Что случилось. Глава 9

Дмитрий Косяков

Что случилось

Глава 9. «Это выдумано… это не нужно…»

Он проснулся далеко за полдень. Что заставило его так долго спать? Колдовство или просто усталость? Над головой был высокий, но заплёванный потолок. Сначала он просто вглядывался в мутные разводы, но они рождали только гадкие ассоциации или оживляли дурные воспоминания. Что происходит… Зачем он всё ещё жив?

Он повернулся на бок и ощутил боль во всём теле и бутылку пива в правой руке. Почувствовав своё тело, он в то же время почувствовал, как из него уходит энергия, вытекает жизнь. Надо было сцепить руки и закольцевать внутренние биотоки, но на это не было сил. Тогда он понял, что жизненная энергия передаётся через его пальцы бутылке и концентрируется в пиве. Ему хватило героизма, чтобы волевым усилием влить в себя остатки спасительного напитка.

Теперь всё будет хорошо.

И всё было хорошо, пока он не вспомнил о ней. Она уже ушла. Ушла давно. Зачем? Разве им было плохо вместе? Да, им было плохо. Просто она любила пить пиво, а у него было так мало денег…

В соседней комнате заиграл телевизор. Рассказывали шутку об одном жадном и хитром народе и другом, пьяном и глупом. Нильс приподнялся и беззвучно выругался. Он сполз с кровати. Пол был грязный, и это помогло подняться на ноги. Нильс уронил бутылку и побрёл на звук, придерживая руками голову, чтобы она не развалилась напополам.

Почему же она всё-таки ушла? И сколько дней назад это случилось?

В дверной проём он попал не сразу. «…Входите тесными… сквозь игольное ушко…»

В соседней комнате, такой же пустой и грязной, на полу стоял включённый телевизор. Кто-то шипел оттуда: «Вы не толерантны к убийцам? Тогда вас надо убить…» Перед телевизором на корточках сидел человек. Почувствовав присутствие Нильса, он встал и обернулся. Это был Вильмар. Он был одет в элегантный чёрный плащ, поверх которого сияли улыбка и бритая макушка.

— Какого чёрта ты снова здесь? – просипел Нильс.

Улыбка стала ещё шире:

— По-моему, тебе давно пора вернуться. Посмотри, во что ты превратился.

— Куда вернуться?

— Я хотел сказать, тебе давно пора забить на людей. Ты им не нужен и никуда не приткнёшься. А у нас есть для тебя работа.

— У кого «у вас»?

— Ты прекрасный оборотень-лицедей, ты бы мог выступать на сцене. Петь им песни. Наши песни.

— Ты из этих… из жрецов? Как я сразу не догадался! Вилька, а я думал ты от самого…

— Скажем так, немного от тех, немного от других. Так ты хочешь петь?

— Но это же мерзкая гадость.

— Это только юмор. Ты изображаешь подонка, они это хавают. В душе ты – гений, тонкий эстет. А они будут обожать тебя за твою низость. Таковы уж люди. Разве не смешно? Ты им плюёшь в лицо, а они тебя благодарят, платят деньги. Да и мы подкинем… Впрочем, есть и ещё один заказ — поймать одного неведимку…

Нильса сильно тошнило не то от вчерашних напитков, не то от этой улыбки… И трясло. Тоже то ли от озноба, то ли от злобы.

— Не так уж отвратительны люди.

— А вот увидишь.

— Просто не надо подзуживать их, сбивать их с толку…

— Да, а они мягки, как пластилин. Сейчас добры и сознательны, а через секунду, глядишь, морду друг другу бьют. Ты и сам для себя всё решил. Просто спорить любишь. Ты и соглашался со мной вчера. Разве не помнишь?

— Нет, не помню.

— И не удивительно. От этой травы у тебя давно уже память отшибло. Надо было сначала спросить у меня, как это действует, а потом уже покупать. Желательно, у меня же. Сегодня говоришь одно, завтра – другое. И каждый день считаешь себя умным и правым.

Это было невыносимо. Нильса качнуло, и он ухватился за плечо Вильмара.

— Ты не прав.

Вильмар стряхнул его руку, Нильс упал на четвереньки. Мысли путались, голова кружилась, и потому трудно было спорить и возражать, но спорить было необходимо.

— Я могу создавать совсем другие вещи. Красивые, добрые…

— Зачем?

— Людям.

— И? – ухмылка.

Нильс стал цепляться за ноги и плащ вампира, чтобы встать и посмотреть ему в глаза.

— Разве ты не понимаешь, что должно быть на свете добро? Что нельзя гадость, понимаешь, просто нельзя?

Тело Вильмара странно вибрировало под руками, оно наклонилось куда-то назад. Голову крутило. Нильс вертел в руках своего оппонента, пытаясь найти его глаза. «Я не хочу быть злым. Делать добро естественно. Это в человеческой природе. А зло, потакание инстинктам, это выдумано… это не нужно… это разрушает…» Он мотнул головой, окинул глазами комнату, в глаза бросилось какое-то трюмо. В зеркале мелькнула испуганная гримаса. «Все дети добры изначально, а чем мы отличаемся от них? Это иллюзия. Каждый, я повторяю, каждый способен на внутренний подвиг… некое озарение…» Он хотел схватить Вильмара за одежду, но пальцы возились в чём-то скользком, что-то липкое засыхало на щеках, на груди… «Помню в детстве… ну кто из нас не будет рад солнечному погожему дню? …» Он не ощущал тела Вильмара, не чувствовал и своего тела, понимал только, что прилагает все силы, чтобы не упасть, чтобы держаться за эту худую длинную фигуру в плаще. Ещё, наверное, тряслись руки. Перед глазами всё прыгало и качалось. Плыли какие-то пятна, проносились какие-то клочья. Ухало сердце. «Мы будем чисты, как небо… Да что там! Мы и так чисты, как небо. Надо только поверить в это, расправить невидимые крылья души и…»

Потом он не смог говорить, перед глазами снова появилось лицо. Губы больше не смеялись, они что-то отчаянно кричали, но не было слышно ни слова – в ушах стоял треск от того, что что-то хрустело на зубах. И Нильс старался поскорее разгрызть это что-то, выплюнуть его и продолжить свой монолог о чём-то… О чём?!

«Я объясню ему… объясню», — думал Нильс, отшвыривая прочь левую руку Вильмара. Это была точно левая рука: на ней не было перстня. Пары пальцев не хватало, но средний остался. Всё труднее было держаться за Вильмара. Или они оба уже лежали на полу… По крайней мере, сквозь одежду прощупывалась твёрдая поверхность… Упали? Или опёрлись о стену? Впрочем, Нильс искал его глаза. И нашёл. Один. «Голубой», — подумал Нильс. Второй искать в однородном месиве и крошеве было уже бесполезно. Он положил глаз на ладонь, чтобы больше не потерялся, и хотел продолжить свой разговор. Но слова не произносились, как будто гортань и челюсти изменили свою форму. Встать тоже не удалось. Тогда Нильс облизал кровь с губ и пополз прочь из комнаты.

Из дома он вышел на своих на двоих, но уже в сумерках. Молодёжь толпилась у ларьков. Из автомобилей гремела музыка. Ночь обещала быть тёплой, теперь весь квартал не уснёт до утра. Он прошёл мимо одной шумной компании. Перед глазами всё плыло, качались слепые нерабочие фонари, как скрюченные пальцы, вцепившиеся в небо; качались дома. «…Мы с Васьком в тренажёрке вчера качались…» Они хохотали в одиннадцать глоток. Голоса сливались в общий гул. «Люди… люди…» — твердил себе Нильс, пытаясь докричаться до себя через шум проезжающих машин, грохот и разговоры. «Люди… люди…»

— Эй, пацан! – услышал он за спиной, когда завернул в какой-то проулок.

Нильс обернулся – к нему спешили двое. Один в спортивных штанах, мешковатой куртке и лихо заломленной на затылок вязаной шапочке. Второй был в чёрной форме охранника. Они подбежали и встали так, чтобы ему некуда было деться. «Люди… люди… — твердил себе Нильс. – Они просто спросят у меня время или немного денег». Он поднял на них глаза.

— Слышь, пацан, дай денег. Нам на пиво не хватает, — сказал парень в шапочке. Нильс сразу мысленно окрестил его «Хлопец». Охранник ждал и пока разминал кулаки.

— У меня нет денег.

— Нет?! А если найдём? – шагнул поближе Охранник.

— Погоди, — махнул ему рукой Хлопец. – Слышь, пацан, а ты чего модный такой?

«Люди… люди… Не буду же я им объяснять, как хочется иногда запомниться проходящим мимо, оставить о себе яркое впечатление; как хочется побольше рассказать о себе своим видом, создать некий образ. Оставаясь в чужой памяти, доказывать себе, что я всё ещё существую. Однако, это трудная задача. А я всего лишь волосы отпустил слегка да шарф разноцветный у одной бабушки купил…»

— Нравится мне так.

— Нравится тебе так?! – Хлопец придвинул своё лицо совсем близко и вытаращил глаза. – А знаешь ли ты, что сейчас ребята на войне умирают? А ты тут в шарфу ходишь!

— Я этих ребят туда не посылал. А если вам за них так обидно, так поезжайте им на помощь.

— Э, нет, — они прижали его к стене. – Мы здесь для того, чтобы от таких, как ты, Родину защищать.

— Родину надо не от цветных шарфов, а от братвы и мрази защищать, — оскалился Нильс. И тут они разглядели его перепачканное в крови лицо.

— Ты в чём это вымазался? Варенье что ли ел? – заржал Хлопец.

— Да… варенье.

— Ха-ха-ха! Ну и как?

— СЛАДКО!!

С этими словами Нильс вцепился в его лицо когтями. Парни даже не сразу поняли, что происходит. Потом Хлопец замахал руками, пытаясь ударить Нильса, но, ощутив страшную боль, захрипел и ухватил противника за… когда он осознал, что это лапы, Хлопец заорал по-настоящему. Охранник нервно выхватил баллончик и брызнул Нильсу в морду. Впрочем, баллон был, очевидно, старый: газ разлетелся во все стороны, забиваясь в глаза, рты и ноздри всем троим.

Шипение, звуки кашля и брань.

Нильс выпустил исцарапанного Хлопца и нырнул под локоть второго противника. Тот всё ещё давил на кнопку. Облако газа росло. В глазах ворочались слёзы, перемешанные с кислотой. Охранник почувствовал, как звериные челюсти сомкнулись на его левом запястьи. Он глянул вниз и сквозь боль рассмотрел налитые кровью круглые глаза с вертикальными зрачками.

— А-а-а!

Хлопец ещё видимо не вполне понял, с кем столкнула его эта жестокая городская ночь, он вытащил из кармана нож и бросился на врага со спины. Чутьё зверя не подвело Нильса. Он резко развернулся, не выпуская чужого запястья из зубов, и сшиб Хлопца с ног его же товарищем. Захрустели кости – теперь руку Охранника не спас бы ни один врач. Он застонал и в полуобморочном состоянии стал отползать к стене. Хлопец беспомощно пошарил руками в снегу в поисках ножа и повернулся, чтобы бежать.

Нильс одним прыжком настиг его и придавил к земле. Когти мигом прошли сквозь плоть и упёрлись в асфальт. Парень сразу перестал шевелить продырявленными руками и ногами. Он с ужасом смотрел на клыки чудовища своими слезящимися глазами. Из жаркой тёмной пасти пахло смертью… многими смертями.

— Ты любишь Родину? – проговорил зверь. – Вот и расскажи мне, что такое Родина?

— Я… я не знаю ничего! – прохрипел парень.

— Отвечай, я сказал! – заревел зверь. У стены застонал и пошевелил ногами Охранник.

— Родина… это… это, — торопливо и сбивчиво заговорил Хлопец. Его глаза испуганно шарили вокруг. – Это наша земля. Это наша страна.

— Земля? – усмехнулся Нильс. Его лицо смягчилось и стало отдалённо напоминать человеческое. – А если здесь инородцев поселить, а вас всех повыгонять отсюда? И как это земля запрещает кому-то в шарфе ходить? И почему за эту землю кто-то воевать должен?! По-моему, этой земле совсем без людей гораздо лучше было бы. И страна, говоришь? А на кой ты этой стране сдался? И что ты о ней знаешь, а?! Отвечай, что знаешь?!

— Мы… у нас оружие самое лучшее, а ещё…

— Читай стихи. На родном языке. Понравятся – отпущу.

Глаза парня забегали ещё быстрее, в них появилась надежда. Сидя у стены, Охранник шарил рукой в снегу. Нож и правда валялся где-то рядом. Хлопец долго не мог ничего вспомнить, он всё быстрее вращал глазами, не решаясь глядеть на зубы Нильса. Горячая слюна капала ему на лицо. Охранник уже нащупал нож и, взявшись за лезвие, примеривался для броска. Хлопец торопливо залепетал, постоянно оглядываясь на товарища:

— Эй, подруга, держи мой винтик в губках,

Я им сорву резьбу тебе под юбкой…

Охранник не решался на бросок – боялся привлечь к себе внимание. Уж лучше чудовище сожрёт дружка, а о нём и вовсе забудет. Морда зверя наклонилась к Хлопцу, парень, захлёбываясь, затараторил:

— Это песня… т-так поют… они… г-группа… «Дикий вылуп»… песня это… т-т-такая…

Челюсти сомкнулись. Раздался хруст. Из лопнувшего черепа потекли мозги. Много ли их было? Теперь, в общем-то, всё равно.

Охранник почти нашёл в себе силы подняться, когда зверь повернулся к нему. Нож, брошенный дрожащей рукой не пролетел и двух метров и снова исчез в снегу. Тяжёлые лапы опустились на плечи парня.

— Твоя очередь.

Из пасти пахло кровью и ещё чем-то, из чего раньше состоял Хлопец. Охранник испуганно вскинул глаза, лицо свело судорогой страха.

— Ну! – взревел Нильс. И парень нашёл в себе силы прошептать:

— В твоих ладонях – небо, которого нет.

В твоих ладонях…

Теперь я понял: ночью не нужен свет.

Теперь я понял.

Зверь ждал, и ободренный Охранник продолжил нараспев (похоже, это тоже была какая-то песня):

Несовершеннолетняя,

А совершенно зимняя.

Песня недопетая,

В детство унеси меня.

— Барахло, — прорычал зверь и раскрыл пасть. В переулке как будто стало ещё темнее, как будто ночь настала именно в эту минуту. И тогда перепуганный парень зажмурился и сам для себя неожиданно проговорил:

Две лягушки под мостом

Говорили с кораблём:

«Ты откуда к нам плывёшь?

И чего с собой везёшь?»

«Я приплыл из дальних стран.

Я привёз вам барабан».

— Сам придумал? – удивился Нильс. Он слегка отодвинулся, парень понял это потому, что жаркое дыхание больше не обжигало лицо.

— Это мне мама в детстве… то есть, да, сам… то есть мама… не убивайте меня пожалуйста. Мы же не знали…

Охранник открыл глаза. Перед ним стоял человек. Обычный человек, просто в цветном шарфе и чуть длинноватыми волосами.

— Чего вы не знали? Что я смогу защитить себя?

Нильс вытащил из кармана наушники, там, в кармане, нажал на пуск, а наушники надел на Охранника. Играла какая-то старинная музыка.

— Вот послушай. Это твоя Родина.

Музыка сначала была просто похожа на всё то, что играют большие оркестры. А потом это просто стало не важно. В ней было много всякого, и сразу захотелось думать и вспоминать. Музыка становилась то грустной и торжественной, то радостной и простой. Всё это переплеталось, и Охранник думал о своей жизни и смерти Хлопца, которого называли Штырь, и имени которого теперь, наверное, никто не узнает. Думал о том, как несколько часов назад его самого выгнали с работы. Думал об отце, который умер от пьянства, о матери, которая так и не смогла выйти замуж во второй раз, несмотря на большое количество любовных связей. О девушке, которая, не любит его за то, что он беден. И о другой девушке… с тем же финалом. Думал про войну, про инородцев, и про то, что хорошо бы хоть раз побывать за границей, подальше от своего вонючего города, своей скучной земли.

А потом он упал в обморок от кровопотери, и Нильс забрал наушники и ушёл.

— Всё честно, — сказал Нильс, вынимая из кармана глаз Вильмара. – Просто они желали удовольствий, а я с детства желал быть сильным. Сильнее всех. И стал. Всё честно. Я этого хотел. А они проиграли. Вы все проиграли.

(Опубликовано: День и ночь № 6 за 2015 г.)