Что случилось. Глава 10

Дмитрий Косяков

Что случилось

Глава 10, в которой Васенька не нарушает неписанных правил журналистики.

В шесть утра противно запищал будильник. Васенька резко поднялся: он не любил долго раскачиваться. Более-менее пришёл в себя во время умывания. Конечно, каждый ранний подъём — это стресс. Утро выдалось совсем холодное, изо рта шёл пар. Единым порывом втиснулся в автобус. Маршрут проходил через рынок, и потому по утрам автобусы были набиты гостями из Азии и их баулами. Васенька не очень разбирался в национальностях, да и не особо интересовался этим вопросом, после того как какой-то священник обосновал интернационализм словами из Библии: «Нет во Христе ни эллина, ни иудея». Почему-то Васенька сразу ухватился за эту фразу, хотя раньше неоднократно слышал от православных идеологов националистические и даже расистские тирады. Он с лёгкой душой выбросил газетки, которые подсовывал ему знакомый националист Батхед, и дал волю сочувствию к этим бедным людям, попавшим в трудные жизненные обстоятельства. Мать его после развода с отцом тоже избавилась от ксенофобских чувств.

Так что теперь во время долгих поездок в автобусе, набитом представителями разнообразных национальностей, Васенька думал лишь о том, как бы сохранить вертикальное положение. И ещё он размышлял о новом эпизоде романа, о том, как совместить историю оборотня Нильса с сюжетом о ведьме Аи. О работе до начала рабочего дня он старался не думать.

Наконец, Васенька прибыл в офис. Его оппозиционное радио делило здание с официозным краевым каналом. Оппозиционеры находились на первом этаже, официоз занимал — второй и третий. Обе волны принадлежали единой теле-радиовещательной фирме. Но Васенька был ещё слишком политически девственен, чтобы увидеть в этом какое-то противоречие. Здание было старым, оно было выстроено ещё в советское время для трансляции краевого радио и передачи столичных волн. Оснащено для тех времён оно было первоклассно: множество удобных хорошо обставленных помещений, звукоизолированные студии и даже большой оборудованный зал для записи симфонических концертов. Теперь поговаривали о том, чтобы сдать большую часть площадей в аренду: ну кому, скажите на милость, понадобится записывать симфонический оркестр, если можно за пять минут скачать из Интернета последние хиты MTV?

Атмосфера на радио была хорошая. Много лет спустя Васенька с удовольствием вспоминал об этой работе. Что любопытно, сами по себе эти люди были не очень интересны или приятны в общении, но работалось с ними легко. Почему так? Возможно, секрет заключался в характере деятельности. Допускался определённый творческий поиск, некоторая свобода самовыражения. У каждого из корреспондентов была собственная авторская программа, многие вопросы решались открытым обсуждением. Начальник по прозвищу Надиваныч, тот самый бывший пресс-секретарь разбившегося губернатора, держал себя с молодёжью довольно демократично. В итоге, коллектив получился дружный, Васенька у многих бывал в гостях и с удовольствием прогуливался с коллегами после смены.

Работать было не так уж сложно: официальный канал делился с ними своим планом мероприятий, анонсов и приглашений, а уж они сами выбирали, куда им стоит поехать, что и как осветить…

Начальство осталось довольно репортажем о рытье тоннеля, так что сегодня ему предстояла поездка в краевое законодательное собрание. Это было и интересно, и страшно. Шутка ли — вот так в своих вечных кедиках и потёртых джинсах оказаться в главном здании всего региона, в двух шагах от первых лиц, не вылезающих из ящика.

Помпезное строение сталинских времён в 90-е обзавелось двумя многоэтажными пристройками: аппарат разрастался. У парадного подъезда с колоннами припаркованы здоровенные чёрные автомобили. На углах поглядывают во все стороны мордастые милиционеры (тогда их ещё не переименовали в полицию, но смысл был тот же). Даже просто проходя мимо этого здания Васенька невольно ускорял шаг. А теперь ему предстояло дерзновенно взойти по ступеням пьедестала краевой власти.

Слава богу, отправился он на задание на служебном автомобиле, что несколько придавало смелости: как-никак пассажир всегда статусом повыше, чем пешеход.

Чтобы попасть к «народным избранникам» предстояло пройти несколько ступеней охраны. Впрочем, и тут Васенька не видел никакого противоречия. Он воспринимал депутатов не как слуг, а как хозяев народа, как высокое начальство. На выборы он тоже никогда не ходил, будучи уверен, что «там, наверху» и без него разберутся, кто должен победить. Кое-кто из знакомых негодовал на Васеньку за «отсутствие гражданской позиции», но тот и правда не понимал, за кого и зачем ему голосовать: все кандидаты выглядели одинаково и говорили примерно одно и то же.

Он с трудом выкарабкался из служебного автомобиля, прижимая к боку верный «Marantz». С громоздкой аппаратурой он чувствовал себя увереннее, чем с какой-нибудь цифровой печенькой, поскольку каждому издалека сразу было видно, что он журналист, а не обыкновенный проситель или искатель правды. Однако, поднимаясь по крыльцу к огромной двери, он всё-таки втянул голову в плечи.

Итак, первым делом он подошёл к окошечку регистрации. Пропуск на него был ещё в пятницу заказан Надиванычем. Васенька показал паспорт, ещё раз повторил, кто он и зачем пожаловал и получил бумажечку с печатью, в которой было указано время прибытия. На обратном пути он должен будет её сдать с подписью специального чиновника и указанием времени убытия. Далее следовала рамка металлоискателя, выгрузка содержимого карманов, открывание чехла магнитофона, чтобы показать, что это действительно магнитофон, демонстрация внутренностей рюкзачка двум милиционерам, прохождение автоматического турникета.

И вот Васенька идёт по мраморным коридорам, устланным алыми коврами. Если бы у него был хвостик, то сейчас он непременно завилял бы от всего этого великолепия: дерево, мрамор, портреты, гардины, изящные лампы — роскошь советской бюрократии гармонично вписалась в достижения западного дизайна.

Он входит в зал, где будет проходить сессия законодательного собрания. Боже мой! Сколько кресел, какой высокий потолок, какой длинный стол президиума и какое соцветие солидных людей начальственного вида… Сверкают оправы очков, зажимы галстуков и колпачки авторучек, белеет седина, переливаются пиджаки, сияют лысины, алеют щёки; дамы утопают в слоях косметики, красок и лаков, блестят золото и бриллианты. Царедворцы да и только. А ведь Васенька так любил всё, что связано с царями.

И всё-таки он ощущал свою чуждость этому миру. Опыт на открытии тоннеля несколько отрезвил его и указал его место. Вот он и сел на самый последний ряд: микрофон и так отлично ловит звук.

Сегодняшнее заседание было посвящено обсуждению проекта создания нового краевого телеканала. Это ещё только обсуждение, так что журналистов в зале немного. Выходит толстый оратор и выступает в защиту проекта — приводит доводы, доказательства. Васенька верит ему: телеканал, безусловно, нужен. Следом выходит ещё более толстый оратор и заявляет, что новый телеканал избыточен, будет напрасной тратой бюджетных денег, а краевая власть заботится лишь о создании рупора собственной пропаганды. Теперь Васенька верит ему: действительно, телеканал не нужен. И так далее: сменяются на трибуне ораторы, меняется Васенькино мнение. От разноголосицы позиций голова идёт кругом, но он старательно фиксирует точки зрения…

По возвращении Надиваныч зазывает его в свой кабинет и спрашивает о плане будущего репортажа. Васенька сообщает, в какой последовательности намерен изложить позиции ораторов.

— Ну, а сам-то ты как думаешь? — с улыбкой спрашивает начальник.

Васенька теряется. Откуда же ему взять собственное мнение, на чём его утвердить? Все по-своему правы. Надиваныч задумчиво произносит:

— Да чихать им на телеканал. Авторам проекта нужно определённую статью расходов в бюджет пропихнуть. Никто ведь не будет отслеживать, сколько средств реально выделяется на этот телеканал, а сколько оседает в их карманах. А противники не хотят, чтобы все деньги в одни руки ушли и за своё согласие требуют вознаграждения, а не то грозятся провалить проект…

Васенька потрясён: он-то думал, что все по-своему правы, а оказывается, что правдой тут и не пахнет! И откуда у одного человека столько умища? Не иначе оттого, что он раньше был одним из них, из этих небожителей. Это же просто бомба, а не информация! Васенька предлагает изменить структуру репортажа. «Что ты!» — машет руками Надиваныч и утверждает первоначальный план.

Это был первый урок самоцензуры, который он получил на поприще журналистики: не всякую правду уместно излагать. После рабочего дня, потребовавшего стольких умственных усилий, а также после длительной поездки в переполненном автобусе, ему уже ни о чём не хочется думать, так что выводы из полученного урока он оставляет на потом. Кстати, во время разговора с Надиванычем он-таки замолвил словечко за Вальку. Осталось только уломать его самого и притащить в редакцию…

Ужин, компьютер, сон.

На следующий день ему предстояло другое любопытное задание — присутствие на «Когрессе оппозиционных сил». И вот он снова в служебной машине, а на коленях у него всё тот же «Marantz».

Васенька с шофёром не сразу обнаружили указанное в анонсе место. Оказалось, что конгресс проходит в высотном офисном здании в редакции какой-то мелкой газетёнки. Они долго кружили по окрестностям, пока их внимание не привлёк красный флаг. Около крыльца офисного здания стоял местный сумасшедший деда Петя. Пенсионер часто появлялся на улицах города с красным бархатным знаменем с жёлтыми кистями. Его тщедушное тело сгибалось под тяжестью стяга, он двигался шаркающей, семенящей походкой. У него было доброе, наивное лицо, горожане любили его и, хотя он никогда не просил, подавали деньги, не зная как иначе выразить свою жалость и как отделаться от этих сумасшедших укоризненных глаз.

Вот и теперь он стоял на крыльце, пристроив тяжёлый флаг у двери, и, помахивая поднятым кулаком, что-то неслышно пел или скандировал, слабым старческим голосом. Знак оказался верный: присмотревшись к номеру дома, Васенька понял, что ему сюда. Он ненавидел всё, что связано с СССР и коммунизмом, но не мог, проходя мимо, не улыбнуться и не кивнуть деде Пете. В нижнем холле здания дремал в своей будке вахтёр, турникет не фиксировался, так что Васенька без задержек вошёл внутрь. Лампочки светили тускло, иные плафоны моргали и потрескивали, на стенах — вкривь и вкось наклеенные объявления и обрывки плакатов. Васенька удивился, что это неприглядное и запущенное здание живёт какой-то своей непонятной и незаметной жизнью: сверху донизу оно набито конторками, фирмочками, учрежденьицами. Он никогда прежде не слыхал этих названий, однако они существовали, и как-то и на что-то существовали их хозяева и сотрудники, иногда попадавшиеся в кривых коридорах с чайниками и кружками в руках. Быть может, у них даже были клиенты… И всё-таки оставалось неясным, на чём держалась эта сонная, шуршащая пустота.

Кое-как он отыскал нужную комнатушку. Оказалось, что конгресс подходил к концу, и что состоял он… из трёх человек. Трое молодых парней сидели на продавленных диванчиках и пили чай. Одного из них Васенька сразу узнал: это был Комаров. Он учился на филфаке вместе с Васенькой — вечно опаздывал, вечно прогуливал, вечно приносил какие-то справки и объяснительные. Периодически на задней парте мелькало его круглое красное лицо. Он уходил в академический отпуск и выходил из него, отчислялся и восстанавливался и никогда ничего не учил. Создавалось впечатление, что он непрерывно учится на факультете с момента его создания, с неизменной папочкой, в которой лежали справки, постоянно запыхавшийся, помятый, с заспанными и очумевшими маленькими глазками. Валька сразу сошёлся с ним — как прогульщик с прогульщиком. О чём-то они говорили между собой, может быть, и о политике — это не интересовало Васеньку тогда.

Второй был Мишаня. Когда-то и где-то он написал какую-то заметку и с тех пор гордо именовался оппозиционным журналистом. Но прославился он не этим, а тем, что в одиночку захватил офисное помещение краевой метеорологической службы, запугав бабушку-вахтёршу. Совершив этот зверский террористический акт, он покрыл себя славой и подвергся репрессиям не то со стороны прибывшей милиции, не то со стороны пришедших на работу сотрудников. Был ли он судим или просто вытолкан взашей из вестибюля — осталось для общества тайной. Казалось невероятным, чтобы этот невысокий мешковатый человечек со светлым ёжиком на макушке мог что-либо захватить.

Ну, а третьим, разумеется, был Дыня, он же Викентий Астраханский, внук звезды Перестройки академика Астраханского. Посредствующее звено между этими двумя характерными личностями оставалось в тумане, но внук совершенно не был похож на деда. Даже внешне он не походил на статного благообразного профессора — имел гнилые зубы, вечно грязный хвост жёлтых волос и водянистые рыбьи глаза, которые никогда не смотрели в одну и ту же сторону, одевался неряшливо и при своей природной худобе обладал пивным пузиком. Жизнь он вёл замысловатую: несмотря на косноязычие и отталкивающую наружность всё рвался на сцену, на трибуну и на телеэкран. В конце 90-х он возглавил местную ячейку Национал-большевистской партии и с гордостью передавал всем отзыв Лимонова о том, что данная ячейка является самой худшей в России. Он дружил с местными бритоголовыми, к удовольствию которых орал на рок-концертах со сцены: «Слава России!» При этом поддерживал тесные контакты с молодёжью из КПРФ. На большинство людей он производил отталкивающее впечатление, но это не мешало ему как-то постоянно держаться на плаву.

Все трое очень удивились и обрадовались появлению прессы и отставили в стороны кружки с чаем. Васенька не знал, о чём их расспрашивать, лишь задал заготовленный вопрос о целях «конгресса». Комаров и Дыня начали наперебой тараторить в микрофон. Что-то о митингах, о партиях, о правительстве. Васенька дремал с внимательным видом: болтают и слава богу, потом можно будет отслушать плёнку и разобраться, что к чему. Когда словарный поток иссяк, Васенька протянул микрофон к Мишане:

— Ну, и ты скажи что-нибудь.

Мишаня заговорщически подмигнул кому-то и, как будто сам восхищаясь своей дерзостью, проговорил:

— Свободу политзаключённым.

С таким же видом Васенька и Валька на спор матерились вслух во время лекций.

Когда Васенька покидал «здание конгресса», деды Пети на крыльце уже не было.

По возвращении Надиваныч снова зазвал его к себе, подробно расспросил о событии и о собственных впечатлениях. Васенька сознался, что мероприятие было совершенно незначительное и произвело жалкое впечатление.

— Ну, а как собираешься освещать? — испытующе глядя на Васеньку, спросило начальство. Улавливать, чего от тебя хочет собеседник, Васенька научился ещё во время университетских экзаменов и мигом смекнул, что подавать информацию, как есть, не годится. И не потому, что начальство благоволит этой «оппозиции», а потому, что информационному агентству не к лицу давать в эфир пустяки, а более солидного материала к выпуску уже не приготовишь. Он изложил свой план: напишем, мол, состоялся конгресс, задачи были такие и такие, участники пришли к таким-то выводам, участвовавший лидер местного отделения НБП Астраханский сказал то-то, делегат Комаров заявил то-то, а оппозиционный журналист такой-то призвал к освобождению политзаключённых. А уж сколько их там было, оставим на слушательскую фантазию.

Надиваныч остался доволен, но собственного мнения о событии и его участниках не высказал, и отправил Васеньку писать репортаж. Конечно, Васенька понимал, что он напишет ложь, точнее довольно хитро и однобоко представленную правду. Он даже осознавал, что это нехорошо. Но при этом он чувствовал, что таковы неписанные правила профессии: не нравится — проваливай из журналистики. «Вся эта политика — сплошная путаница и грязь, — повторял он про себя. — Надо сделать всех православными, тогда не станет лжи».

А под вечер в редакции стало известно, что арестован деда Петя. Был уже конец рабочего дня, никому не хотелось с этим возиться, однако Васеньке было поручено составить небольшое сообщение. Он позвонил в милицию и деревянный голос пресс-секретарши отчеканил ему, что Ибрагимов Пётр Сергеевич напал на проезжавший мимо отряд омона, сам запрыгнул в машину где нанёс себе несколько телесных повреждений и теперь помещён в камеру предварительного заключения вплоть до судебного разбирательства.

Как и полагается, Васенька изложил только официальную информацию, однако дважды в тексте назвал деду Петю пенсионером, чтобы подчеркнуть нелепость предположения о том, что тщедушный старик ворвался в машину с омоновцами. Надиваныч утвердил этот вариант. Перед уходом Васенька заглянул к нему и высказал недоумение, почему же милиция сцапала безобидного сумасшедшего, хотя именно в этот момент в двух шагах проходил «конгресс оппозиции». Мишаня, вон, сам распускает слухи о своей экстремистской деятельности, а Дыня, можно сказать, сам в тюрьму просится: он и фашист, и комсомолец, и анархист в одном флаконе. Надиваныч пожал плечами и рассказал историю о том, как пару лет назад милиция прямо на улице подбежала к Дыне и двум его приятелям. Дружкам — руки за спину и в машину, а Дыня — ничего, дальше гулять пошёл. Надиваныч многозначительно умолк. Окончательно он ничего так и не объяснил, и Васенька ничего определённого не подумал.

На душе было как-то смутно. Рассуждать о политике он не хотел и не умел. А все мысли о морали и справедливости упирались в вопрос о боге. И только голос Бориса Гребенщикова в наушниках по пути домой очистил голову от мыслей, оставив лишь привкус горечи по поводу того, что мир устроен так запутанно и дисгармонично.

По прибытии он решил написать Гребенщикову письмо. Автор таких благостных песен уж точно должен был знать ответы на все вопросы бытия. Стиль письма он старался подделывать под изысканное пустословие своего питерского гуру…

Уважаемый Имярек!

Всё это конечно приятно: и Бог, и рай, и аватары всякие, но неужели это всё сильнее ночного страха перед неизвестностью? У вас, конечно, достаточно творческой магии, чтобы держать призрак смерти на расстоянии, но всё же… Вам должно быть знакомо это чувство леденящей пустоты, заполняющее засыпающий мозг. Ухватиться за веру, за бледные знаки дневного мира? А вдруг не поможет? «Мир — видимость», — скажете вы. Но от этого не легче. И внутреннее спокойствие настораживает ещё больше.

Нет права на ошибку. Хоть заройся с головой в подсознание.

Ладно, пускай нам ничего не известно о другом мире, пускай его нет вовсе, но в этом-то есть хоть что-нибудь настоящее? Хоть что-то, ради чего стоит жить и писать стихи? Вот вы зачем пишете свои песни?

В общем, я не прощаюсь.

Молодая шпана, что сотрёт вас с лица земли.

Письмо он отправил на электронную почту официального сайта группы «Аквариум». По крайней мере, для переписки медленный Интернет того времени вполне подходил. Ему показалось, что призрачная надежда на ответ, на то, что столичный шоумен разрешит все его вопросы, принесёт ему покой. Но стоило ему лечь в постель и закрыть глаза, как впечатления последних дней снова обступили его. В ночной темноте растаяли пестрота и шум дневного мира. Не на что стало отвлечься, переключиться — из хаоса выступило главное. Сиятельные чиновники и клоуны-оппозиционеры… зверюги-менты, безумный взгляд и обезоруживающая улыбка деды Пети… умный, но помалкивающий в тряпочку Надиваныч… Валька роет себе подвал, а на улицах хозяйничают гопники… молчащий бог и громогласно фальшивящий церковный хор… журналисты, рабочие, иностранные бизнесмены… Как могло всё это сосуществовать в одном мире, в одной стране? А между тем, всё это не просто существовало бок о бок, но и являло собой фрагменты единой картины, дополняло и обусловливало друг друга… Или может для понимания целого ему не хватало каких-то ключевых элементов?

Одолели думы, обступили мысли

Голову лохматую мою,

Закружились буквы, завертелись цифры —

Словно очарованный стою…

Сочинив это четверостишие, он, наконец, уснул.

(Опубликовано: День и ночь № 6 за 2015 г.)