Рок-портреты 19. Революция Егора Летова (часть 6)

«У нас нет рока»

Киоск звукозаписи около пляжа.
Жизнь кончилась. И началась распродажа.

Евгений Евртушенко. Киоск звукозаписи

Определяя роль Летова и его значение в культуре нельзя пройти мимо известного и обсуждаемого сюжета «Летов против русского рока». Известны хлёсткие заявления лидера «Гражданской обороны» о суперзвёздах советского и, далее, российского рока и о самом этом роке. Практически с самых ранних интервью ему задавали вопрос об отношении к «коллегам по цеху», к другим советским и российским рок-командам, к «русскому року» как явлению.

Летов занял позицию, которую многие рок-фанаты сочли высокомерной:

«Я советский рок вообще не слушаю, потому что там, собственно, слушать и нечего — позорное дело. Тем более московский рок, он себя всегда зарекомендовывал как вообще что-то ужасное. Все эти Сукачёвы — просто курьёз. Если ленинградский рок ещё можно роком назвать, потому что это достаточно плохие перепевки… но с очень грамотных оригиналов»¹, — заявил он в московском интервью 1997 года.

Гребенщикова он уличил в «сдирании» песен Боба Дилана², «Fairport Convention». Столичную рок-тусовку он обвинил в том, что она паразитировала на незнакомстве отечественного слушателя с западным роком. Добывая редкие пластинки, рокеры без зазрения совести копировали музыку, а нередко и тексты песен.

«Так как я по-английски тоже умею хорошо понимать, то у меня сразу, как [их] услышал, дрожь по спине пошла. Думаю: «Это как же такое возможно?» Там прямые просто съемки»³. Позже, в интервью журналу «Ровесник» Егор рассказал: «БГ и не скрывает заимствований, он даже как-то цинично сказал, мол, очень хорошо, что у нас в стране плохо знают творчество Элвиса Костелло и еще кого-то там, потому что вот эту песню я спер оттуда, а эту — отсюда»⁴. Тексты песен БГ Летов называл «подстрочниками», т. е. буквальными переводами, англоязычных оригиналов.

В Москве, по словам Летова, пытались делать своё, но получалось плохо из-за отсутствия музыкальной культуры. Впрочем, и там находились свои «сниматели». Группу «Звуки Му» он обвинил в подражании американскому музыканту-экспериментатору Дэвиду Бирну, а фронтмена «Звуков Му» Петра Мамонова — Дону ван Влиту (Капитану Бифхарту). В целом он характеризовал «Звуки МУ» как «довольно мелкую группу», участники кторой аккуратничают и осторожничают в творчестве⁵.

Крайне резко Летов высказался о группе «Агата Кристи», которая в 1993-1995 гг. находилась в зените славы и на пике коммерческого успеха: «Отвратительно относимся [к этой группе]. Вот уж кого положил бы из автомата, так это поклонников этой группы и их лично»⁶. И далее поставил их в один ряд с группами «Сплин» и «Мумий Тролль», обвинил в «коммерции» и в заигрывании с публикой, назвал их своими «духовными врагами».

То есть он обвинял «русских рокеров» не только во вторичности и творческой лени, но и в продажности, беспринципности.

«Я вообще не считаю, что у нас есть какой-то российский рок. Годы «перестройки» показали, что у нас рок-движения вообще нет. У нас есть попс — «ДДТ», «Алиса». Очень быстро купили всех»⁷.

В бесталанности, подражательности «русских рокеров» обвиняли многие⁸. Но обвинения в продажности, коммерциализации были редки. По мере усугубления идеологии капитализма в мозгах россиян «коммерческий успех», напротив, стал считаться достоинством, главным мерилом художественного качества.

Летов же настаивает, что богатство, личное преуспеяние, даже семейное счастье — недостойные цели для жизни. Достойная цель — «делать дело», то есть совершенствовать человечество, бороться с энтропией, совершать революцию.

Многие рок-фанаты обиделись на Летова за эти высказывания, обвинили его в самовозвеличивании, в неуважительном отношении к коллегам-рокерам. То, что простили бы публицисту или рядовому слушателю, не простили музыканту, потому что сочли, что Летов предал интересы корпорации, выступил против коллег по цеху. Многим показалось, что Летов нарушает правила честной конкуренции — поливает грязью соперников, чтобы возвысить себя и заполучить поклонение и денежки фанатов.

Так и должна видеться ситуация типичным потребителям, неспособным понять, что искусство — это борьба идей, а не рыночные тараканьи бега. Кроме того, мещанину хочется потреблять всё подряд, не ограничивая себя идейными рамками. Ему хочется слушать и «Гражданскую оборону», и «Агату Кристи», и Газманова, а тут вдруг выясняется, что одно с другим не идёт, что они «духовные враги», и что нужно непременно занять чью-то сторону, а от потребления чего-то отказаться из каких-то там принципиальных соображений.

Летов пытался напомнить о высоком предназначении подлинного искусства, о его несовместимости с рыночными механизмами. И этого ему до сих пор многие не могут простить.

Стиль, художественный метод

Я пел одинокие песни, повторял отрывки стихов, мечтал о многом и ни о чём, так как мечтал не головой, а всем своим существом.

Александр Воронский. За живой и мёртвой водой

Начать разговор о художественной стороне летовского творчества строит с вопросов о матерщине и некачественном звуке. Наиболее поверхностные слушатели воспринимают именно это. Одних это привлекает, других отталкивает. Конечно, летов этим не исчерпывается, но этих элементов у него не отнять.

Маты — это одно из проявлений летовского максимализма. Он стремится воздействовать на слушателя самыми крайними методами чтобы потрясти его, вывести из сонного состояния, пробудить через шок, и одновременно показать дисгармонию мира, уродство наполняющих его противоречий и вызвать в слушателе чувство протеста. Ровно с этой же целью, например, он употребляет слово «фашизм», надрываясь кричит «Ты хочешь быть фюрером!» или «Убивать! Убивать! Убивать!» Голос перед записью он себе намеренно срывал, крича в подушку или обжигая глотку кипятком⁹.

Нередко с тою же целью он употребляет жуткие провокационные образы, описывает жестокость:

Трогательным ножичком пытать свою плоть,
Трогательным ножичком пытать свою плоть,
До крови прищемить добровольные пальцы,
Отважно смакуя леденцы на палочке…

(«Русское поле экспериментов»)

Если угодно, чем-то это близко позиции Маркса, когда тот писал: «Необходимо не давать немцам ни минуты для самообмана и покорности. Надо сделать действительный гнёт ещё более гнетущим, присоединяя к нему сознание гнёта; позор – ещё более позорным, разглашая его»¹⁰.

Конечно, Летов — не Маркс, но важно понимать, что, перефразируя Маркса, маты у него выступают «не как самоцель, а только как средство» для обличения и выражения негодования. Сюда же относятся и рычащее, срывающееся на хрип пение, и грязный звук, и режущие слух диссонансы. Летов намеренно отказывается от ублажения слуха аудитории, вполне может оказаться правдой приписываемая Летову фраза: «Зачем вы гитары настраиваете, вы что — попсу играть хотите?»

Как уже выше говорилось, у Летова немало издевательских песен, которые он исполняет от лица своих антигероев («Общество память», «Эй, брат любер»), этими песнями он стремится вызвать отвращение к тому, что сам ненавидит.

При этом, когда ему это было надо (из художественных соображений) Летов умел быть мелодичным, добиваться качественного звука. Вспомните его «Офелию» и «Вечную весну». Важно понимать, что почти все свои альбомы (и альбомы тех, кого он продюсировал, например, Янки) были записаны в «ГрОб-студии», то есть попросту у Летова дома, в родительской хрущёвке. Летов принципиально не пользовался услугами профессиональных студий звукозаписи, но с имевшимся у него довольно скромным оборудованием, он, благодаря изобретательности и смелому экспериментированию, буквально творил чудеса. Отсюда уникальное, неповторимое звучание, под которое потом пробовали подделываться эпигоны.

Его образы всегда свежи и оригинальны, поэтичны, пробуждают массу ассоциаций, маты применяются «в лоб» лишь в самых ранних песнях. Если кто-то предпочитает именно их — это его проблемы.

Например звезда британского рока Гленн Хьюз, услышав концертную запись «Гражданской обороны», заявил, что это ему нравится и напоминает калифорнийский рок. «Я — не русский и не понимаю русского языка в песнях, но я точно чувствую что-то глубокое, когда слышу это мелодию, эмоции, эти аккорды», в этой музыке он ощутил «тьму истории»¹¹.

Могу сказать по себе (а в искусстве без личного отношения невозможно), что мне летовские песни помогали не отчаиваться в самых трудных жизненных ситуациях, поскольку они выводили меня на совершенно иной, экзистенциальный, уровень самоощущения. Если бы мне пришлось идти на смерть — под пули или на эшафот — я бы предпочёл это сделать именно под музыку «Гражданской обороны».

Вердикт

Кем же был Летов? Какое место занимает его творчество в отечественной культуре? Какие уроки мы можем из этого творчества извлечь? Полезно ли оно для современных левых?

Прежде всего хочется сказать, что это яркий продукт своей эпохи. Летов — порождение (и жертва) позднего советского союза. Верно подметил Лимонов, что даже в спорах о теологии Летов и его окружение напоминали типичных советских ребят. Даже воюя с советским строем, Летов оставался советским человеком.

Дело в том, что, хотя советская система на поздних этапах и была пронизана фальшью и ложью, она же воспитывала в молодёжи гуманистические идеалы, уважение к знанию, презрение ко лжи. Буквально с пелёнок (вспомните советские мультики «Сказка сказок», «Облака», «Стрела улетает в сказку») детей приучали дружить, делиться, заботиться об окружающих; сказки о Мальчише-Кибальчише, о «громком барабане» и др. приучали жить ради подвига; подростки зачитывались «Оводом» и «Молодой гвардией»… А жизнь оказывалась совсем другой: бюрократы, чем дальше, тем больше превращались в замкнутую касту¹², пользовались привилегиями и смотрели на прочих свысока, начальники попирали подчинённых, учёные и работяги были не слишком богаты (хотя и не так нищи, как сегодня), а торгаши добывали редкие товары и пользовались этим. Сегодня нас уверяют, что так и должно быть, но тогда культура учила другому, и положение дел вызывало в наиболее искренних молодых людях негодование и протест. Да, Летов бунтовал против искажения тех идеалов, которые в него успели вложить. И в этом смысле его творчество — естественное порождение противоречий позднего СССР.

Важно отметить, что Летов не был ассимилирован, переварен столичной рок-тусовкой, он остался жить в провинции, а потому острее ощущал и переживал развал страны в 90-е, в то время как большинство столичных рокеров (все эти гребенщиковы, кинчевы, шевчуки) оказались прикормлены режимом, встроились в систему шоу-бизнеса и в конечном счёте материально выиграли от наступления капитализма. Многие столичные обыватели повысили уровень своей жизни при Ельцине и Путине, в то время как остальная Россия куда болезненнее ощутила на себе последствия приватизации. Это обусловило летовский радикализм.

Известно, что в 90-е годы россиян, в том числе молодёжь, захлестнула волна ностальгии по СССР, люди повально голосовали за КПРФ, митинговали, требовали восстановить Советский Союз, отменить итоги приватизации. Но, увы, никакой внятной идеи, кроме ностальгии, на тот момент выработано не было, не было создано жизнеспособных, вооружённых проработанной идеологией левых организаций. И это результат последовательной борьбы с коммунистической идеологией, разрушения революционной традиции в сталинском и брежневском СССР. Поэтому «левый поворот» Летова был естественен, искренен, стихиен… но бесплоден, беспомощен.

Летов надеялся сделать революцию призывами, но не имел ни внятной программы, ни организации, ни плана действий. Бессистемный, неорганизованный протест народа ушёл на разрозненные акции, бессмысленные акты одиночек, и потом сменился разочарованием в политике, апатией, чувством бессилия. Кто запил, кто ушёл в личную жизнь, уткнулся в телевизор. То же произошло и с Егором.

Летов выразил чувства российской провинции, всех тех, кто пострадал от развала СССР, кто ненавидел новую власть — то есть подавляющего большинства бывших советских граждан. Да, Летов не годился на роль левого идеолога, но именно благодаря ему и через него к левой идее пришли сотни, тысячи молодых людей (и, скажу по опыту, приходят до сих пор). Летов оказал эмоциональное, культурное и идейное влияние на многие организации левого толка.

Вспоминает член «Авангарда коммунистической молодёжи» (АКМ) Василий Кузьмин: «Фигура Егора Летова была для организации во-истину центровой. Ни один из теоретиков и вождей мирового пролетариата и близко не стоял в плане культовости. Летов всегда был выше Ленина и заменял его в некоторых речёвках. Вся объективная связь Игоря Фёдоровича с нашей организацией состояла в том, что АКМ организовывал несколько концертов «Гражданской Обороны». Порой, надо сказать, не без приключений. <…>

Присутствие Летова в жизни активистов было колоссальным. Под его музыку спорили, придумывали акции, рисовали плакаты и просто общались и пили пиво. У каждого второго была футболка, бандана или нашивка «Обороны». Мы говорили цитатами из его песен и пытались писать свои, подражая. Если кто-то доставал гитару, можно было не сомневаться, репертуар какой группы будет наиболее востребован»¹³.

Не вина Летова, что, приходя во всевозможные «партии» и «фронты», эти люди быстро разочаровываются, потому что лидеры современных российских «левых» в подавляющем большинстве — это бюрократы-карьеристы или тусовщики с соответствующим интеллектуальным и моральным уровнем¹⁴.

Песни Летова отразили противоречия советской эпохи и идеологии, выверты и ущербность левой идеи на закате СССР и рассвете РФ.

Но можно сказать, что песни «Гражданской обороны» выразили мощный запрос на новую левую революционную идею, выразили чувство невозможности жить в окружении мещанства, инерции, распада. Сам летов говорил: «Я же не информацию передаю, логическую, интеллектуальную — идёт определённая энергия. Люди берут эту энергию… Есть один процент интеллектуалов, которые сугубо умозрительно воспринимают наши песни — эти люди не понимают». Летов передовал эмоции, чувства, страсть сопротивления. Например, историк Теодор Шанин рекомендовал не «упускать из виду важнейшую составляющую любой революционной схватки: пыл и гнев, которые движут революционерами и делают их теми, кто они есть»¹⁵.

Помню, первый раз я услышал музыку «Гражданской обороны» в старших классах школы в конце 90-х. Тогда она мне показалась воплощением невроза, криком сумасшедшего. Я не захотел слушать такое, поскольку мои музыкальные вкусы были воспитаны на классике и попсе. Повторно к Летову я пришёл после столкновения с общественными противоречиями, после того как испытал калечащую силу денег, испытал грубость, унижение, несправедливость социальной иерархии.

Для восприятия творчества Летова необходим негативный социальный опыт, кто-то получает его чуть раньше, кто-то чуть позже. У ребёнка, подростка эти песни могут вызвать культурный шок. Но для тех, кто ощущает себя заражённым, надломленным безумным рыночным обществом и его идеологией, они могут стать мощным подспорьем. Музыка «Гражданской Обороны» являтся хорошим лекарством от соблазнов рынка: от маскульта, потребительства, похоти, жажды стабильности, комфорта и преуспеяния. Тем, кто этим ни в малейшей степени не заражён, она, может быть, не нужна, но много ли таких?

Можем ли мы назвать «Гражданскую оборону» левым искусством? Да. И если кому-то это не нравится, то это упрёк плачевному состоянию левой культуры в России и позднем СССР. При всех оговорках песни Егора Летова ближе к коммунистической идеологии, чем что бы то ни было на позднесоветской и российской сцене: Непомнящий, «Красные звёзды», «Родина» возникли благодаря Летову и, если не открыто подражали, то испытали на себе его мощное влияние, «Диктатура», «Запрещённые барабанщики» и «Зимовье зверей» не могут соперничать с «Гражданской обороной» в масштабе творческого наследия, а также в радикализме, смелости революционной пропаганды.

Глупо требовать от искусства плакатности, буквенного соответствия идеологическим тонкостям. Егор Летов был и до сих пор остаётся самым близким к коммунистическим идеям музыкантом. Если бы не Летов, отечественная рок-сцена, скорее всего, была бы сплошь правой (а про попсу и говорить нечего — она по определению правая). Добиться этого было нелегко, Летов вынужден был противостоять убогой богемной среде (отсюда и постоянные гневные нападки на «русский рок»), бороться ему приходилось практически в одиночку: ни соратники по «Гражданской обороне» ни прочие деятели столичного или провинциального андеграунда не демонстрировали особого интереса к левым идеям, в основном увлекаясь всевозможной мистикой, в лучшем случае, анархизмом. Необходимо воздать Летову должное как подвижнику левой культуры.

Левым сегодня приходится вести кропотливую работу по созданию собственной культуры, принципиально отличающейся от масскульта, противостоящей ему, каждому левому предстоит мучительный процесс выдавливания из себя мещанства и буржуазности, которые были заложены в него в детстве, в несознательном возрасте. Левые в России — это одиночки или небольшие группки во враждебном окружении, и ежедневно им приходится одерживать победу над этим окружением и над собой, над ростками буржуазности в себе. Среда стремится переварить их, и потому необходимо существовать в состоянии непрерывной войны (том самом, о котором говорил Летов), «убивать в себе [буржуазное] государство», «уходить из зоопарка».

В этой борьбе необходимо отвоёвывать зоны автономии, в которые не проникает масскульт, где нет места мещанским ценностям, создавать свой андеграунд, свою контркультуру. Возможно, «Гражданская оборона» не совсем подходит для текущего этапа революционного процесса: требуются спокойствие и выдержка, вдумчивая, кропотливая интеллектуально напряжённая работа, а Летов был полон нетерпения, страстной веры в революцию здесь и сейчас. В 90-е было проще верить в возможность такой революции. Сегодня мы понимаем, что до революции в России — ещё многие и многие годы. Но отпущенное нам время нужно посвятить идейному перевооружению, организационной деятельности и культурному строительству. И в этом строительстве не стоит отбрасывать такой ценный элемент как «Гражданская оборона».

Дмитрий Косяков, 2017-2018.

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Примечания