Дмитрий Косяков
Что случилось
Самое страшное — это умереть заживо. Это самое чудовищное, что я могу себе представить: умереть «мучительной жизнью».
Егор Летов
Глава 1,
в которой Васенька не оказывается за столом со значительными людьми
Васенька с удовольствием устроился на сиденье у окна: он любил загородные автобусные поездки. Принялся распутывать наушники. Плеером и привычкой постоянно слушать музыку он обзавёлся после того, как переехал с матерью на окраину. На работу добираться часа полтора-два, и столько же обратно. Путешествия по городским пробкам — занятие невесёлое: за окном изуродованный точечной застройкой пейзаж или брошенные, разрушающиеся заводы. Если добавить к этому хмурый осенний дождик, то и вовсе захочется повеситься. В салоне пахнет газом, люди набиты тесно…
К счастью, сейчас ему предстояло нечто совсем другое: просторный, почти пустой комфортабельный заказной автобус и почти три часа природных пейзажей за окном. Он ехал в качестве корреспондента на торжественное открытие рытья тоннеля. Это был первый Васенькин журналистский опыт. Не так давно он устроился работать в местный филиал радио «Эго Москвы». Вообще он не очень интересовался журналистикой, не следил за новостями — жил «вечными вопросами», ходил в церковь и зачитывался Достоевским. На филфак он пошёл потому, что хотел стать писателем; на лекции ходил выборочно; сидя на задней парте, сочинял стихи о любви и смерти. Что-то в духе:
Тоскуют песни стрелами в колчане,
И полнят разум думы, да не те,
Но при свечах моленье и молчанье
Соперничать способны в красоте.
И так далее.
Подавляющее большинство преподавателей были православные и усердно наставляли студентов на путь истинный. Василий Спиридонович по прозвищу Борода, подпрыгивая и приседая, как будто укачивал невидимого младенца, рассказывал, как в любом произведении найти образ Христа, ибо вся культура — это лишь вариации изначального мифа о распятом и воскресшем Боге. Васеньке нравился такой подход: всё искусство превращалось в нехитрый детский ребус в духе «Где спрятался слон?». Елена Максимовна обличала проклятых большевиков, загубивших Китеж-град, и предлагала брать пример с русских символистов: изящно выражаться, изящно одеваться и окружать себя изящными предметами. Она взмахивала широкими рукавами платья, как чёрный лебедь, желающий умчаться от ненавистной земли. А вот Ада Викторовна по кличке Шамбала была похожа на хищную птицу: устремив на студентов острый нос и злое око с огромным чёрным зрачком, она призывала отказаться от разрушительного прогресса и жить в землянках, как её прабабка. Разделяя ненависть Елены Максимовны к «красному периоду истории», она мечтала скрыться ещё глубже во тьму веков. Что говорил молодой преподаватель Юлик, вообще никто не мог понять, поскольку он ко всем словам добавлял приставку «мета», а когда Васенька попросил объяснить, что такое «дискурс», он вдруг очень рассердился, а потом на экзамене влепил Васеньке тройку. И всё же весь этот пёстрый набор странноватых персонажей «не от мира сего» был лучше, чем мир «попсы», который тёк с экранов телевизоров и кинотеатров, из колонок и витрин и, казалось, с макушкой захлестнул более девяноста процентов населения.
Даже с Интернетом приходилось быть очень осторожным: если ты отчётливо не знал, зачем ныряешь в Мировую паутину, ты гарантированно оказывался на порносайте, рекламной страничке, залипал в чём-то мигающем и розовом с дракончиками, котятами и блестящими автомобилями. Так что что-то новое и интересное проще было узнать от преподавателей или однокашников.
Увы, теперь учёба закончилась, а до всемирной литературной славы Васеньке было ещё далековато. Засиживаться на шее у матери он не собирался — надел лучшую рубашку и тесные туфли и стал искать работу. Промыкавшись без толку целое лето, нещадно истерев привыкшие к кедам ноги, он наконец устроился на радио. Местное вещание «Эго Москвы» организовал пресс-секретарь бывшего губернатора, разбившегося на вертолёте при загадочных обстоятельствах. Новый ставленник президента привёл собственную команду, подчистую разогнав аппарат несговорчивого предшественника. Поправившись после вертолётной катастрофы, бывший главный пресс-секретарь региона решил сделаться официальной оппозицией и стал спешно набирать молодые и буйные кадры для фрондирующей радиоволны.
Нет, сам Васенька не интересовался политикой. «Всё суета»,— повторял он за Экклезиастом. Но кушать чего-то надо было — стало быть, приходилось и суетиться. Вообще он ел мало и даже в армию не попал благодаря недостатку веса. Один брикетик китайской лапши с хлебом и пара стаканов чая — что ещё нужно поэту? Поэту нужна любовь. А вот для любви нужна была самостоятельность. Обзавестись собственным или съёмным углом и забрать даму сердца с собой, запереться от внешнего мира, впуская по мере надобности только друзей и Господа Бога. О, это был бы рай! Рай на земле. Да и на небесах он не помышлял о большем.
Значит, нужно стиснуть зубы и работать. На любой работе, какая подвернётся. Лишь бы встать на ноги. Васенька ещё раз проверил свою аппаратуру. Ему выдали громоздкий кассетный диктофон «Marantz» и микрофон с логотипом его радиостанции — устаревшая, но качественная техника. Аккумулятор заряжен, главное — следить за лампочками. Убедившись, что всё в порядке — паспорт, блокнот и ручка при себе,— он откинулся на удобную спинку, надел наушники, и ласковый голос Бориса Гребенщикова стал облизывать ему уши:
Отпустите мне кровь, голубые снега…
Ехать предстояло довольно долго — на далёкую стройплощадку. Сегодня предстояло торжественное открытие рытья тоннеля. Для этого будет использована новейшая импортная техника. Говорят, что потом эти же машины будут применены для рытья метро. Строительство подземки в его городе планировалось ещё с советских времён, но споткнулось о девяностые годы, да так и не двигалось с мёртвой точки. Теперь это стало практически ритуалом: каждый кандидат в мэры или губернаторы обещал прорыть злосчастное метро. Васенька не слишком верил этим обещаниям, хотя и не был настроен оппозиционно. Даже наоборот, действующую власть он любил и почитал, потому что она поддерживала православие и русский народ против представителей других вер и национальностей, а также был благодарен этой власти за то, что она уничтожила ненавистный СССР, в котором обижали рокеров и священников.
…Вылетела пташка — да не долетела;
Заклевал коршун — да голубя.
Привели, взнуздали мне коней беспредела,
А кони понесли — да всё прочь от тебя…—
блеял БГ.
«Вот оно! Это же про нашу историю. Устроили мы великий беспредел — революцию, и это отдалило нас от Бога,— догадался Васенька, тем более что неоднократно слышал нечто подобное по телевизору и в университете.— Ну ничего. Слава Богу, теперь всё на лад пошло: церкви строятся, значит, и души исцелятся. А как души исправятся, так и всё остальное расцветёт». Власти он верил безоглядно и даже мечтал ей быть полезен. Правда, он не знал чем. В православных кружках и воскресных школах чтение книг и слушание рока было как-то не в ходу и даже вызывало косые взгляды. Ему не удавалось найти общий язык с молодыми попиками, слушавшими попсу и хоровое пение, или с молодыми активистами, читавшими только молитвослов, да и Библию, в отличие от Васеньки, знавшими с пятого на десятое. Увы, мудрая кремлёвская власть была далеко — в златоглавой Москве. А её местные представители, которых ему доводилось видеть, производили отталкивающее впечатление. Это были какие-то шкафы с глазами, говорящие предметы. Васенька пугался своих истинных чувств и старался относиться к чиновникам иронически. «Если уверуют, то исправятся»,— рассуждал он.
Оппозиционеры ему тоже не нравились. Во-первых, они были наверняка евреи и совершенно не интересовались православием. Во-вторых, они (взять хотя бы знаменитого московского журналиста Монопольского) говорили очень громко, быстро и непонятно. При этом в любом споре слушали только себя. Они не рассуждали о высоких материях, о смысле жизни и о нравственности. Их интересовали только ямы на дорогах, пробки — в общем, всё, что связано с автомобилями. И ещё они очень много ехидничали и грубо шутили. Им казалось, что если они достаточно едко пошутят о президенте, то этим что-то докажут. Или, например, уличая попов в грехах, они считали, что опровергают христианство. Но Васенька был неуязвим для их яда: он вообще никак не связывал веру с реальной жизнью. Одно дело — священники, другое дело — идея священноначалия. В Библии же чётко сказано, что воровать нехорошо. Как же может конкретный вор это перечеркнуть? Пусть хоть все священники погрязнут в разврате, православие для Васеньки останется чисто и свято.
И главное, эти диссиденты с протестных радиостанций не выдвигали никакого собственного идеала. Они только критиковали то, что есть. Однако как бы плохи ни были нынешняя Россия и её церковь, за их спинами маячили авторитеты Достоевского, Шмелёва, Солженицына и Астафьева. А оппозиционные умники предлагали взамен анекдоты, памфлеты и непонятные иностранные конвенции и декларации. Всё это было слишком зыбко, не имело ни вершин, ни корней. И хотя теперь сам Васенька оказался сотрудником такой радиостанции, он не собирался окончательно «прогибаться под изменчивый мир». Он был намерен делать репортажи в «правильном» ключе, всячески превозносить родину и веру, а со временем, может быть, даже сделать собственную авторскую программу и там уж сказать всю правду.
За окном проносились жидкие перелески. Осенние ветра практически лишили их листвы. Схваченная первым инеем придорожная грязь заиндевела живописными волнами. Во все стороны тянулись придавленные серыми облаками поля. И всё же этот унылый октябрьский пейзаж дарил умиротворение, как-то особенно откликался на Васенькин душевный настрой. В душе и в голове его было так же пусто и серо. И, кроме того, живая природа в любом своём виде была предпочтительнее индустриальных развалин, в которые превратился его некогда процветающий город.
Поколение дворников и сторожей
Потеряло друг друга в просторах бесконечной земли-и-и,—
пел Гребенщиков. На соседних сиденьях общались между собой другие журналисты. Но Васенька был новичок, стеснялся их, да и не мог поддержать беседу о чём-либо, кроме искусства и религии. Студенты-филологи относились к студентам-журналистам с лёгким презрением за поверхностность их знаний, суждений и за ловкачество. Журналисты начинали работать буквально с первых курсов, а оценки на экзаменах добывали хитростью: забалтывали или зашучивали преподавателей, клянчили, жаловались на трудности совмещения работы с учёбой. К третьему курсу они обрастали уже кой-какими связями, у них заводились свободные деньги, которые они проматывали в ночных клубах. В целом они были более успешны. И это в глазах бессребреников-филологов тоже было грехом. Быть успешным в мире гламура и денег считалось зазорным.
Вот почему Васеньке не хотелось принимать участия в беседе попутчиков. Он изредка оглядывался на их лица, и под чарующие гитарные переборы они казались ему особенно нелепыми, а их улыбки фальшивыми. «Что они с таким увлечением обсуждают? Над чем с такой готовностью и так нервно хохочут? Всё суета…» Он не вынимал наушников до тех пор, пока не стали раздавать коньяк. Васенька не знал о том, что журналистов на вывозе принято задабривать, и стаканчик коньяка стал для него приятной неожиданностью. Вообще он не пил и сам никогда не тратился на спиртное, предпочитая сладости, но от даровщинки не отказывался, в том числе от алкоголя. Тёплый огонёк с бананово-абрикосовым привкусом разлился по телу, и ехать стало в два раза интереснее и веселее. А когда он снова включил музыку, она сделалась просто восхитительной: каждый звук каждого инструмента стал различим и особенно приятен, а тексты, наоборот, перестали распадаться на отдельные фразы, а слились в единый поток слов и образов, из которого, сосредоточив внимание, можно было вдруг выловить нечто интересное — какую-то идею или метафору, мысленно полюбоваться ей несколько секунд, пока новые стихи не вытеснят её и не унесут в тёмные глубины подсознания. С другой стороны, Васеньку и задабривать было не обязательно: он и так был настроен архилояльно и собирался прославить успехи отечественного тоннелестроения.
В общем, доехали просто замечательно. На момент прибытия алкоголь уже совершенно выветрился, но всё же, едва Васенька покинул автобус, у него закружилась голова от обилия свежего воздуха, света и неба с величаво плывущими тучами. Пейзаж был настолько необычен и огромен, что просто не поместился в Васенькиной голове и впоследствии начисто стёрся из памяти. Крутые сибирские холмы, покрытые зелёной тайгой, были расчерчены геометрией траншей и котлованов. Куда-то вниз, в переплетение стрел, кранов и проводов, по изгибам утёсов убегали лестницы и конвейеры. Группа стала спускаться, и по мере продвижения становились видны установленные праздничные транспаранты.
— Господи помилуй,— интуитивно прошептал Васенька, глядя на циклопические агрегаты и замершие в ожидании сигнала механизмы.
Но здесь молитвы показались неуместны. На этой территории царили совсем другие, непонятные боги.
Линия рельсов упиралась прямо в скалу, и напротив этой природной стены на рельсах был установлен главный механизм с огромным логотипом иностранной компании. Ему предстоял поединок с таёжным камнем. На платформе топтались рабочие, начальство и ещё какие-то люди. Журналисты кинулись в толпу собирать комментарии, а Васенька стоял с разинутым ртом и смотрел по сторонам. Тут из хрипучих колонок грянула праздничная музыка. Это были переделки шлягеров Высоцкого, превращённые в рекламные песни тоннелестроительной фирмы. Переделки были убогие, тексты примитивные, да и музыка вся была записана на синтезаторе — ни одного живого инструмента. Однако филолога Васеньку порадовало, что за основу взяли именно Высоцкого, а не какой-нибудь шансон. Он мигом оценил огрехи и достоинства этих песен; можно сказать, что в непривычной обстановке его мозг охотно ухватился за знакомую работу — анализ художественных произведений.
Песни звучали уже по второму разу, все бесцельно топтались по платформе, первые лица запаздывали. Наконец на трибуну взошли трое: представитель власти, глава компании, осуществлявшей проект, и директор западной фирмы — поставщика технологии. Иностранец отличался тем, что шире улыбался. В остальном все трое были очень похожи: одинакового возраста, комплекции, одинаково одеты. Они произнесли дежурные фразы, и Васенька записал их на свой «Marantz». Они говорили о том, какое вселенское значение имеет этот тоннель и какие они молодцы, что затеяли это дело. Всем, включая самих выступающих, было абсолютно всё равно, что они говорят. Потом грянула торжественная музыка, такая же бессмысленная, как и произнесённые речи, все зааплодировали, грохнули об одну из опор бутылку с шампанским, разрезали ленточку, и специальный рабочий побежал к пульту управления машиной. К электронным фанфарам присоединился рёв агрегата, и железное диво двинулось на скалу. Визг и скрежет разрубаемой породы окончательно заглушили музыку. Тайга загудела.
— Ой, Танечка…— имя возлюбленной невольно сорвалось с Васенькиных губ.
Всё вокруг дрожало, весь мир превратился в зубоврачебный кабинет. Ему показалось, что сейчас треснет небо. Наконец гул машины стих, она отступила назад по рельсам, предъявив собравшимся груду отделённых от утёса обломков. Сквозь шум снова прорезались музыка и общие аплодисменты.
Толпа задвигалась. Васенька оглянулся и увидел, что другие журналисты полукругом стоят перед сошедшим с пьедестала чиновником и тычут в него диктофонами. Васенька тоже подбежал и нажал на запись. Он не очень хорошо слышал и понимал, о чём шла речь, но это можно было выяснить позже, при прослушивании плёнки. Брифинг закончился, и все затопали куда-то дальше по дощатым настилам, перекинутым через осеннюю сибирскую распутицу. На специальной площадке были установлены столы с водкой и закуской, а также была оборудована сцена. На открытом месте людей быстро продуло ветром, и они поспешили к столам с горячительными напитками, причём рабочие, журналисты и начальники, не сговариваясь, подошли к разным столам. Ими никто не командовал, каждый сам почувствовал своё место. Васенька запихал в рот два бутерброда и залил их двумя пластиковыми стаканчиками водки. Ещё с детства он привык есть быстро и ни с кем не делиться.
Водка начала действовать согревающе, когда снова заиграла музыка и открылась концертная часть. На эстраду вышли женщины в русских народных сарафанах и кокошниках, расположились полукругом и под попсовый «туц-бац» стали петь «Калинку» и «Во поле берёзка стояла»; иногда вперёд выбегал казак с лакированным чубом и принимался гикать, притопывать и махать огромной блестящей шашкой. Конечно, это была попса, но всё-таки на русской народной основе. Всё грохотало, журналисты хохотали и пили.
«Вот ведь, веселятся все, пьют, а Богом тут и не пахнет. Где же духовность?» — размышлял Васенька, с трудом проталкивая мысли сквозь пелену опьянения и выискивая взглядом на столе, что бы ещё такое попробовать. Комочки жульена в песочных корзиночках, канапе на пластмассовых шпажках — Васенька отродясь такого не едал. От закусок его взгляд скользнул к людям. Под противоположным навесом он увидел трёх главных хозяев торжества, стоявших в тесном кругу своих помощников и что-то весело обсуждавших (иностранец общался через переводчика). Они выглядели особенными, не похожими на других людей и совсем не такими, как по телевизору. На Васеньку магнетически действовало близкое присутствие «больших» людей. Казалось, что от их рубашек, их лиц и волос, оправ их очков исходит чудесное сияние.
Потом он снова посмотрел на сцену. «Пляшут, поют, тоннель вот собрались рыть, но разве это праздник? Пир во время чумы. Есть в душе человека такая пропасть, которую может заполнить только Бог. Без Него это место наполняется тоской и отчаяньем. Стало быть, под покровом повседневных забот и напускного веселья жизнь без Бога — сплошная пустота и абсурд…» По церковным правилам, человек родился для того, чтобы молиться либо в творчестве своём славить Господа, то есть опять же молиться. Но сколько Васенька ни молился, тоска и отчаянье сохранялись. Они отступали, только когда он писал стихи. И он писал помногу, чуть не каждый день.
Его взгляд пробежал по грубым лицам рабочих. Разгорячённые водкой, они о чём-то возбуждённо спорили. Они были непонятны и неприятны Васеньке. Начальники тоже были ему непонятны, но его притягивал их мир больших дел, секретных совещаний и чистых воротничков. Он решил вынуть из рукава свой заветный козырь — знание английского языка — и взять интервью у иностранца. Ему хотелось, чтобы тот принял его за своего, понял, что даже здесь ему есть с кем поговорить на родном языке, и, может быть, даже испытал благодарность за оказанное почтение. Васенька пощупал свой «Marantz», но пальцы слушались плохо, перед глазами всё приплясывало, он без толку пощёлкал кнопками и нетвёрдым шагом направился к палатке начальства. «Ведь я же поэт, у меня такой богатый внутренний мир, он интересен всем моим друзьям, а значит, должен быть интересен и этим незаурядным людям». Ему было немного страшновато приближаться к таинственным начальникам, и всё же он пошёл к ним, а не к рабочим. «Наверное, они знают о жизни что-то такое особенное, эти люди в дорогих чёрных пальто»,— думал Васенька, и ему хотелось заглянуть в их мир. «Они должны понять, какой я необыкновенный»,— вертелось в его захмелевшей голове, пульсировавшей вместе с басами фонограммы, под которую казак выкаблучивал по помосту. Васенька приблизился к иностранцу и, вытянув микрофон, заговорил на его родном языке — представился и спросил:
— Мистер Маккормак, в чём смысл жизни?
Пускай почувствует, какой глубокомысленный ему встретился собеседник, а главное, что его интересуют не фирма, не деньги, а взгляды и чувства большого человека.
Однако вопрос не оказался для заморского гостя неожиданностью, и он с готовностью отчеканил, загибая пальцы:
— Первое — это дело (business), которое ты делаешь. Второе — это семья. Третье — это польза (profit) для окружающих.
«Не назвал религии,— усмехнулся про себя юный филолог.— Ну ничего. Я ему напомню».
— Скажите, почему же тогда все эти люди,— он широким жестом постарался охватить побольше присутствующих: рабочих, журналистов, артистов,— так печальны?
Лицо большого человека мигом застыло, а глаза сковал лёд: он подумал, что натолкнулся на коммуниста. Ещё бы! Он увидел перед собой типичного марксиста — худого, длинноволосого, в немодной поношенной одежде. А при этом держится так, словно наряжен во фрак! Он всегда считал, что «красных» в России не добили, что чернь всё ещё верит в своего не похороненного Ленина. Его отец в шестидесятые построил на их вилле бомбоубежище на случай ядерной войны и оттуда пристально следил за развитием событий во Вьетнаме. «Ещё парочка таких Вьетнамов — и нам некуда станет ездить в отпуск!» — говорил папаша. Но скоро дела пошли на лад.
Нынешние русские производили приятное впечатление: они были сговорчивы, и с ними можно было делать дела, не опасаясь, что останешься внакладе или что они станут совать нос куда не надо.
И вот нá тебе! Сейчас этот «комми» начнёт спрашивать, куда они подевали профсоюз, о прибылях, о налогах и о том, откуда он добыл свою технологию. Перед мысленным взором Маккормака мелькнуло лицо его компаньона — инженера-эмигранта из СССР. В начале девяностых он не только привёз с собой ценные чертежи, но и объяснил, оборудование каких советских заводов необходимо скупить для успешной разработки и производства аппарата.
«Э нет, друг рабочих, не выйдет. Ничего из меня больше не вытянешь!»
— Я, кажется, уже ответил на ваш вопрос,— проговорил он стальным тоном, каким обычно объявлял о сокращении штата.
Именно таким голосом он сообщил об увольнении своего русского компаньона, когда строительство агрегата было завершено.
Васенька растерянно захлопал глазами, хотел что-то объяснить, но большие люди уже повернулись к нему спиной, и их затылки были неприступны, как бастионы крепостей. Но Васенька был пьян и потому не обиделся.
Стараясь двигаться ровно, он пошёл к другим палаткам. Журналисты продолжали травить анекдоты и уже доедали закуски. С ними необходимо было вступить в разговор и наконец признать себя одним из них. Рабочие… их было много, они большие, сильные, но и более пьяные, чем другие. Их разгорячённая толпа пугала и отталкивала Васеньку. Так он и метался между тремя накрытыми столами, невольно пританцовывая под народные песни, изуродованные эстрадной обработкой…
На обратном пути он немного проспался, успел набросать репортаж и придумать фабулу нового мистического романа про ангелов.
(Опубликовано: День и ночь № 6 за 2015 г.)
Что случилось ... 