Что случилось. Глава 8.

Дмитрий Косяков

Что случилось

Глава 8, в которой Васенька не противится злу насилием.

Гулять в парке было, конечно, лучше, чем вдоль ревущих автострад, но и здесь было не вполне безмятежно. Траву тогда ещё не косили, но деревья уничтожали безжалостно. То тут, то там на границы парка посягали новостройки, набивая себе цену близостью к «зелёной зоне». Сквозь прореженный строй деревьев город заглядывал в самое сердце парка. А изнутри парк разъедали непрерывно расширявшиеся асфальтовые и брусчатые дороги, на которых, как прыщи росли торговые точки и аттракционы. К счастью, осенью и зимой работы по «благоустройству» замедлялись, стихала беспардонная попса, и до весны парк дышал остатками своей красоты.

Васенька кружил среди голых деревьев, старался не слышать машин, не видеть рекламы, думать и сочинять. Но мысли его тоже ходили по кругу: бог молчит, Танечка не любит… И ничего он не мог придумать, чтобы изменить это или чтобы захотеть чего-то иного. «Плюнуть на всё, зарыться под землю…» И сразу же в голове всплыл валькин вопрос, его лукавое сомнение в том, что они друг другу ровня. «Да, я считаю его своим другом, даже лучшим другом, но чем именно мы с ним похожи? Ну, прежде всего, пожалуй, ходом мысли. Мы оба осознаём, что такое смерть, и ищем в жизни чего-то большего, чем комфорт и развлечения… Мы оба ценим искусство, хотим понимать и создавать его. Причём, опять же, искусство для нас — не развлечение, а способ познания и преобразования мира. Да, мы не какие-нибудь Апполошины, которым безразлично о чём и для кого писать — лишь бы товар находил сбыт. Мне, например, не всё равно, что происходит с моим словом после того, как оно произнесено, и я не согласен с расхожим мнением, будто каждый видит в произведении что-то своё. Может быть, так оно и есть, но настоящий автор всегда стремится свести разночтения к минимуму, жаждет наиболее точно и ясно передать своё послание. Почему? Да потому, что последней, высшей целью художественного произведения является не созвучное чувство и даже не пробуждённая мысль, а ответное действие аудитории, поступок… Вот это надо бы обсудить с Валей, он должен понять».

Каких же действий ожидал Васенька от адресатов своих стихов и читателей будущего романа? Чего он хотел добиться, описывая метания колдуньи Аи или рифмуя такие строки:

Добрые песни и злые стихи,

Ласковый взгляд и касанье руки —

Всё это способ сказать о любви,

Которую мы потеряли.

Я оставлю тебя наедине

С белой церковью, там, где-нибудь на крыльце.

В ней много лестниц и много дверей,

Мы увидимся снова? Едва ли.

Он хотел влить в людей свою тоску и заставить их открыть невиданную охоту на господа бога, чтобы совместными усилиями человечества затравить, поймать потустороннего беглеца, и, как пел Цой, «если к дверям не подходят ключи — выломать двери плечом».

«Согласится ли Валька на такую задачу? Вряд ли…

Ну, а если копнуть глубже? Почему мы мыслим именно так, а не иначе? Какие обстоятельства сформировали наш образ мыслей, навязали нам наше одиночество и ненавистную независимость, сделали для нас неприемлемыми наиболее очевидные и низменные смыслы жизни? Начнём с того, что нам обоим жутко не везёт в любви. Это отнимает надежду на простое, человеческое счастье, позволяет, даже вынуждает сконцентрироваться на чём-то важном».

Васенька стал вспоминать. Валька почти никогда не упоминал о своих сердечных привязанностях и любовных историях. Но в его стихах и песнях иногда проскальзывали осторожные, почти благоговейные упоминания о некой далёкой, недоступной… Валька был чудовищно застенчив из-за своего роста, упоминания о котором всегда воспринимал болезненно, что-то ему не нравилось в своих руках и форме пальцев, короче, он вообще был недоволен своей внешностью, хотя многие, в том числе девочки, отмечали невероятную, даже пугающую красоту его глаз и выразительность взгляда. «Словно в пропасть смотришь», — сказала одна девчонка. А может, это и отпугивало? Но главной помехой, бесспорно, была валькина скованность. Ему даже собственное имя не нравилось, казалось «бабским» и непоэтичным. Ему хотелось называться как-нибудь по-скандинавски — Нильс, там, или Турбьорн… И ведь при всём этом он был душой любой компании, лихо играл в футбол, был остёр на язык, неистощим на выдумки и рискованные проказы…

«Хорошо. Это уже кое-что. Но, очевидно, не всё. А что ещё? Мы оба — безотцовщина. Это не могло не сказаться».

Например валькин бывший одноклассник и сосед по парте Егор Валентинкин (у господа и вправду есть чувство юмора!) обладал отцом. И что же? Все жизненные вопросы были для него проще пареной репы. Стоило его белобрысую голову затуманить хоть тени сомнения, он тут же шёл к отцу, и тот с авторитетом и цинизмом старого медика разъяснял ему все тайны мироздания и человеческих отношений. Егор накрепко с детства усвоил: человеческие отношения — это математика, а любовь — это биология; а потому не тратил время на лишние раздумья, и в свободное время смотрел смешные мультики. После школы отец пристроил Егора в медицинскую академию и скоро пристроит в аспирантуру. Егорка катился по жизни, как варёное яичко — ни острых углов, ни крутых поворотов. Родители уже присмотрели для него квартирку, на очередной день рождения обещали отдать свою старую машину, видимо, ещё через пару лет подарят и жену… А когда родители умрут, их место займёт благосклонное и авторитетное начальство. Так что мозг Егорке был нужен только для того чтобы получать пятёрки на экзаменах.

А у Васеньки и Вали всё было наоборот — «по кочкам, по кочкам, в ямку бух!» Отец Вальки жил где-то далеко. Валька ездил к нему в другой город, но особо не задерживался: у отца там была семья. Кажется, он был архитектором — профессия доходная, престижная. Но авторитету отца в валькиных глазах мешало то, что он бросил мать. Поэтому все отцовские наставления и мудрствования разбивались о стену валькиного упрямого скептицизма…

Маломощная спираль васенькиного мозга перегрелась от таких сложных раздумий. Он решил ехать домой. Но, проходя мимо кондитерского магазина, не устоял перед соблазном и решил слопать на дорожку что-нибудь сладенькое (любил он это дело). В кармане было двадцать рублей. Проезд, кажется, стоил тогда восемь, так что Васенька мог считать себя богачом. Он зашёл в магазин. Однако внутри его ничего не привлекло: как-то скверно пахло, пирожные имели усохший вид, так что сила духа возобладала, и он вышел наружу, не истратив ни копейки. Когда он спускался по крылечку, сзади его кто-то окликнул. Васенька оглянулся — следом за ним из магазина вышли двое парней. Васенька стоял уже внизу, и окликнувший его парень смотрел на него сверху вниз. С первого взгляда Васенька определил парней как типичных «гопников», то есть уличную шпану. Одеты они были во что-то дешёвенькое, полуспортивное, ничто не демонстрировало принадлежности к какой-нибудь музыкальной субкультуре. У того, который окликнул и был ближе к Васеньке, голова была брита наголо с парой порезов от бритвы или ножа, только над бровями нависала русая чёлка, спортивные штаны он сочетал с чёрными стоптанными туфлями с загибающимися носами. Глаза мутные, цвета клейстера. Второй, чернявенький в рубашке, держался чуть сзади. То ли для страховки, то ли для учёбы. Сердце Васеньки почуяло неладное: уж точно не о литературе захотелось с ним поговорить этим двоим. Либо деньги, либо поиздеваться, либо и то, и другое…

Но лысенький начал дружелюбно:

• Ты что ли рок слушаешь?

Тут парень попал пальцем в небо. Васенькин внешний вид ясно говорил, что он слушает.

• Ну, — утвердительно ответил Васенька. В сущности, его прощупывали. Сначала нужно было удостовериться, насколько объект норовист. Васенька ещё не вполне понимал всю эту механику. Он посчитал, что вопрос исчерпан, и сделал движение, чтобы уйти. Это было ошибкой: он показал свою неуверенность.

• Я тоже раньше рок слушал, — поспешил возобновить разговор лысый. — Группу «Metallica» знаешь?

• Знаю, но я не… — Васенька хотел сказать, что он не очень любит эту группу, но лысый не дал ему договорить.

• А знаешь ты там всех музыкантов?

• Нет, — сказал Васенька. В нём всё ещё жила надежда, что разговор ограничится музыкальными темами. Он понимал, что двоих он точно не одолеет, да и бегать он не горазд…

• Джейсон Ньюстед, Ларс Ульрих, Джеймс Хэтфилд и Джон Леннон, — назидательным тоном перечислил лысый. Видимо, для того, чтобы «опустить», унизить лоха и «развести его на бабки», нужно было сначала побить его на его же поле. Теперь можно было начать что-то «предъявлять», то есть убеждать, что «лох спорол косяк» и обязан свой грех искупить…

• Но я это дерьмо больше не слушаю и все кассеты выкинул, — продолжил лысый, чернявенький внимательно наблюдал. — Теперь, видишь, не одеваюсь, как чмо, и волосы стригу. Во, видал? — он с гордостью продемонстрировал шрамы на голове. — Кореша по пьяни ножом брили, порезали. Ты зачем такие штаны надел? — внезапно спросил он. Вот она, «предъява». На Васеньке действительно были расклешённые джинсы по моде 70-х годов. В городе так уже никто не ходил, но Васеньке хотелось подражать своим любимым героям эпохи хиппи. Чтобы клёши не трепались, Васенька проклепал их по нижнему краю, так что они эффектно позвякивали при ходьбе.

• Купи себе нормальные штаны, как у меня, или стреч, — с угрозой сказал лысый.

• Почему бы и нет? Чтобы было в чём на работу ходить. А где же мне купить этот стреч? — Васенька всё ещё надеялся перевести разговор в конструктивное русло, сделать его именно разговором, а не ритуальной прелюдией к вымогательству. Но это был как раз тот случай, когда человек слышит в твоих словах то, что хочет слышать. Гопники — истинные постмодернисты.

• Работа у него! — зло усмехнулся лысый. — А меня вот из техана выгнали.

Васенька постарался изобразить на лице сочувствие.

— Да вот ещё тёлка моя меня сифаком заразила, — продолжал лысый. Этим сообщением он, как ни странно, хотел набить себе цену — представить себя более отчаянным и опасным. Он сделал движение будто стряхивает на Васеньку свою болезнь. Но тот в болезнях, как и хулиган, ничего не понимал и потому не испугался, а только удивлённо посмотрел на собеседника.

Васенька с тоской оглядывался по сторонам, ища какой-нибудь поддержки, но рядом никого не было. Только старый нищий (впрочем, нищие всегда выглядят старыми) подошёл к мусорной урне у крыльца. Лысый решил использовать нищего по-своему — чтобы ещё больше запугать Васеньку. Он приблизился и грубо толкнул нищего:

— Э, старый, ты чего тут трёшься?

Старик в запылённом пиджаке поднял на него заросшее тёмное лицо, в его взгляде отчаяние уже давно переплавилось в равнодушие, в непрерывную, ставшую привычной муку. Лысый решил ещё раз толкнуть его, но Васенька, неожиданно для себя, робко придержал хулигана за рукав:

— Не надо. Чего ты к нему прицепился?

Лысый увидел, что его манёвр имел обратный результат и огрызнулся на нищего:

— Ладно, проваливай, — и снова занялся Васенькой. Получался не развод, а какая-то тягомотина. А может, и сам он был недостаточно опытен. Так что сразу перешёл к кульминационной, отточенной поколениями схеме:

— У тебя деньги есть?

— Нет.

Шах и мат. Васенька солгал — это и называлось «спороть косяк». Теперь ему предстояло «отвечать за базар». Лысый довольно усмехнулся:

— А в магазин зачем заходил?

— Пы-посмотреть.

— Значит, нету у тебя?

— Только на проезд, — поспешил поправить своё положение Васенька.

— Покажи.

Васенька честно выгреб из кармана монетки и показал на ладони.

— А не свистишь? Если ещё найду?

— Ищи! — с вызовом ответил Васенька.

С одной стороны, он позволил хулигану унизительно обхлопать свои карманы, но с другой, исправил «косяк» и показал свою честность. Пришлось и лысому показать перед наблюдавшим за всем корешем свою справедливость:

— Восемь рублей я тебе оставлю, а на остальные ты мне купишь сигарет, — сказал он с таким видом, словно выдавал Васеньке правительственную награду: мол, носи с честью и будь достоин её!

— Хорошо, только ты сам покупай: я в сигаретах не разбираюсь.

— Ну, пошли, — Лысый потянул Васеньку за собой обратно в магазин, ему не хотелось ещё расставаться с обработанной жертвой, доведённой до состояния покорности. А у Васеньки от нервов уже рубашка к спине прилипла.

Они подошли к прилавку, а второй хулиган остался у двери. Лысый стал покупать сигареты, и тут Васенька отважился на побег. Он метнулся к выходу и встретился взглядом с чернявеньким. То ли тот растерялся, то ли пожалел лоха — по глазам этого нельзя было прочитать — только он не вмешался, не окликнул кореша и дал Васеньке улизнуть. Оказавшись на воздухе, Васенька трусцой перебежал улицу и нырнул в подворотню. Он бежал до самой автобусной остановки, причём не до ближней, опасаясь преследования, а до следующей. Сердце бешено колотилось от бега и страха. Чего он боялся? Этих мутных глаз, словно бы заплывших серой слизью? Всё ещё дрожа, он вошёл в автобус и долго не мог успокоиться и собраться с мыслями. Не помог даже всемудрый Гребенщиков в наушниках.

Приехав домой и уединившись в своей комнате, он решил помолиться, чтобы унять распрыгавшееся сердце. «Ведь религия учит кротости и смирению», — твердил он себе, но по мере того, как утихал страх, словно остров из мелеющей реки, стал выступать стыд, осознание собственной трусости. И тогда он стал молиться, чтобы заглушить и успокоить уже это чувство стыда. «Господи, помилуй… Господи, помилуй…» — бормотал он, но от частого повторения получалось: «Оспамипа… оспамипа…»

Бам… бам… Васенька бил земные поклоны, и этот стук пробуждал в нём странное чувство: со дна взбаламученной души поднимались какие-то воспоминания, картинки детства.

Бам… бам… Это отец бьёт ладонью по столу. Ладонь у него широкая, толстая, рука сильная. Васенька пристальнее всмотрелся в картинку. Почему папа бьёт по столу? Он сердится: Васенька что-то сделал или сказал не так. Кажется, он осмелился в чём-то поспорить с отцом. Это недопустимо. Зычный папин голос обрушивается, как гром с небес…

Бам… бам… Васенька висит вниз головой, главный дворовый хулиган Каша держит его за ноги и методично стукает об асфальт. Остальные смотрят. Каше лет девять, Васеньке — пять. Перед глазами всё наоборот. На перевёрнутое крыльцо выбегает мама и кричит. Васеньку бросают и бегут врассыпную.

«Оспамипа… оспамипа…» Хлоп… хлоп… А это уже мама лупит Васеньку: он пересказал во дворе разговор взрослых. Что-то о том, что всем миром правят «жиды», и что Америка — тоже «жидовская» страна. Родители часто говорили об этом между собой после просмотра телевизора. Но когда мама услышала собственные рассуждения в устах маленького сына, ей почему-то стало неловко, она рассердилась. Теперь он стоит в углу и изучает контуры облупившейся краски на стене. В одном месте она напоминает медведя, тонущего в болоте. Наконец, он не выдерживает: «Я больше не буду, мама», — произносит он через плечо формулу извинения. «Ты не выйдешь отсюда, пока не скажешь, за что именно просишь прощения!» — доносится голос из соседней комнаты. Васенька действительно не понимает, в чём заключается его вина, и поворачивается носом в угол. Медведь продолжает тонуть в болоте…

Бам… бам… Его друг Тимыч и главный забияка из «В»-класса Барвицкий, или Барвиха, катаются по земле, осыпая друг друга ударами. В первом классе Барвицкий обижал Васеньку как самого маленького и слабого, а когда во втором появился Тимыч, то переключился на него. Тимыч хакас, и Барвиха стал хлопать его по щеке и называть китайцем. Тимыч принял вызов, и теперь они распластались на газоне, нелепо растопырив ноги. Тимыч не может выбраться из-под тяжёлого Барвицкого, его лицо раскраснелось. Остальные снова стоят и смотрят. Васеньке не хочется лезть в драку, но и бросить друга он не может. Он делает шаг к дерущимся, но кто-то из вэшек отстраняет его и говорит: «Две собаки дерутся, третья не лезет». Васенька решает, что вэшкам видней, по каким правилам должны происходить драки, поэтому он встаёт вместе со всеми и продолжает смотреть.

Хлоп… хлоп… Это Васенька поспешно стучит ладонью по татами. Противник сидит на нём верхом и, уперевшись коленом в позвоночник и взяв горло Васеньки руками в замок, тянет на себя, одновременно душа и больно выгибая тело. Васенька едва достаёт рукой до пола, чтобы постучать. Рефери прекращает бой. На тренировках им говорили, что зажимать голову в замок нельзя, но Васеньке всё-таки засчитывают поражение. Он растерянно и обиженно отходит в сторону, поправляя кимоно.

Родители отдали Васеньку и Тимыча в секцию дзюдо, чтобы те научились защищать себя. Однако Васенька к тому времени уже выработал другой способ самозащиты в школе: он рассказывал одноклассникам истории с продолжением в духе американской фантастики — с роботами, звездолётами и лазерным оружием — и тем приобрёл определённый авторитет. Теперь ему непонятно, с какой стати он, так складно умеющий писать стихи, окончивший первые два года на одни пятёрки и пользующийся уважением сверстников и учителей, должен что-то доказывать, валяясь по полу с незнакомыми мальчишками. Конечно, кувыркаться с Тимычем очень весело, но именно поэтому сэнсей и не любит ставить их в паре. Васеньке приходиться драться с мальчишкой младше себя, который однако превосходит его ловкостью и упорством. Быть побитым малышом обидно вдвойне, а этот ещё и очень вредный: каждую схватку он сопровождает неприличными ругательствами, а каждую победу — язвительными насмешками. Однажды Васенька зажал ему голову в замок, но ему сказали, что так делать нельзя. «Ну, что, обделался?» — говорит ему малыш после удачной подсечки. В том, что ругаться нехорошо, Васенька убеждён железно, но против этого сэнсей не возражает. Да, тут работают иные законы, которые Васенька отказывается понимать. Разве дзюдо это не спорт, не честное состязание в ловкости? Зачем же непременно ненавидеть соперника, унижать его? Да за какие грехи он оказался в этой пропахшей потом казарме, где все смеются над ним за то, что он не может ни разу подтянуться?

Он всегда так любил фильмы про восточные единоборства, про мудрых учителей и преданных учеников. А оказалось, что вся эта восточная романтика пропитана дикостью и несправделивостью. После турнира он сдал кимоно гардеробщице спортзала и больше туда не ходил. Скоро бросил это дело и Тимыч. Вместо этого они решили вместе рисовать журнал комиксов про ниндзя.

«Оспамипа… оспамипа…» Бац… бац… Играют в футбол дворовые мальчишки — пинают мяч об стену. Когда Васенька проходит мимо, один из них с силой пинает мяч в его сторону, целится в голову. Васенька узнал его: он жил в правом крыле и звали его, кажется, Витька. Однажды он приставал к малышне, а Васенька как раз проходил мимо. Васенька был постарше Витьки и сказал ему от малыша отцепиться, а когда Витька огрызнулся, то как-то очень удачно его срезал парой едких слов. Витька этого не забыл и однажды привёл старших дружбанов, чтобы на Васеньку «наехать». С тех пор они не давали Васеньке проходу: зубоскалили, толкали, улюлюкали, если встречали на крыльце, то не пускали в дом. Приходилось выжидать кружить по окрестностям, пока не уйдут. Но это ещё ничего. Хуже всего было внутри дома. Раньше это было типовое общежитие, внизу помещалась вахта. А после приватизации жилья вахта стала не нужна, нижний холл опустел и стал излюбленным местом сборищ шпаны. Здесь они курили, пили, лапали девчонок и пинали футбол. В тусклом заплёванном помещении они чувствовали себя более смело. Но зато в полутьме можно было быстренько проскользнуть в своё крыло. Правда ждать лифта на виду у всех и спиной ко всем было небезопасно: могли окликнуть; а при подъеме пешком можно было столкнуться с неприятелями на каждой площадке. На узких пролётах с ними было особенно трудно разминуться. Здесь тоже было темно и тяжело пахло мочой. Врагов у Васеньки был полон двор, а единственный друг детства Аркаша с первого этажа и сам был трусоват и заступаться за друга не стал бы.

Отец тогда уже ушёл из семьи — не сладилось у них с мамой — не кого было расспросить о том, как себя вести в «мужских ситуациях». Надо ли драться или избегать конфликтов? Как реагировать на оскорбление, как защищать своё достоинство? Что противопоставить численному перевесу уличной шпаны? Никто не мог объяснить ему этого, и даже во всех книгах, которые он читал в школе и в университете, об этом не было сказано ни слова.

Потом они переехали на окраину. И этим конфликт был исчерпан. Но до сих пор, если ему доводилось проходить мимо дома своего детства, его передёргивало от отвращения, а в сердце пробегал холодок.

…И ещё ему вспомнился один случай. Он с друзьями (сколько же их было?) гулял по центру города. Вот они прошли мимо небольшого скверика, а точнее, закутка с парой деревьев и несколькими лавочками возле шумного перекрёстка. Раньше здесь было традиционное место сборищ неформалов, теперь здесь пьют пиво типы неприятного и опасного вида — подчёркнуто неряшливые, крупные парни с красными физиономиями. Так что приятели спешат пройти мимо. Но от выпивающей толпы отделяется несколько бритоголовых. Они кричат Васеньке вслед: «Эй, пацан!» Васенька мысленно втягивает голову в плечи, но старается ничем не подать вида, что услышал этот вызов, и, не ускоряя шага, но решительно уйти подальше. Он делает глазами знак спутникам следовать за ним: они ведь тоже не драчливы и длинноволосы. Авось лысые ограничатся тем, что покричат в спину, что-нибудь обидное. Но, похоже, у тех кончилось пиво и свободные деньги, так что они быстрым шагом догоняют компанию. Васенька увидел впереди трёх «стритующих»: девочка дудит на флейте, один парень играет на гитаре, другой подсовывает прохожим шляпу. Все трое тоже неформалы. Васенька с друзьями остановился около них. Может, хулиганов остановит хотя бы число волосатых?

Эти были совсем бритоголовые — даже без чёлочек над глазами, значит, фашисты. Сколько же их было? Трое или четверо. Среди них выделялся ростом здоровенный детина, видимо, главный экзекутор. Уйти не удалось, встреча перешла в фазу «базара». К Васеньке подошёл самый мелкий из преследователей. Почему именно он, почему именно к Васеньке?

Видимо, мелкую сявку пускают вперёд, чтобы она училась лаять, или потому, что жертве будет проще огрызнуться на мелкого и тем самым создать прецедент для пуска «тяжёлой артиллерии». Основной сзади уже разминает лапы. Почему мелкий подошёл именно к Васеньке? Наверное, счёл его самым главным. А ведь и правда Васенька пользуется уважением в своей компании, и выглядит он наиболее заметно и ярко: длинные волосы до плеч, пёстрая рубашка, расклешённые джинсы, на руках бисерные браслеты, а на шее — металлическое солнце с подвешенными к лучам колокольчиками. Ну, зачем он так одевался? Неужели затем, чтобы регулярно получать по морде? Был ли это вызов «миру попсы» или подсознательный призыв о помощи: «Посмотрите, я ищу смысл жизни — присоединяйтесь!»

Мелкий окидывает Васеньку взглядом, выбирая, до чего бы докопаться. Выбор богатый! Наконец, он упирает палец в позолоченное солнце:

— Это у тебя зачем? Ты что, солнцу поклоняешься?

— Нет, я православный, — спешит пояснить Васенька.

Ну, вот. Разве не ради разговоров о религии он превратил себя в ходячий экспонат? Жаль только, что откликались на это послание одни хулиганы… Васенька давно и напряжённо думал о том, что такое русский народ? То есть, что такого он может сказать рядовому россиянину, чтобы тот увидел в нём своего брата. Ведь ясно же, что не за внешний вид его били. В нём опознавали чужого. Но почему? Васенька был убеждён, что единственной «духовной скрепой» русского народа является православие. Если ты православный, то «будь ты хоть негром преклонных годов» — всё равно русский; если считаешь себя русским, значит, в глубине души — православный. Конечно, не сам он дошёл до такой философии. Собственно, никакой цепочки размышлений, обоснований и доказательств за ней не стояло. К этой идее можно только «приплыть». Эти мысли сквозили в лекциях университетских преподавателей, вскользь упоминались по телевизору, они обсуждались в новых несоветских книгах (а советские книги Васенька на дух не переносил), вот и религиозный философ Бердяев, захвативший полки книжных магазинов (кроме него был ещё Ницше, но его Васенька тоже на дух не переносил), писал: «И даже отпадавшие от православия русские люди остаются православными по своему душевному типу». Никаких доказательств, никаких умозаключений, только ненавязчивое, бесконечное повторение…

Хлоп… хлоп… одно накладывалось на другое. Телевизор, преподаватели, модные философы и суперзвёздные рокеры пели в унисон — и однажды Васенька ощутил и принял эти мысли как свои собственные.

— А я думал, ты — язычник, и в Перуна веришь, — сказал мелкий.

Всё ясно, эти бритоголовые — язычники. Сейчас это очень популярно среди фашистов. Знакомец Васеньки с истфака по кличке Батхед постоянно подсовывал ему газетки со свастикой на первой странице. Там многое говорилось о богах славян… Ещё можно было притвориться, выкрутиться. Но Васенька не готов был, не мог, не хотел вот так прямо предать то, во что верил.

— Нет, я православный, — и попытался сразу вдогонку воспроизвести столь нравившуюся ему формулу Бердяева. — Упавшие люди… становятся православными…

— А зачем у тебя нос такой неславянский?

Васенька прямо растерялся. Да, нос у него длинный, с горбинкой. Но ведь у привязавшегося к нему мелкого у самого глаза карие, сросшиеся на лбу чёрные брови — тоже как-то не по-славянски это выглядит. И что тут скажешь?

Все остальные волосатые неуверенно топчутся на месте, помалкивают и отводят глаза, прохожие спешат мимо, лишь раздражаясь от того, что столпившаяся молодёжь мешает проходу. Помощи ждать неоткуда.

И вдруг откуда-то сбоку раздаётся:

— Эй, чего привязались к пацанам?

К сборищу подходит паренёк невысокого роста, жилистый. С виду вовсе не неформал: джинсы, расстёгнутая рубашка навыпуск, короткая стрижка. Он смотрит на бритоголовых вызывающе.

— Слушай, вали отсюда, не лезь, — говорит ему самый крупный хулиган неожиданно писклявым голосом.

Парень подходит прямо к нему и смотрит на него снизу вверх своими пронзительными, голубыми глазами. Детина невольно отшатывается от него, а парень продолжает наседать:

— Ну, вот я еврей. Пойдём-ка, отойдём в сторону.

Конечно, на еврея он вовсе не похож, однако настаивает на этом и требует драки. Бритоголовые сперва струсили, но потом сообразили, что он предлагает им отойти в сторонку, стало быть, в какой-нибудь тихой подворотне они навалятся всей кучей и одолеют супостата, так что охотно последовали за странным парнем вдоль по улице. Неформалы радостно выдыхают и спешат разойтись.

Говорили, что скинхеды жутко избили того парня, впрочем, возможно, они сами этот слух и распустили. Говорили ещё, что этот парень наркоман. Это был утешительный слух, поскольку избавлял от чувства вины (что ему, наркоману, сделается?) и стыда (это он из-за наркотиков такой смелый, а то непременно бы струсил, как и мы). Но вот теперь, все эти воспоминания, взятые вместе, не позволяли себя успокоить никакими доводами и молитвами…

Бам… бам… От челобития на лбу обозначилась красное пятнышко. Васенька поднял глаза на икону. Иисус на кресте стыдливо опускал глаза и разводил дырявыми руками. Уж не под стать себе ли Васенька выбрал этого беспомощного, кроткого, бездеятельного бога? Конечно, не все христиане робки: крестоносцы залили кровью Святую Землю, гугеноты и католики резали друг друга, пуритане изничтожили индейцев, православные тоже любят похвастаться, кого и в каких количествах они поубивали… Васенька устало поднялся с колен: бог, которого он выдумал по своему образу и подобию, опять отмолчался на его вопросы.

Засыпая, он думал о новых персонажах своего романа, о том, что хорошо бы было завтра встать не в шесть утра, а далеко за полдень…

(Опубликовано: День и ночь № 6 за 2015 г.)