Мастер и марксисты: Вожди большевиков на страницах прозы Булгакова (Ч. 3)

Переориентироваться на Сталина

После звонка Сталина Булгакова действительно приняли во МХАТ, и для него наступил период относительного благополучия, но с согласия того же Сталина в отношении Булгакова впоследствии была развязана травля в печати. Сигнал был подан статьёй в «Правде», далее по команде подключились сотрудники МХАТа. Так что Булгаков был вынужден уйти из театра.

Всё это произвело на Булгакова ошеломляющее впечатление, теперь он окончательно убедился, что его личная судьба зависит от этого таинственного и всемогущего человека.

С конца двадцатых Булгаков старался творчески и политически переориентироваться на Сталина. В значительной степени Сталину и адресован роман «Мастер и Маргарита»: всё равно в печать он мог попасть только после прочтения Кобой, поэтому по страницам разбросаны различные намёки, предназначенные исключительно для Сталина. Литературовед и историк Мариэтта Чудакова сообщает со ссылкой на дневник третьей жены Булгакова:

«И наконец, 23 октября — очень важная запись в ее дневнике: «<…> Выправить роман и представить». «Представить» означало на языке эпохи только одно — передать Сталину. Вот эту мерцающую надежду автора на положительное решение его судьбы посредством романа зафиксировали воспоминания Абрама Вулиса . Вулис запечатлел слова Елены Сергеевны в их разговоре 1962 года: «Миша иногда говорил: „Вот вручу ему роман, и назавтра, представляешь, все изменится!“». Вот такая вера тогда была в волшебное свойство сталинского слова»¹.

В этом контексте совершенно неожиданный смысл приобретает фраза в конце «Мастера и Маргариты»: «Ваш роман прочитали». В контексте сюжета выходит, что роман Мастера прочитан высшими силами, стало быть, являвшийся адресатом романа Сталин, приравнивается в этом эпизоде к богу.

Неправый суд симпатичного Пилата

Булгаков был неглуп и понимал, что Кобу интересуют только две вещи: возвеличивание его персоны и оклеветание, оплевание его врагов. И то, и другое нашло отражение в романе «Мастер и Маргарита». Итак, мы возвращаемся к образному строю романа и его главной идее — интеллигенция и власть.

Наиболее очевидной фигурой, воплощающей власть, в романе является Пилат. Он изображён с симпатией, оказывается неглупым человеком, способным понять и оценить ум и способности Иешуа. И всё-таки он вершит неправый суд — отдаёт мирного философа на казнь, а потом ещё и организовывает тайное убийство предателя Иуды.

Конечно, изображение Пилата в качестве справедливого и осторожного судьи не противоречит евангельской трактовке. Но почему Булгаков, довольно смело и даже вызывающе обращающийся с образом Иисуса и его ученика, вдруг щадит Пилата? Булгаков тщательно изучал исторические труды и не мог не знать, что в действительности Пилат был жестоким самодуром. Очевидно, данный образ Пилата — не просто следование букве Евангелия, но осознанный авторский выбор, продиктованный расчётом или страхом.

Всё это писалось в разгар тридцатых годов, когда шли организованные Сталиным партийные чистки, уничтожались виднейшие теоретики партии и деятели культуры, когда шпионство, доносы и тайные убийства захлестнули страну. Для всякого культурного человека было ясно, что «московские процессы» над лидерами большевистской партии основаны на подлоге. Булгаков в своём романе восстаёт против неправого суда, но в то же время как бы снимает с Пилата вину, смягчает её.

Пилат виноват лишь в поспешности и в слабости: он не разобрался в деле, поддался головной боли и в конечном счёте оказался заложником своего окружения: подлого фарисея Каифы, тёмной невежественной толпы, выбравшей Варравана. Весь суд над Иешуа оказывается срежиссирован Каифой, который действовал на основе государственных соображений: «Не мир, не мир принёс нам обольститель народа в Ершалаим…»

Виновато оказывается окружение, а Пилат — не так уж причастен к неправому суду и даже мстит Каифе и Иуде. Надо сказать, и Сталин впоследствии расправился с непосредственными исполнителями своего террора — Ежовым и Ягодой. Верил ли Булгаков в непричастность Сталина к террору? Вряд ли. И однако стремится, насилуя себя, различными способами оправдать диктатора и одновременно что-то подсказать ему.

С помощью образа Пилата Булгаков как бы взывает к милосердию всесильных. Пускай слепая толпа жаждет крови, пускай суд уже срежиссирован аппаратом, Игемон не должен подписывать приговоры (так и хочется сказать, расстрельные списки), иначе он будет проклят в веках.

Сталин — прототип Воланда

Следующим очевидным воплощением Сталина в романе является Воланд. Конечно, сам автор всячески отрицал наличие у образа Воланда реальных прототипов. Это обычное дело: художники обычно не любят раскрывать свою кухню, особенно, когда это им может грозить расстрелом. Это не должно препятствовать выдвижению исследовательских гипотез. И предположения о наличии у Воланда реального прообраза неоднократно высказывались исследователями.

Борис Соколов видит в Воланде Ленина. Но его доводы абсолютно эфемерны: якобы он так же неуловим, как Ленин в подполье. Зато куда чаще исследователи, в их числе уже упоминавшаяся Мариэтта Чудакова, указывают в качестве прототипа Сталина.

Несмотря на то, что некоторые критики протестуют против такого прочтения (литературовед Владимир Лакшин, утверждает, что «трудно представить себе что-либо более плоское, одномерное, далекое от природы искусства, чем такая трактовка булгаковского романа»²), однако исключать сталинскую составляющую из образа Воланда так же глупо, как и сводить этот образ к ней одной. Булгаков — сложный, многомерный писатель, закладывающий в свои произведения различные смысловые пласты.

Сталин действительно казался многим современникам (да и по сей день кажется потомкам³) фигурой загадочной, почти мистической. Как мог невзрачный и неотёсанный Шариков взять верх над образованными и талантливыми, популярными в народе и в партии вождями? Не исключено, что и сам Сталин удивлялся этому.

«Несомненно, что с тех пор, как он оказался на вершине власти, им владеет неуверенность, ему вообще несвойственная, но все усиливающаяся. Он сам слишком хорошо знает свое прошлое, несоответствие между амбицией и личными ресурсами, ту третьестепенную роль, которую он играл во все ответственные критические периоды и собственное его возвышение кажется ему, не может не представляться ему результатом не только собственных упорных усилий, но и какого-то странного случая, почти исторической лотереи», — свидетельствовал Троцкий, прибавляя, что потребность в гиперболических похвалах, в постоянном нагромождении лести» была признаком именно этой неуверенности в себе, что победа Сталина над большевиками должна была казаться диктатору «необъяснимой и загадочной»⁴.

Удивлялись победители, удивлялись побеждённые, удивлялся народ, узнавший о существовании Сталина лишь, после того, как он окончательно взобрался на трон накануне тридцатых годов. Как тут было экзальтированным субъектам не впасть в мистику? По свидетельству Мариэтты Чудаковой, русский «религиозный философ» Степун совершенно серьёзно утверждал: «За Сталиным кто-то очень явно стоит, но это не какой-то другой человек или другие люди. За ним стоит дьявол»⁵.

Так стоит ли считать невероятным то, что Сталин стал одним из прототипов Воланда в «Мастере и Маргарите»?

Добрый царь

При этом исследователи отмечают, что булгаковский дьявол отнюдь не так плох и зол: если на первых страницах романа Воланд комичен, то вскоре он вырастает в справедливого судью, карающего негодяев и милующего достойных. По его приказу застрелен «наушник и шпион» Барон Майгель, его слуги разоблачают взяточников и доносчиков, рвачей и зазнавшихся сановников, подхалимов, лгунов, бесталанных писателей и предвзятых критиков. Воланд действительно «совершает благо», как и указано в эпиграфе к роману.

С образом Воланда Булгаков проделывает ту же операцию, что и с образом Пилата: он снимает с него ответственность за творящееся вокруг него зло. Зло творят плохие чиновники, как сказали бы сегодня, «коррупционеры», верховная власть к этому непричастна. Её задача — разобраться и покарать. Классическая формула сталинизма: «Сталин хороший — но ему всё неправильно докладывали», по-сути, повторяет мысль о добром царе и злых министрах.

Воланд оказывается не только справедливым судьёй, но и тонким сердцеведцем. Что же, отчасти это справедливо и в отношении Сталина. Он тоже умел играть на струнах человеческих душ, правда, видел в людях только плохое: трусость, зависть, жадность, честолюбие. Выходит, что Булгаков в Воланде как бы дорисовывает Сталину недостающие качества: благородство, великодушие, культурность.

Крайне важной является сцена сеанса чёрной магии в театре-варьете, где Воланд желает посмотреть, «изменились ли эти горожане внутренне», и приходит к заключению, что, несмотря на внешние изменения и технические усовершенствования, жители послереволюционной Москвы — «обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних».

В этом отрывке Булгаков снова выражает свой скепсис относительно революционного процесса, заявляя, что большевикам так и не удалось создать нового человека, но одновременно намекает, что, если революция провалилась, если люди остались прежними, то этим людям снова нужен царь, властелин, божество. Таким образом Булгаков тайно коронует Сталина.

Стоит отметить, что Булгаков здесь тонко угадал тайные мысли самого Сталина. В тесном кругу своих приближённых Кобы высказывал идеи о том, что русскому народу нужен царь. А примерно через год после смерти Булгакова, в разгар войны, Сталин принялся заигрывать и с Православной церковью, то есть стал подкармливать ещё сохранявшиеся в народе религиозные предрассудки.

Но не будем забывать, что Сталин присутствует в романе не только под чужими образами и личинами, а и непосредственно, в качестве самого себя. Прощальные слова Воланда — «У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело, и вообще все кончено здесь. Нам пора!» — непосредственно обращены к Сталину. Воланд покидает Москву, оставляя Сталина вместо себя.

Необъяснимые происшествия в квартире

Воспев и короновав Сталина, Булгаков одновременно карает и оплёвывает его врагов. Делает он это с помощью уже известной нам тайнописи (но так, чтобы «главный читатель» догадался, о чём речь). Перед нами снова развёртывается иносказательное описание внутрипартийной борьбы, и снова оно подаётся в виде борьбы за московскую квартиру. Но на этот раз симпатии автора на иной стороне.

История «нехорошей квартиры» весьма символична:

«Надо сказать, что квартира эта – N 50 – давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще два года тому назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужере. Анна Францевна де Фужере, пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала жильцам: одному, фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому – с утраченной фамилией.

И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать».

На смену «старым жильцам», ювелирам и их вдовам, приходят «новые жильцы»: Берлиоз и Стёпа Лиходеев. Вот с этими олицетворяющими новую власть и новое общество жильцами и предстоит разделаться Воланду, чтобы водвориться в московской квартире. Причём в фигуре Стёпы Лиходеева можно разглядеть карикатурный образ Троцкого. Эпизод с Лиходеевым был включён в роман одним из последних — в 1940 году. Это своеобразное подношение автора своему главному читателю — Сталину.

Лиходеев изображён крайне неприглядно — как развратник, пьяница, плут. Что же напоминает в нём Троцкого? Обратимся к тому, каким образом Троцкий оказался удалён из Москвы. Биограф Троцкого Исаак Дойчер описывает это так:

«Разыгралась редкая трагикомическая сцена. Троцкий заперся и отказался впускать агентов ГПУ — жест пассивного сопротивления, которым в прежние дни он всякий раз встречал пришедшую за ним полицию. Узник и офицер с ордером вели переговоры через запертую дверь. Наконец последний приказал своим подчиненным выбить дверь, и они ворвались в комнату. <…> После этого он [Троцкий] снова занял позу неповиновения и отказался одеваться. Вооруженные агенты стащили с него комнатные туфли, одели его и, поскольку он не желал выходить, спустили его на руках по лестнице под крики и причитания домочадцев Троцкого и вдовы Иоффе, следовавших за ними. Других свидетелей не было, кроме нескольких соседей — высокопоставленных чиновников и их жен; те, услышав шум, выглядывали из-за дверей и поспешно прятали испуганные лица»⁶.

В секретном и спешном порядке Троцкий был стремительно вывезен в Алма-Ату.

Булгаков резко усиливает все нелепые черты этого события. Воланд также застаёт Лиходеева неодетым. Впрочем, нежелание последнего одеваться в романе объясняется не протестом, а похмельем: «Если бы в следующее утро Степе Лиходееву сказали бы так: «Степа! Тебя расстреляют, если ты сию минуту не встанешь!» – Степа ответил бы томным, чуть слышным голосом: «Расстреливайте, делайте со мною, что хотите, но я не встану»».

Воланд в мгновение ока отправляет Лиходеева в Ялту, причём не только без ботинок, но и без штанов. Первоначально Стёпа должен был отправиться во Владикавказ, что несколько ближе к Алма-Ате. Намекают на Троцкого, точнее, отношение к Троцкому Сталина и другие штрихи в образе Лиходеева: «Стёпа был хитрым человеком», жалуется на болезнь, отчество Богданович намекает на блок Троцкого с Богдановым против Ленина и Плеханова в 1911 году, и т. д.

Интересно отметить, что перед тем как расправиться с Лиходеевым, Воланд миролюбиво и даже где-то заискивающе общается с ним. Таков был излюбленный приём сталина: многих из членов правительства, намеченных быть схваченными, Сталин любил буквально накануне заключения принимать у себя, ласково с ними обходиться. Это приносило ему наслаждение.

Агенты Воланда в борьбе за варьете

Не исключено, что и под видом других претендентов на «нехорошую квартиру» изображены противники Сталина. К сожалению, их биографии до сих пор не написаны, а если написаны, то история их антисталинской борьбы остаётся в этих биографиях тёмным пятном.

Впрочем, битва разворачивается не только вокруг квартиры, но и вокруг театра-варьете. Чтобы «выступить» на московской сцене Воланду (Сталину) необходимо устранить трёх человек: директора Лиходеева, финдиректора Римского и администратора Варенуху. Если первый из них является карикатурой на Троцкого, то двое других, возможно, отсылают к Зиновьеву и Каменеву, которые в конце двадцатых пытались поддержать Льва Давыдовича. Они пытались установить связь с отправленным в ссылку Троцким, что и высмеяно в сцене с телеграммами из Ялты.

Интересно, что важную роль в разгроме оппозиции сыграло тайное прослушивание телефонов всех членов ленинского политбюро. В романе телефон варьете оказывается на прослушке у агентов Воланда. Очень знаковым является эпизод с превращением Варенухи в вампира, который явно отражает впечатление от «московских процессов» над лидерами большевиков. В результате зверских пыток и обмана участники процессов оговаривали себя и возводили на своих товарищей немыслимые обвинения.

Московские процессы нанесли непоправимый репутационный удар всему Советскому Союзу. Фальшивость, срежиссированность этих процессов была очевидна всем думающим людям не только в СССР, но и за рубежом, хотя не каждый осмелился бы сказать об этом прямо. Булгаков говорит об этом туманными намёками:

Появление Варенухи в кабинете Римского должно прояснить «запутанное дело» Стёпы Лиходеева; Варенуха принимается «глухим голосом» излагать «подробности». «И чем больше он повествовал, тем ярче перед финдиректором разворачивалась длиннейшая цепь Лиходеевских хамств и безобразий, и всякое последующее звено в этой цепи было хуже предыдущего. Чего стоила хотя бы пьяная пляска в обнимку с телеграфистом на лужайке перед пушкинским телеграфом под звуки какой-то праздношатающейся гармоники! Гонка за какими-то гражданками, визжащими от ужаса!»

Но чем ярче Варенуха живописует Лиходеевские прегрешения, тем меньше верит ему Римский… «Степа был широко известен в театральных кругах Москвы, и все знали, что человек этот – не подарочек. Но все-таки то, что рассказывал администратор про него, даже и для Степы было чересчур. Да, чересчур…»

Наконец, проницательный финдиректор догадывается, что «все, что рассказывает ему вернувшийся в полночь администратор, все – ложь! Ложь от первого до последнего слова». Римский замечает, «громадный синяк с правой стороны лица у самого носа… кроме того, полнокровный обычно администратор был теперь бледен меловой нездоровою бледностью». И тогда Римскому становится страшно.

Надо сказать, что от московских расправ страшно стало всем. Даже ближайшему окружению Сталина и непосредственным исполнителям террора.

Дмитрий Косяков. Февраль 2020 г.

Мастер и марксисты: Вожди большевиков на страницах прозы Булгакова (Ч.1)

Мастер и марксисты: Вожди большевиков на страницах прозы Булгакова (Ч. 2)

Мастер и марксисты: Вожди большевиков на страницах прозы Булгакова (ч.4)

Окончание следует

Примечания