Димочка Курский сидел в директорском кабинете в глубоком и напряжённом раздумье. Стоила ли игра свеч? И не пора ли спрыгивать с поезда? Быть директором оказалось сложнее и даже страшнее, чем он думал. А что он думал? Ну, будет на подчинённых орать, бабки мутить, да на всяких конференциях с умным видом сидеть… В общем, даже не это. Ничего он не думал, когда Грачёва с Волочёвой сделали ему предложение. Он просто сделал под козырёк. И как не сделать? Он вообще привык исполнять и делал самостоятельный выбор, лишь когда переходил к новому хозяину. Курский был не глуп, он понимал, что новые хозяева продадут его, как только он окажется бесполезным или покажется нелояльным. И потому старался быть и лояльным, и полезным.
И тут началось: то один бывший директор пропадёт, то другой объявится. Но ужаснее всего этот призрак коммунизма из Европы… Апрельский со свитой и его странная власть над аудиторией.
Курский-то думал, что он закупит за границей что-нибудь актуальненькое, авангардненькое, развесит, и публика валом повалит. И красные залы можно будет сдать в утиль — открыть там молельню или офисы какие-нибудь. А народ, собака, к Апрельскому на «красное событие» попёр. Предатели. Видно, придётся красные залы попридержать…
А может, плюнуть на всё и свалить в Германию? Уж директора громадного музея, да ещё пострадавшего от «красного варварства» там примут. Может, даже удастся на администраторскую работу пролезть или ещё куда. Язык он, слава богу, ещё со школы выучил. И даже ездил в Германию пару раз и бывал в дрезденском борделе…
Курскому давно следовало идти домой. Он уже выключил свет и компьютер, надел пальто, но присел на кресло и замер в задумчивом оцепенении. За окном кто-то пускал фейерверк. Ещё бы, ведь это ночь с пятницы на субботу. Зелёные, красные отсветы ложились на комнату.
Димочка подумал, что он боится пройти к выходу мимо того места, где ему встретился тот странный человек с лицом мертвеца. Он ругал себя тряпкой, но не мог заставить себя покинуть кресло, но на самом деле он боялся завтрашнего разговора с начальством. Внезапно в его штанах задрожал телефон, так что юный директор подпрыгнул.
Вместо номера на экране высветился ряд вопросительных знаков. Димочка ещё с тех пор, как косил от армии, боялся незнакомых номеров, но это было уж чересчур. «В конце-концов, имею я право сбросить звонок с непонятного номера? Наверняка какой-нибудь кредит будут втюхивать или тариф для телефона…» Он был уверен, что нажал на сброс, но в мобильнике включилась громкая связь:
— Никуда ты из своего кресла не денешься, Курский. Досидишь до страшного суда.
Курский уронил телефон на пол, и экранчик погас.
За окном снова загрохал салют, делая комнату то красной, то синей, то белёсой, и директор вспомнил, что сегодня празднуют день города. Он стал думать, о том, чтобы уйти, чётко представил себе весь маршрут из опустевшего музея. Но думал об этом, не покидая кресла. Прокрлинал себя, уговаривал, иронизировал… и сидел.
Тут в приёмной послышались шаги, дверь открылась, и в кабинет вошёл Митя Безденежных. Он остановился на пороге и принялся приплясывать, словно бы хотел в туалет. Вид у него был странный — ещё более гладкий, чем обычно: его словно всего лаком покрыли, глаза тоже были остекленевшие, а голос издавал чуть слышное металлическое дребезжание, как крышка над кипящей кастрюлей.
— Знаешь, я ведь был у Грачёвой… и в министерстве, — сознался Безденежных, и лицо его стало лиловым в отблесках салюта.
При других обстоятельствах Курский обругал бы приятеля за исчезновение и за сношения с начальством за его спиной, но сейчас, когда в окно необъяснимо тянуло болотной сыростью и странная слабость не давала встать, он не решился повысить голос на вошедшего. Необъяснимый страх требовал быть крайне осторожным, потому что полночный гость не вполне был похож на его прежнего заместителя.
Тот испытующе посмотрел на Курского, и Димочка, чтобы показать, что он верит вошедшему, спросил:
— Вы там говорили про Переделкина?
— Точно. И знаешь, что мы решили?
«Уж они и решили, — с бессильной злобой подумал Курский. — А я им, что, говорящая голова?» Но ничего не сказал, лишь постарался сделать заинтересованное выражение.
— Мы решили, что во всём виноват Переделкин. Потому он и сбежал.
— В чём, «во всём»?
— Да во всём.
И Безденежных стал перечислять и растасканные фонды, и распроданные площади музея, и завышенные расходы на покупку иностранного и столичного контемпорари-арта. Причём перечислял и то, что успел натворить уже Дирижёров.
«Как так? — думал Курский. — Будто бы Дирижёрова совсем не было на свете».
А потом смекнул: видимо, наверху хотят всё свалить на одного Мишу Переделкина, а фигуру Дирижёроваа увести в тень. Но зачем?
— И что, мы теперь фонды обратно собирать будем? — спросил он.
— Нет-нет! — заволновался Безденежных, и его голос задребезжал ещё противнее. Ничего менять не будем. Но виноват во всём — Переделкин, и об этом надо публично повздыхать, как о крупнейшей катастрофе в истории музея. Ему-то что? Он за границей. Но деньги ему надо выслать.
Предложенный план был разумен, но почему Грачёва обсуждала его с Митей? Курский краем глаза заглянул с мобильника в интернет, и сразу же увидел новость о смерти Грачёвой. «Это он с мёртвой говорил что ли? — мелькнула шальная мысль, и по спине пробежал холодок, а зализанные волосы чуть не встали дыбом. — Впрочем, мог ведь и раньше…» Но последняя мысль не успокоила страх.
А Димочка уже ораторствовал о семнадцатом годе, о том, что перед Октябрьской революцией крестьяне больше вреили эсерам, только эсеры могли, а главное, хотели отдать землю крестьянам, а значит, большевики не имели права совершать революцию…
«К чему он всё это сейчас говорит? Почему они все постоянно возвращаются к этому?» — думал Курский, наблюдая за своим странным гостем, который всё так же топтался на месте и нетерпеливо притопывал. И вдруг в директорский мозг вонзилась догадка:
— Тебя, что, в «Единую Россию» приняли?
— Догадался, проклятый! Освобождай своё кресло. Я стану тобою, а ты станешь мною — верным сыном зла! — завыл Безденежных. Голос его стал совершенно нечеловеческим, движения сделались угловатыми, резкими. Лицо вдруг заросло бородой, отчего он стал похож на Николая Второго.
Курский не знал, что ему делать: он был бы и рад, но не мог покинуть кресло. Тогда он попытался откатиться в нём подальше от ночного посетителя — к окну. При этом он захватил с полки большой том О’Генри для самозащиты.
— Освободи кресло! — снова завыл странный двойник Безденежных. — Ты же говорил, что готов им служить до последней капли крови. Настало время выполнить обещание!
Двойник вложил пальцы в рот и свистнул. Причём свист пошёл как будто из его ушей.
Курский отметил, что последнюю фразу Безденежных произнёс не ему, а глядя поверх его головы в окно, и оглянулся. Переливаясь в огнях фейерверков, напротив окна в воздухе висела рыжая ассистентка Апрельского. Курский скорее догадался, чем узнал её. Сейчас она выглядела отнюдь не миловидно, а зловеще. Лицо, приникшее к стеклу было болезненным, глаза ввалились, рот оскалился. Она держалась в воздухе горизонтально, ноги были даже чуть выше головы, словно она находилась не в воздухе, а в воде и нырнула за Курским на дно.
«Она утонула», — мелькнуло у Курского, и на его лице появилась идиотская улыбка. Между тем он разглядел в вытянутой руке рыжей дьяволицы пульт дистанционного управления. Этим пультом она тыкала в сторону Безденежных и нажимала кнопки.
Каким-то чудом злодейке удалось снаружи открыть форточку, и теперь она пыталась просунуть в неё голову. Но советские авангардные стальные откидные рамы держались прочно, хотя и дрожали от натиска неведомой силы. Курский порадовался, что не успел заменить окна на пластиковые, как ему рекомендовали. Но ведьма так неистовствовала снаружи, что директор испугался, не просунет ли она в проём изуродованный ободранный череп. Безденежных-Небезденежных приплясывал всё быстрее и приговаривал «Стану тобою, ты станешь мною».
Наконец, в щель окна просунулась рука с пультом. Повинуясь нажатию кнопки, Безденежных замер, уронил руки, выпустил пар из ноздрей и рта, сел на пол и исчез — растворился в воздухе. Тогда Курский обернулся на окно — оно тоже было пусто. И всё же чувство опасности не оставило директора. Он снова огляделся по сторонам и заметил проступающие вдоль стен силуэты. Серые, бледные фигурки детей в грязной одежде, с осунувшимися вытянутыми лицами. Они были настолько грязны, что нельзя было даже понять, какой они национальности. Фигурки стояли совершенно неподвижно, их глаз было не видно, но Курский понимал, что они смотрят на него, а он не мог встать с кресла.
— Почему? — в ужасе проговорил он. — При чём здесь я? Я просто директор музея!
И женский голос шепнул ему в самое ухо (он даже ощутил дыхание):
— Пока в мире мучаются и страдают дети, каждый при чём.
Димочка Курский вцепился в подлокотники, рванулся и закричал…
Антон и Роман поспешили на голос. Они уже потеряли Дохлого и Грибоедова в тёмных коридорах и плутали в поисках выхода. Они то подсвечивали себе путь телефонами, то вдруг дорогу им освещал одинокий полуживой плафон. Вокруг уже не было инсталляций и арт-объектов — лишь стерильно-белые стены и запертые двери административной части. Одна из дверей подалась, но за ней оказался коридор, от которого пахло погребом, пол под ногами стал земляным, а по бокам протянулись стеллажи с рухлядью. Потом стеллажи сменились трубами. Но, наконец, земляной коридор снова сменился административной частью.
Идти туда, где кто-то так дико вопит, было жутко, но неведомое, связанное с Апрельским и его помощниками, одновременно и манило их, поскольку сулило выход из бессмысленности будней. Самое страшное и невероятное было всё-таки предпочтительнее утренней планёрки в офисе. Оба понимали это и, не сговариваясь, поспешили к директорскому кабинету.
Курский всё так же сидел в своём тёмном кабинете, спина его была согнута, он смотрел в пол. Рама окна и деревья накинули на него решетчатую тень, усиливая сходство с заключённым. Он медленно поднял лицо и посмотрел на вошедших, и взорам журналистов предстал не мальчик-зайчик, каким он так недавно вступил в должность, а пожилой облысевший человек с оплывшим лицом и распухшим носом. Его маленькие глазки ввалились и стали совсем не видны.
Курский поднял руку и положил её на стол, скомкал какую-то бумажку, потом обвёл взглядом обстановку кабинета, воровато пострелял глазками по углам и куда-то за спины вошедших, подобрался и бодрым несколько механизированным голосом проговорил:
— Дорогие друзья. Я очень рад приветствовать вас. Наша встреча проходит в преддверии юбилея нашего музея.
Антон посмотрел себе за спину, а потом обратился к сидящему:
— С кем вы говорите?
— Я особенно благодарен вам за поддержку, оказанную мне в ходе конкурсной процедуры. И вот, что в связи с этим хотел вам сказать: формирование новых кадров для культуры нашего края это очень важная вещь вне зависимости от фамилий.
— Какие там фамилии? — взорвался Антон. — Кто вас всех знал, до того, как вас в кресла рассадили, до того как превратили в директоров, депутатов и великих писателей? Ни среди простых людей, ни в профессиональной среде вы не блистали, пока вас не вытащили из пустоты и не рассадили под прожекторами. Да вы… Да вы и фамилий-то не имели!
Но Курский, не моргнув глазом, продолжал:
— Каждая фамилия важна только в том смысле, что за ней стоит определённая программа действий. А моя программа — выполнять то, что мне говорят, и спускать эти решения вниз. Потому что всех нас ведёт, всех нас направляет сухая река… — Курский задумчиво помолчал, склонив голову, и снова повторил: «Сухая река…» Потм снова «Сухая река…» Как заевшая пластинка, директор не мог преодолеть это слово.
— Он не видит нас, — шепнул Роман Тараканову. — Похоже, он репетирует речь для чиновников.
— А может, в партию захотел, — отозвался Антон, и визитёры покинули кабинет. Им даже показалось, что вслед из кабинета донеслись бурные и продолжительные аплодисменты.
Дмитрий Косяков, 2018.
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 1. Как здорово заводить новых знакомых.
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 2. Шимон и Шауль
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 3. Пластилин
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 4. В Салоне ВХУТЕМАС
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 5. Забанен и заблокирован
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 6. Красные залы.
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 7. Преображение блогера в журналиста
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 8. Дохлый и Грибоедов
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 9. Ниточки обрываются
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 10. Антон становится героем чёрно-белого фильма
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 11. Большое красное событие
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 12. Смерть героя
Мастер и Маргарита XXI. Гл. 14. Сухая река
Что случилось ... 