«Властелин колец» – фашистская утопия. Часть 2

Толкин и идеологи нацизма

Мы увидели, каков Толкин в своих письмах. Давайте теперь посмотрим, каким образом взгляды кабинетного франкиста отразились в его главном произведении. В конце концов, ведь бывает так, что даже реакционно настроенный писатель выражает в своих произведениях глубокую и важную правду и тем способствует прогрессу, как это вышло с Гоголем и его «Мёртвыми душами», а бывает и так, что герои оказываются сильнее и опровергают своего создателя, как это вышло с тургеневским Базаровым.

События произведений Толкина происходят в вымышленном мире, стало быть, они лишь предельно точно воплощают идеологию своего автора, ничего нового к ней не прибавляя.

Однажды Толкин сказал: «Придумать зелёное солнце легко; трудно создать мир, в котором оно было бы естественным»¹. Так вот Средиземье стало миром, в котором католическая мистика работает, а расовая теория выглядит «естественной». Что бы ни говорил Толкин о расовой теории нацистов, но в его мире расовая теория воплощена последовательно и досконально.

Разумное население Арды (Средиземье – это её часть) чётко делится на светлые и тёмные расы. Основа сюжета – борьба между ними, а суть и смысл истории заключается в «очищении» мира от скверны, то есть в истреблении тёмных рас светлыми. Никакой компромисс между ними невозможен и недопустим. Смешение светлых с тёмными также рассматривается как осквернение и дает в результате только «тёмных» — например, урукхаев. По словам Древня «хуже мерзости не придумаешь». Вполне в духе идеологов расизма Толкин сравнивает представителей «тёмных» рас Средиземья с обезьянами и крысами.

На эту бросающуюся в глаза идеологическую схему обращали внимание многие критики. Например: «С самими народами тоже не всё гладко. Существует “высшая” — самая высшая — раса эльфов, наделенная всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, до того положительная, что порой тошно делается… К ней примыкают “избранные” людские народы (то есть, не народы, конечно, а главным образом аристократия), состоящие с эльфами в кровном и духовном родстве.

Ступенькой ниже плещется остальное человечество, как полагается, безликое, безымянное и безгласное. В силу своей отсталости и неполноценности они не в состоянии сознательно принять идеалы “высших”, однако способны пополнить запасы пушечного мяса как в лагере Добра, так и на стороне Зла»².

Ненависть расовая и классовая

В описании орков Толкин постоянно подчеркивает их широкие плоские лица и низкие лбы, что напоминает не только презрительное описание азиатских народов, но и уничижительный портрет представителей низших классов. Форма черепов волновала оксфордского профессора ничуть не меньше, чем докторов «Третьего рейха». Орки для Толкина – это не только «низшие расы», для него это любая «чернь», «толпа». В его письмах встречается выражение «orc-crowd», используемое при описании реальных событий. Также портрет орков (и троллей) формируется и их речью, стилизованной под речь рабочих (об этом ниже), с рабочими их сближает и связь с индустрией (об этом также в соответствующем разделе). Презрение к демократии и к трудящимся массам сближает Толкина с Гитлером, который говаривал, что «народ – раб, лишь немногие призваны быть господами» и «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак»³.

Даже языки Средиземья делятся на «высокие», «благородные» и «тёмные», что для лингвиста Толкина немаловажно. Автор подчёркивает неблагозвучность и примитивность «мерзостных наречий» орков и напевность и приятность «светлых» языков.

Легко догадаться, откуда такие фантазии у Толкина, который родился в Оранжевой Республике (ныне входит в состав ЮАР), и покинул страну незадолго до англо-бурской войны. По мере взросления Толкин полностью усвоил идеологию белых колонизаторов с её презрением к «дикарям» и представлением о «культурной миссии белого человека».

Что интересно, даже плохая погода, тучи в мире Толкина приходят с Востока и Юга. «Светлые» и «темные» расы живут в разных типах ландшафта. «Светлые» эльфы – в прекрасных зеленых лесах, хоббиты – в холмах, ристанийцы – на лугах и равнинах, гномы – в горах, орки – в пустынных, вулканических местностях. Эта привязка «души» народа к типу местности отдаёт Шпенглером.

Ещё со студенческих лет Толкин оказался восприимчив ко многим идеям, которые вдохновляли немецких нацистов. Он и сам утверждал, что «увлекался идеалом “германизма”, когда Гитлер еще баловался рисованием»⁴. Откуда могло взяться это увлечение? Прежде всего из творчества Рихарда Вагнера и его оперного цикла «Кольцо нибелунгов». Конечно, Толкин любил древнегерманскую литературу, поэзию и мифологию и сам глубоко изучал их. Толкин вдохновлялся теми же литературными источниками, которые использовал и Вагнер: поэма Беовульф, древнеисландские саги (Сага о Вёльсунгах, сага о Хервёр) и, конечно же, Песнь о Нибелунгах. То есть можно сказать, что он самостоятельно проштудировал те же источники, что и Вагнер.

Источник вдохновения и идей

Критик Николай Эппле пишет: «Главные сюжеты и второстепенные детали мира, придуманного Толкином, взяты из германо-скандинавских и англосаксонских сказаний. Сюжет о похищении чаши, пробудившем от долгой спячки дракона, взят из второй части “Беовульфа” и оказывается основным не только в “Хоббите”, но и во “Властелине колец” — только в роли похитителя, жадность которого оборачивается огромной войной, у Толкина оказывается сначала Голлум, нашедший и присвоивший себе кольцо, а затем Бильбо, также завладевший им не вполне честным образом. Сюжет о сокровище, навлекающем на владельца проклятье, от которого можно избавиться, лишь навсегда уничтожив, характерен для многих образцов древнегерманского эпоса»⁵.

Разговор Бильбо со Смогом и способ убийства дракона отсылают к мифу о Зигфриде, а мотив уничтожения проклятого сокровища содержится и в мифе о Зигфриде и в «Беовульфе».

Но Вагнер был первым, и именно у него Толкин почерпнул вдохновение и идеи для собственного творчества. Более того, в двадцатые годы Толкин наверняка смотрел фильмы Фрица Ланга о Нибелунгах, в которых древнегерманские мифы и наследие Вагнера переосмыслялись в протофашистском ключе. Например, Ланг подчеркивает модель: бодрый и витальный Зигфрид (Германия), немощный и рефлексирующий Гарольд (Западная Европа), дикие и уродливые гунны (Восток). Запад так же рисуется оплотом культуры, а Восток – царством варварства и мрака. То, что Зигфрид «покоряет двенадцать королевств» Европы и грабит золото нибелунгов преподносится как подвиг (Германия ищет новое «жизненное пространство»). Но вот, когда при бургундском дворе осуществляют убийство Зигфрида («Англия и Франция разоружают Германию»), это преподносится как подлый удар в спину. Наказанием за устранение Зигфрида (Германии) станет вторжение варваров-гуннов с Востока.

Двадцатые годы были годами кристаллизации фашистских идей и оформления нацистского мифа. Толкин позавидовал, когда увидел, как переработанный эпос служит делу немецкого национализма.

Поэтому трилогия Толкина стала своеобразным переосмыслением Зигфрида с точки зрения католицизма и интересов Британской империи. Нацисты мечтали о новых колониях. Британия мечтала о возврате и удержании старых колоний, поэтому Арагорн (Зигфрид Толкина) является не завоевателем, а законным наследником, возрождающим королевство предков. Но общим для обоих мифов было представление о дряхлом, старом «западном мире», который необходимо оживить. Это связано с положением Западной Европы между двумя мировыми войнами. Победители (Англия и Франция) вышли из Первой Мировой настолько ослабленными, что были готовы на любые уступки поднимающемуся нацизму. Мюнхенское соглашение с Гитлером стало символом трусливой беспомощности консервативных правительств Франции и Великобритании.

Вагнер и Шопенгауэр

Многие критики отмечали близость замысла и сюжета «Властелина колец» и «Кольца нибелунгов». Сам Толкин от сравнения, конечно, с негодованием отрекался, но это была его типичная тактика, когда профессора ловили за руку. Ему было неприятно, когда кто-нибудь понимал его произведения лучше, чем требовалось. Именно у Вагнера (в других источниках этого нет) Толкин взял идею кольца, дающего власть над миром (ведь золото – это и есть власть), но обладающего собственной злой волей и способностью разлагающе влиять на разум своего владельца. В Горлуме легко узнать нибелнуга Альбериха.

У Вагнера и, может быть, отчасти у другого излюбленного философа нацистов, Шопенгауэра, Толкин взял свой пафос увядания старого мира. Его Средиземье к концу трилогии перерождается, светлое волшебство эльфов покидает мир, и тоской по этому волшебству старины проникнута поэтика толкинских сочинений.

К Шопенгауэру восходит и идея о том, что все эпохи одинаковы в своей сути и находятся вне всякого развития. Толкин сближается с Шопенгауэром и в сфере этики, философии и религии, прежде всего, представлением об «аристократизме знания». По меткому определению Лукача, Шопенгауэр считает, что «доступ к «последним истинам», возвышение над обманчивой видимостью эмпирической действительности объявляется привилегией немногих избранных; «толпа» по самой своей природе не способна действительно понять мир, не способна следовать за философией»⁶.

Идея цикличности времени, повторяемости одних и тех же сюжетов на протяжении истории Средиземья близка к ницшеанской идее «вечного возвращения». Толкин не обязательно перенял её у Ницше, он мог прийти к ней и сам или почерпнуть у более старых, религиозных, мыслителей. Важно то, что его способ мышления близок к философии Ницше.

Кстати, Ницше дал весьма меткую критическую характеристику идеологии вагнеровского мифа, которая вполне применима и к толкинскому творчеству: «Сближение с германскими государями, затем преклонение перед кайзером, империей и армией, а напоследок и перед христианством… с проклятиями против науки»⁷.

Британский аристократизм и гитлеровская пропаганда

Так что Толкин двигался тем же путем, которым двигались фашистские идеологи и предтечи нацизма. Может быть, он проделал этот путь независимо – это не прибавляет ему чести.

Впрочем, у европейского фашизма разветвлённые корни, и в английской культуре есть и собственная традиция, освящающая неравенство и воспитывающая авторитарное сознание. Как уже говорилось выше, большинство английских писателей начала века воспевали старину, не принимали прогресс и люто ненавидели социализм. Взять хотя бы ярого английского националиста и империалиста Редьярда Киплинга. Презрением к низшим классам и иным народам, а также кровожадностью и верой в «бремя белого человека» он не уступит Толкину.

Не стоит исключать из числа возможных источников толкинского вдохновения и антисоветскую пропаганду 30-х и 40-х годов. Гитлеровская пропаганда твердила об «угрозе с Востока», рисовала советских солдат и вообще всех коммунистов звероподобными варварами-азиатами, недочеловеками, способными только убивать, грабить и насиловать «белую публику», а за неимением оной, и друг друга.

Интервью с нацистскими лидерами регулярно публиковались в главных английских газетах, из которых, как и всякий добропорядочный буржуа, Толкин черпал свою политическую позицию. На 7 день после прихода фашистов к власти «Дейли телеграф» взяла у Гитлера интервью. Гитлер объявлял, что отныне Германия будет заниматься поиском «жизненного пространства» на Востоке. Подобные свои заверения Гитлер постоянно сопровождал антисоветскими выпадами. В ходе международной экономической конференции, состоявшейся летом 1933 г. в Лондоне, министр экономики Германии А. Гугенберг снова нарисовал образ Германии – бастиона, защищающего Европу от большевистской заразы: «Война, революция и внутренняя разруха нашли исходную точку в России, в необъятных областях Востока. Этот разрушительный процесс всё ещё продолжается. Теперь настал момент его остановить»⁸.

«Учитывая антисоветские настроения в правящих кругах западных стран, гитлеровцы постоянно подчёркивали, что если у них и имеются планы экспансии, то они относятся исключительно к Советскому Союзу, что Европе угрожает «большевистская опасность», щитом против которой может быть лишь сильная фашистская Германия. Нацистская пропаганда уверяла, что в интересах самих западных держав покончить с версальской системой и позволить Германии вооружиться до зубов. “Мне придётся играть в мяч с западными державами и сдерживать их при помощи призрака большевизма, — разъяснял Гитлер свою тактику в тесном кругу нацистского руководства. — Для нас это единственный способ пережить критический период, разделаться с Версалем и снова вооружиться”»⁹.

«Нас окружает завеса тьмы»

А теперь сравните вышеприведённые заявления нацистов с речью Боромира, сына наместника Гондора: «Гондорцами я послан в Раздол и гостям, конечно же, полезно узнать, от какой опасности мы их прикрываем.

Верьте, нуменорцы-южане не уничтожены и честь Гондорского княжества не забыта: мы одни заслоняем Запад от Моргула, сдерживая натиск Вражьего воинства. Подумайте, что ждёт западные земли, если враги прорвутся за Андуин!

А это бедствие неотвратимо приближается. Силы чёрного воинства растут. Роковая, а по-вашему, Огненная гора Ородруин – снова дымится! Нас окружает завеса тьмы, ибо мощь Мордора многократно умножилась. Как только Враг возвратился в свой замок, мы потеряли Итильские земли, лежащие на восточном берегу Андуина под охраной опорной крепости Итил. А летом нынешнего года, в июне, нас атаковала огромная армия, объединившая под чёрными знамёнами Мордора неистовых вастаков с ордами хородримцев, и нам пришлось отступить к Реке. Но враги страшны нам не численным перевесом – им служат какие-то Тёмные Силы»¹⁰.

Интересную таблицу сходств правителя Гондора с Гитлером даёт канал Excellentricks¹¹:

	Денетор	Гитлер
1	«истинный потомок нуменорцев» — не покидает свои покои в осажденном городе, штурмующее берут внешние укрепления города, шансов на спасение нет	«истинный ариец» забился в бункер, советские войска штурмуют Берлин в нескольких сотнях метров от него, из бункера не сбежать
2	считался провидцем, получал недостоверную информацию от Палантира (фэнтезийный аналог обычного реквизита предсказателей – «Шара Ясновидения»)	считал себя провидцем, получал «предсказания» от астрологов, в последние дни раздавал указания несуществующим армиям
3	растратил жизненные силы и до срока, уже в 60 лет, превратился в старика из-за использования Палантира	разрушил организм применением сильнодействующих стимуляторов, в 55 лет разваливался «на ходу»
4	надежды, связанные с Кольцом не оправдались и он отказался идти сражаться и  совершил «невоинский»  суицид (похожий на индийское «сати»)	надежды на создание «супероружия» не оправдались, отказался сражаться «по состоянию здоровья» и совершил «невоинский» суицид (отравился цианистым калием)
5	кустарно сжег себя, вопреки традиции, чтобы «не было могилы»	тело сожгли «подручными средствами»
6	сказал  высокопарное «последнее слово» о желании умереть, чем жить в полудостоинстве под властью потомка обесчещенного Рода, с наследником в  роли прислуги  колдуна	надиктовал помпезное «завещание», что хочет умереть, чтобы не  участвовать в спектакле победителей
7	перед смертью обвинил своих близких слуг в измене	перед смертью обвинил ближайших приспешников в измене

Далее автор отвергает сходство образа Денетора с Гитлером на том основании, что Толкин-де «уже писал свои рассказы, когда Гитлер был еще только начинающим провокатором, внедренным в карликовую политическую партию». Контраргумент смехотворный, поскольку ничто не мешало Толкину дополнить образ правителя Гондора соответствующими чертами уже в 1945 году.

Несколько иллюстраций

Присмотритесь к фашистским плакатам кануна и периода Второй мировой войны, чтобы увидеть сходство с образной системой толкинского мира.

Вот Горлум

Орки

Угроза с Востока.

Тёмный всадник.

И таких изображений было бессчётное множество. Толкин мог видеть их на улицах или в газетах. Он мог использовать эти образы бессознательно, они ввинчивались в мозг западных обывателей помимо их воли, но и без особого интеллектуального сопротивления.

Чудовище на Востоке, наступление диких орд на последние бастионы культуры, недочеловеки, борьба рас, злая сила, овладевающая умами – такова была образная система привычной европейцам пропаганды. Толкин лишь упорядочил эти образы и талантливо описал.

Дмитрий Косяков. Декабрь 2018 – февраль 2019.

«Властелин колец» – фашистская утопия. Часть 1

«Властелин колец» – фашистская утопия. Часть 3.

Примечания