
Поднимал горемычных своих сынов
Весел, печален и прав.

То есть Егор осознаёт, что бой предстоит неравный и, хотя объективно от насаждения капитализма проигрывает подавляющее большинство населения советских республик, к активному сопротивлению готовы лишь немногие. Отсюда и пафос самоубийственной борьбы, провозглашение готовности к жертве, к смерти.

Так и произошло, организованного и решительного сопротивления реформам и реформаторам не вышло, а это значит, что игра шла в одни ворота. Пока сотни миллионов глухо ворчали, угрюмо пили или таскались на бессмысленные пикеты, группа (но зато организованная, обладающая деньгами и властью) бюрократов и новоявленных олигархов гробила эти миллионы голодом и разрухой. Новое «кровавое воскресенье» растянулось на годы и годы.

Все вокруг беспрестанно повторяли: «только бы не было войны», но война шла полным ходом. Верно говорил Гюго: «Кто хочет войны? — Короли… Кто хочет мира? — Народы». А Эрих Фромм отмечал, что при капитализме «людьми управляют экономические кризисы, безработица, войны».

При этом в других странах бывшего СССР и бывшего Восточного блока войны бушевали вовсю: в Приднестровье, в Армении, в Югославии. Агрессии НАТО в Югославии Летов пытался противостоять, как мог, проводил концерты против американской военщины и в поддержку сербов.

Летов разглядел в революции способ противостоять мировой войне и вселенской энтропии, историческому застою, способ воскресить «слоняющиеся тела». Поэтому в его творчестве революция приобретает глобальный размах и определённое духовное значение:

Ветер зовёт,
Пуля манит,
Небо поёт,
В небе пылает песня

Пой, революция!

Поворот налево для Летова стал также примирением с собственным детством, со всем тем, что было заложено в него советской культурой, недаром позже он повторит слова Пляцковского: «моё детство — красный конь». В своей песне «Ещё немного» Летов обращается к героике в духе Аркадия Гайдара:

Загорятся крылья на ветру
Повторятся сказки наяву —
Живые ливни брызнут нам в глаза
Земные боги выйдут нам навстречу.

Приплывёт кораблик по росе
Ошалеют спицы в колесе
Ещё немного — эх! — ещё чуть-чуть
Лишь только б ночку простоять да день продержаться…

В песне Вадима Кузьмина в «Ленинских горах», которой сам Кузьмин не придавал большого значения, и которая стала популярна исключительно в исполнении Летова (и в его переделке), звучит фраза «воскресшим буржуям внимает пролетарий, восторга не тая, перстом благословляя». Причём сам Кузьмин исполнял другой вариант этих строчек, у него: «Последний каравай вкушает пролетарий, опухшее дитё перстом благословляя». Его песня направлена, скорее, против Ленина, мол, на момент смерти вождя в стране царил голод и сплошные репрессии. Летов же поёт про современность: народ позволил себя обмануть и обворовать кучке новоявленных «буржуев» — выходцам из партийной верхушки в союзе с криминальными авторитетами. «Песня, собственно говоря, про что? Про то, что Ленин умер в октябре 93-го»¹⁸, — пояснял он впоследствии.

Причём, что интересно, в то время, как СМИ усиленно пугали телезрителей призраком гражданской войны, а обыватели этому верили и правда опасались, что не сегодня — завтра начнётся война (см. исполненную тревоги песню Шевчука «Правда на правду»), Летов войну поэтизирует и благословляет («У войны не женское лицо»), он понимает, что без борьбы власть у «воскресших буржуёв» не вырвать. Песню «Победа» он посвятил «героическим защитникам Белого дома»¹⁹.

На концертах он исполняет песню Пахмутовой «И вновь продолжается бой» (в отличие от «Красного знамени» безо всякой издёвки) и «Песню китайского народного добровольца», а в песне «Харакири» в словах:

Цель оправдывает средства — давай
Убивай, насилуй, клевещи, предавай
Ради светлого, светлого, светлого, светлого
Светлого здания идей Чучхе.

заменяет «здания идей Чучхе» на «храма демократии». Летов выступаел в футболке с портретом Че Гевары, когда в России это ещё не было китчем.

Во время, когда известные интеллектуалы открыто призывали к бессудным расправам над просоветской оппозицией (см. «письмо сорока двух»), а новая власть совсем недавно продемонстрировала, что не стесняется жестокости, такие заявления требовали определённого мужества.

Изначально к работе над двойным альбомом Летов планировал привлечь участников «Инструкции по выживанию», «ДК» и «Чёрного Лукича». Этого не произошло. Однако Летов не оставил идеи спаять общим политическим проектом близких ему по духу рокеров. Он создаёт национал-коммунистическое рок-движение «Русский прорыв», в которое, например вошёл новосибирский «Калинов Мост», позже скатившийся в откровенное черносотенство. Рок-движение просуществовало недолго, Летов оказался слабым организатором, это отмечал и Лимонов (который, кстати, и сам оказался не намного лучшим организатором, растратившим боевой пыл своих приверженцев на карнавальные акции, не способным противостоять провокациям властей, расколу и развалу партии). Таланты Егора лежали в художественной плоскости.

В 1996 году, когда Лимонов с Дугиным поддались на запугивания официальной пропаганды и объявили о поддержке на выборах Ельцина, Летов дистанцировался от них и в интервью газете «Советская Россия» призвал голосовать за Зюганова, а в 1999 году отправился в тур в поддержку Виктора Анпилова на выборах в Госдуму. Уже после смерти Летова Лимонов признался, что Егор был тогда прав.

И всё-таки что же произошло с бывшим яростным антисоветчиком Летовым? Неужели он за пару лет позабыл всё то, что пел до 1990 года? А как же «Я ненавижу красный цвет» и «Новый 37-й»? Почему вчерашний пацифист и страдалец, готовый к тому, чтобы быть «разрезанным на части и намазанным на хлеб», вдруг запел о борьбе и сопротивлении злу насилием?

Дмитрий Косяков, 2017-2018.

Продолжение следует

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Примечания