Разоктябрение

Толпы тополей и ряды рябин
Ветер оголил.
Воскрешаю всё, что я позабыл,
Ворошу угли.

Одолели думы, обступили мысли,
Голову лохматую мою,
Заплясали буквы, закружились цифры,
Словно очарованный стою.

I.
Когда приходишь в гости к даме,
Нельзя ни опоздать, ни поспешить,
Иначе под окном её кругами,
Как Агасфер, ты вынужден ходить.

Вот наш герой — бродячий рыцарь духа,
Он изучил всё тело этих мест,
Его пророки шепчут в оба уха,
Что мир вокруг прекрасен, словно крест.

Но безнадёжность проволки колючей
Вдоль стен бетонных километрит в даль,
И рвы с водой, да и на небе тучи,
От взора солнце прячут под вуаль.

Нет выбора меж волею и плетью,
Когда гниёт морковь, гремит попсня,
Но почему же вечность пахнет нефтью,
Что стало с птицей завтрашнего дня?

Ему змея спокойно объясняет,
Что кони беспредела мчат в кювет,
И Вася знает: он изба мясная
И стойко ненавидит красный цвет.

Он узнаёт истории страницы
По вольным перессказам рок-певцов,
Как на Руси из космоса явился
Великий гений и отец отцов.

Теперь он понимает, что почём,
Героя душит немощная ярость,
Всю Русь тогда связали кумачом,
Хоть не понять, откуда столько взялось.

Но время поменять все имена,
Из Ленинграда в Питер прибыл поезд,
Так что тебе мешает, старина,
Пройтись в полях, ничем не беспокоясь?

Сытый кот напевает под бонги,
Что он инок, воин и шут,
В небе американские боинги
Завывают «Hello» Плохишу.

Заходит сзади аккуратный банщик,
Весьма успешно продвиженье «от»,
Но где же тот весёлый барабанщик,
Который вдоль по улице пройдёт?

Зачем ты, дурачок, поёшь о звездопаде,
О каравелле, о надежде и платке?
Смиряйся и держи свой ум во аде,
И Элиаде в книжном выбери лотке.

Отдав свой разум на съеденье вере,
Он тщится отыскать свою любовь,
Но словно перепутаны все двери
И нет над ними верных номеров.

Он вверх и вниз по лестницам бежит,
Он утомлён напрасными трудами.
Нельзя ни опоздать, ни поспешить,
Когда приходишь в гости к даме.

II.
Завода изломанный контур
Вдруг между домами мелькнул,
«Войди», — словно голос какой-то
Ему незнакомый шепнул.

И входит он в тёмные залы,
Хоть там и не встретится с ней,
Где битые стёкла мерцали
Огнём уходящих лучей.

Перекошены старые стены,
Заколочено накрест окно,
Это было построено теми,
Кто под землю спустился давно.

И забрав молотки и стамески
В свой эдем атеистский ушли,
Но остались они в виде фрески,
Полускрытой под слоем белил.

Что ковали они в этом зале? —
Вопрошает он в мёртвой тиши,
Но угрюмо и строго молчали
Ряды заржавевших машин.

Он глядит на фигуры в спецовках,
Ожидая какой-то подсказки,
Снизу — лозунг, подправленный ловко:
«Наша цель…» — и пятно белой краски.

Во дворе вот какая деталь —
Два разобранных самосвала
Стерегут, как священный грааль,
Уцелевший кусок пьедестала.

Знать люди в форме или же вандалы
Разбили изваянье на куски,
Кого-то с треском сняли с пьедестала,
Но от него остались две ноги.

Одну пятку приподнял и вот
Опирается лишь на носки,
Словно он устремился вперёд
И скитаться ушёл по Руси.

И ему самосвальное око
Подмигнуло в начале пути,
Он ушёл в то святое далёко,
Куда мы отказались идти.

По России руины чернеют,
Повествуя о жизни иной,
Что устала, истлела, над нею
Мчится листьев поток золотой.

III.
Покинув заводской чертог,
Он направляется к церквушке.
Из нержавейки куполок
Титаном крашен на макушке.

Ведь это то, чего заради,
Изобретя себе вину,
Как голову Иродиаде
Мы отдали свою страну.

Страну, где вера не могла,
Куда-нибудь от слежки деться,
Страну, где было столько зла,
Где дедов, прадедов дела,
Страну, где было наше детство.

Восходит Вася на крыльцо
Из свежесложенной брусчатки,
За дверью-ПВХ — лицо
Глядит с форматной распечатки.

Степенный поп ведёт обряд,
Но Вася ощущает фуфел:
Под рясой батюшки торчат
Носы его элитных туфель.

Искатель, отвернувшись от
Тому подобных искушений,
Тихонько в уголке встаёт,
Чтоб помолиться на коленях.

Как хороши на ликах лица,
Но в мыслях столько чепухи,
И Вася пробует молиться,
Но получаются стихи:

Возьми моё сердце, возьми мою душу,
А также всё то, что скопилось в мозгах,
Мне некуда деться, свой мир я разрушил,
Осталась лишь сила, осталась тоска.

Скорей бы настало то лето господне,
Где Летов своею трясёт бородой,
Пускай отражается что-то негодное,
И саночки катит кто-то другой.

По храмам и сектам тоскою затаскан,
Мечтаю забраться под божий сапог,
Чтоб снова услышать алёшину сказку
И верить в слова «сарына-пына-пок».

Осталась тоска и сила осталась,
Я честный, влюблённый, не знаю, в кого,
Заманчивой кажется даже отсталость
На фоне гнетущего статуса кво.

С умом, телевидением исковерканным,
Я только своею тоской и богат,
Молитва — всегда разговор с кривым зеркалом,
И что, кроме сердца, могу я отдать?

Что ти принесу, что воздам, о бессмертный,
Пройдёт ли над пропастью скромный мой дар?
Ведь я — человек наподобие ветра,
Инертный и мчащийся вникуда.

Возьми мою душу, спаси от свободы,
К чему человеку быть равным богам?
И сделай ничтожной частицей природы,
Какой был до грехопаденья Адам.

Достаточно только назад оглянуться,
Чтоб видеть, мечта о свободе есть грех,
Сожженьем церквей началась революция,
С рабов, возжелавших подняться наверх.

Но рухнул Союз и возвысились храмы,
И это, о радость моя, неспроста,
Я вижу за этим путь истинный самый,
Начертанный дланью Исуса Христа.

Чтоб башни увенчаны были короной,
Чтоб крест золотой ярче солнца блестел,
Епископы чтобы в расшитых хитонах…
Скажи, ведь сбылось то, чего ты хотел?

Колени Вася натрудил о камень,
Поднял наверх своё лицо в слезах —
Исус распятый лишь развёл руками
И прячет от него свои глаза.

IV.
От святого апостола Павла
Мы читаем сегодня письма,
В каждом слове — высшая правда,
Это правильно ибо истинно.

Не был ты в числе первых апостолов,
Даже в третьи пролез еле-еле,
Не стучал кулаком ты по столу
В жарких спорах тайной вечери.

И пока был живой учитель,
Ты стоял в стороне и не с теми:
Это, мол, неудовлетворительно
И уж точно несвоевременно.

Дожидаться умеет умный,
Хоть порою это непросто,
Но зато, как учитель умер,
Ты подвинул многих апостолов.

Да, учил он немного наивно:
«Не хочу называть вас рабами,
Не зовите меня господином…»
Но ты взял и, где надо, поправил.

Ты слова его резкие выровнял,
Объявил его господом богом,
И, его потрясая именем,
Для себя расчистил дорогу.

Ни к чему поминать перед спонсором,
Что последние станут первыми,
Ведь ты нёс его слово консулам,
А совсем не рабам империи.

Пред толпой распинаться нечего,
Массам вера нужна, а не истины,
Тайной вечери противоречия
К ритуалу свёл евхаристии.

Так вы против церкви? Ответьте-ка!
Или вам не близка её мистика?
Обойдёмся без диалектики,
Мы побьём всех врагов софистикой.

И апостолы прежней гвардии
Поначалу ушли в оппозицию,
Но объявлены ересью партии,
Ты ж судил, не взирая на лица.

Сам апостол Пётр, учение
От тебя защищая, грубил,
Но ты его обвинил в отречении
И лёд в его голове прорубил.

И соратников бывших рассеяв,
За дела принимаешься сам,
Ты на помощь призвал фарисеев,
Чтобы было с кем выстроить храм.

Иисус говорил будто старый храм
Он разрушит до основания,
Только из чего ещё строить нам,
Как не из кусков старого здания?

Что Исус проповедал любовь,
Кто слыхал-то своими ушами?
Нам сгодится и старый бог,
Бог карающий за ослушанье.

Пусть разнятся их лики на вид,
И не царь Исус, а скиталец,
Старый бог его усыновит
И слегка оживит свою старость.

Рим нуждается в новой вере,
Доза нового нужна старому,
Ну, а церкви нужна империя,
Её золото, её армия.

Что распят Исус Римом как бунтовщик,
Скорректируем поскорее,
Мол, Пилат его пробовал вытащить —
Виноваты смутьяны-евреи…

От святого апостола Павла
Мы читаем сегодня письма,
В каждом слове — высшая правда,
Это правильно ибо истинно.

V.

От бесконечных поисков работы,
От армии и уличных громил
Уйти в религиозные высоты
И в виртуальный город Сайлент Хилл.

Там твари, по пятам твоим идущие,
Добычу видят лишь в тебе одном,
И всё же это лучше равнодушия
Людей, домов и неба за окном.

Над головою с криком монстры кружатся,
На кнопку жмёт усталая рука,
Приятно знать, что в собственные ужасы
Ты можешь стрельнуть из дробовика,

А главное, что есть в конце разгадка,
То место, где кончается туман,
И вот насилье делается сладко,
И ты стремишься не оттуда, а туда.

VI.

Нетрудно сочинить коричневое солнце,
Куда труднее сочинить страну,
В которой это солнце вознесётся
И озарит собою вышину.

Профессор не дурак, слова апологета
Его очаровали стариной,
Если с реальностью не вяжется всё это,
Тем хуже для реальности самой.

Мир поделён на сказочные расы —
На светлый Запад, и на злой Восток,
На западе в чести мечи и рясы,
Восточный быт бессмысленно жесток.

Гори-гори, коричневое солнце,
И песни древние прекрасным эльфам пой,
Пока с востока плосколицые уродцы
Не хлынули бессмысленной толпой.

Под алым знаком проклятые твари,
Над их страной индустриальный смог,
Не стоит ждать, когда они ударят,
Вложите в руки фюрера клинок!

Не сразу короля украсила корона,
Скитался он, скрывался и вообче,
Но сельским паренькам из Хоббитона
Открылся он за пивом в кабачке.

Теперь он повсеместно распиарен
И потеснил дряхлеющих вождей,
А значит, возвращенье государя
Должно закончить спор двух крепостей.

Он поведёт войска к нечистому чертогу,
К обители неправильных богов,
И задымятся по бокам дороги
Костры из тел поверженных врагов.

VII.
Кто ищет, тот и обрящет.
Устроив уборки попытку,
Васенька выдвинул ящик,
В котором держал пожитки.

Сверху лежат иконы
И фотографии клира,
Исус на кресте, бог на троне…
И нет между ними мира.

Ветхий завет, Евангелие,
Скорби, судьба России,
Радости, самопознание,
Странница и слепые.

Пелеас и Мелисанда,
Отражения, зеркала,
Грядущий хам, дьяволиада,
Опавшие листья, зга.

Красный смех, дни нашей жизни,
А внизу, под господним летом,
Лежат расклешённые джинсы,
Фенечки и браслеты.

Кассеты магнитофонные,
Которые не на чем слушать,
Собственноручно оформленные
Ёлочные игрушки.

Тонкий шрам на машине времени,
Летов, Брассенс и Бернес,
Свадебный диск Джона Леннона,
Высоцкий, Amused to death…

Скорпионы, Alien nation,
Stll loving you, Wind of change,
Мамонов — простые вещи,
Ревякин — узарень, венч.

Джон Рональд Руэл Толкиен —
Разные виды изданий,
А под пыльной трилогией
Меч лежит деревянный.

Первой возлюбленной фоточки,
Не пригодятся впредь,
Раннее стихотворчество,
На которое стыдно смотреть.

«Sega» с джойстиком сломатым,
Как мы тогда говорили,
Картриджи с Мортал Комбатом,
Нас примирявшим с насилием.

Contra и Castlevania:
Всех убей и один останься,
Alladin и Wrestlemania —
В одиночку призов добивайся!

На вкладыше от жевачки,
Сверкающий кадиллак,
Забытая в детстве заначка —
Полтысячи в старых рублях.

Но с тревогой, сомненьем, печалью
Он предчувствовал что-то ещё
И на дне подо всеми вещами
Отыскал октябрятский значок.

Он его подержал на ладошке,
Не боясь уколоться при этом,
Ведь давно отломилась застёжка
У звезды с золочёным портретом.

Дмитрий Косяков, лето 2017