Сталин против сталинизма (ч.7) Сталин и партия

«Кто главный химик в Союзе?» — «Сталин, ибо он один из говна делает государственных дюдей и государственных людей превращает в говно».

Анекдот 1920-х годов.

Сейчас же нам нужно поговорить о том, что произошло с большевиками, как изменилась атмосфера в партии, её состав, а также сознание вчерашних революционеров. Для того, чтобы сделаться из партии Ленина партией Сталина, партия должна была внутренне переродиться.

Общественный деятель и диссидент Абдурахман Авторханов вспоминает: «Пущенная в ход Агитпропом ЦК успокаивающая формула гласила лишь: “Голосуйте за Сталина — не ошибетесь”. Наиболее ретивые из нас отвечали на это формулой Троцкого: “не партия, а голосующее стадо Сталина”»¹.

В том же смысле высказывался и советский философ Александр Любищев. Особенно важно, что это своё мнение Любищев высказал в личных записках, не предполагавшихся для печати: «Сталинизм — это марксизм, выродившийся в голый деспотизм, аракчеевщину. Партия при Сталине отказалась от ленинского понимания единства в смысле объединения весьма разномыслящих людей, связанных общим стремлением к социализму, а перешла к сталинскому пониманию — исключения всех, хоть сколько-нибудь несогласных. Всякая тень фракционности была устранена: фракций не было, но это не предохранило от появления “клик”»².

Троцкий ещё в 1924 году предупреждал об опасности деградации партии, её отрыва от народа. Мартемьян Рютин позже писал: «Троцкий раньше других увидел и вожделения Сталина утвердить свою личную диктатуру в партии.

Когда Троцкий ещё в 1924 г. в своём «Новом курсе» писал, что партия живёт на два этажа: «в верхнем — решают, в нижнем — только узнают о решениях», когда он говорил, что партийный аппарат, несмотря на идейный «рост партии», продолжает упорно думать и решать за неё, то партийные работники отвечали на это, что утверждения Троцкого — сплошная клевета. Кто, однако, в настоящее время, не кривя душой, может сказать, что Троцкий тогда ошибался? Но тогда по сравнению с настоящим моментом, пульс внутрипартийной жизни бился ещё нормально, тогда по крайней мере признавали жизнь партии «на два этажа» ненормальным явлением»³.

Сталин обещал дать аппаратчикам достаток и вседозволенность, Троцкий же и участники левой оппозиции продолжали призывать к самоограничению и революционному аскетизму, требовали покончить с «сановной партийностью». И многие в такой ситуации делали выбор в пользу привилегий. Так, например, поступил старый большевик Ягода, чьими руками Сталин потом подавлял оппозицию.

Сталин, ещё не находясь у власти, распределял наиболее видные и прибыльные должности, определял размеры материальных выгод, которые полагались тому или иному бюрократу. Поэтому аппаратчики и видели в нём щедрого дарителя, благодетеля, своего человека, который заботится не о какой-то там мировой революции, народе или социализме, а о них, об аппаратчиках. Так Сталин взращивал особую привилегированную касту, оторванную от народа и стремящуюся держать этот народ в повиновении. Бытовое перерождение приводило к изменению сознания этого правящего слоя. Тем смелее, самоувереннее и наглее по отношению к своим противникам становился Сталин.

Партийцу при Ленине вменялось в обязанность самостоятельно мыслить, участвовать во внутрипартийной дискуссии, отстаивать своё мнение. При Сталине всякое самостоятельное мнение или рассуждение становилось тяжкой виной, требовалось только громогласно одобрять принимаемые наверху решения.

Каким образом мог происходить переход на новые позиции? Бывший ленинец мог внутренне переродиться, отказаться от какого бы то ни было мышления и стать сталинцем, либо он мог быть устранён (смещён, исключён из партии, убит) и заменён новым послушным чиновником. Второй вариант был даже предпочтительнее, ибо Сталин всё равно никогда не доверял тем, кто когда-то жил по ленинским нормам и имел собственное мнение, что подтверждают примеры Зиновьева, Каменева, Бухарина и многих других. Как бы они ни славословили вождю, как бы ни клялись ему в личной преданности, это не спасло ни их, ни их близких.

Действительно, у сталинистов и по сей день слова «фракция», «фракционность» являются ругательными, якобы всякое коллективно выраженное мнение, протест внутри партии являются угрозой раскола, любое личное несогласие — сектантством. На самом же деле, главной целью большевика, как верно отметил Любищев, должно было быть не служение партии, а стремление к социализму. Сам Ленин, если видел, что большинство партии с ним не согласно, далеко не всегда смирялся перед мнением партии и неоднократно (в случае с апрельскими тезисами и брестским миром) был готов обратиться к массам через голову партийного аппарата.

Наконец, и сам Сталин опровергает неприязнь сталинистов к фракционности тем, что образовал собственную фракцию внутри партии (впоследствии он сам признавался в этом), тайно сговорился с Каменевым и Зиновьевым против Троцкого, потом с Бухариным и Томским против Зиновьева и Каменева, то есть неоднократно раскалывал партию и пожирал тех, от кого отклолся.

Но внутреннее перерождение партийцев заключалось не только в отказе от самостоятельного мышления, перерождение происходило и на бытовом уровне. Прежде, чем подвергнуться запугиванию, давлению и физическому воздействию, партия была размягчена и развращена при помощи привилегий. Чтобы успешно впоследствии применить кнут, надо было сперва долгое время применять пряник.

Дадим ещё раз слово Вадиму Роговину: «Не только партийная и чекистская верхушка, но и руководящие работники советского, хозяйственного, профсоюзного аппарата оказались охвачены процессом бытового перерождения. Все они были обеспечены высокими окладами, персональными автомашинами, лучшими курортными учреждениями, государственными дачами, великолепными квартирами, первоклассной медицинской помощью, явным и тайным снабжением. Материальный подкуп служил в руках Сталина не менее эффективным средством удержания бюрократии в повиновении, чем страх перед жестокими репрессиями за малейшую оппозиционность. Как подчеркивалось в «Рютинской платформе», лица, принадлежащие к бюрократическим верхам, в подавляющем большинстве внутренне настроены «против современной политики, ибо они не могут не видеть её гибельности. Но они так обросли жирком, они настолько связаны всеми предоставленными им привилегиями (а всякий протест против современного курса и его вдохновителя связан в результате с огромными лишениями), что значительная часть из них и дальше будет выносить любое иго, любые пинки и издевательства со стороны Сталина и партаппарата»»⁴.

Для того, чтобы сломить большевиков физически, их сперва нужно было развратить морально. Впрочем, я не считаю Сталина коварным шахматистом, который уже в двадцатые готовил «большой террор». Нет, Сталин не был настолько дальновиден и оставался ограниченным эмпириком, продумывая лишь ближайшие шаги и не наблюдая широкой перспективы. Просто он ощущал, что этим людям он выкрутить руки не может, но зато может кое-кого прикормить и тем самым сделать сговорчивее.

Мы уже говорили о судьбе Григория Сокольникова. За прежнюю оппозиционность Сталин полгода продержал его вообще без всякой работы. А потом вдруг решил его приласкать: назначил его заместителем народного комиссара иностранных дел и при этом, согласно воспоминаниям жены Сокольникова, Галины Серебряковой, всячески изображал благосклонное к нему отношение, делая вид, что в невзгодах видного государственного деятеля был виноват Каганович: «Но я не дал тебя в обиду Лазарю. Он мстит тебе за 19-й год, когда ты ездил в Горький, где он правил вместе и заодно с меньшевиками, — доверительно поведал Сталин Гаре»⁵. Сталин даже выделил Сокольникову дачу, как это полагалось высшим советским вельможам.

А уж тех, кого снова изобличали в оппозиционных настроениях или действиях, можно было мигом лишить привилегий и тем самым напомнить им, кто их хозяин. Советский разведчик Александр Орлов вспоминает применявшиеся для этого Сталиным средства: «Первое и самое безобидное, применявшееся к сановникам, впавшим в немилость, называлось «поставить на ноги», то есть лишить опальную персону персональной машины и личного шофера. Следующее наказание называлось «ударить по животу»: нечестивца лишали права пользоваться кремлевской столовой и получать продовольствие из закрытых магазинов. Если речь шла о члене правительства, его к тому же выселяли из правительственного дома и лишали персональной охраны»⁶.

В частности, все эти меры пришлось на себе последовательно испытать ближайшему другу Сталина Авелю Енукидзе. В то время как непослушные устранялись, из прикормленных и создавалось то самое сталинское голосующее стадо, которое понемногу превращалось в сталинское большинство.

Атмосфера в партии менялась по мере возвышения Сталина, а Сталин возвышался по мере изменения атмосферы в партии, по мере того, как её охватывала «эпидемия двуличия» и всё большее число партийцев между гражданской совестью и личной безопасностью выбирало безопасность и карьеру.

Ещё один советский разведчик, Леопольд Треппер, организатор разведывательной сети в Европе, с горечью констатирует: «При Ленине политическая жизнь в большевистской партии всегда была оживленной, бурной. На съездах, на пленумах и различных совещаниях в Центральном Комитете все выступавшие откровенно высказывали всё, что думали. Такие демократические столкновения мнений, подчас довольно резкие, только сплачивали партию и укрепляли её жизнеспособность. С момента утверждения Сталиным своей власти над партийным аппаратом даже старые большевики уже больше не осмеливались возражать против его решений или просто обсуждать их. Одни молчали, и сердце их обливалось кровью, другие отходили от активной политической жизни. Хуже того, многие товарищи публично поддерживали Сталина, хотя в глубине души не соглашались с ним. Это отвратительное двуличие нарастало в партии, как снежный ком, и ускоряло процесс «внутренней деморализации»»⁷.

С начала 30-х годов в партии проводились политические чистки, смысл которых заключался не только в том, чтобы уничтожить существовавшую в партии оппозицию, но и исключить всякую возможность возникновения оппозиции в будущем. Для этого нужно было отучить партийца думать, создать новый тип партийца — приспособленца-функционера.

Писатель и революционер Виктор Серж, вращавшийся в высших партийных кругах, после эмиграции из сталинского СССР так описал в своём романе тип разложившегося партийца (прототипом для которого послужил престарелый Калинин):

«Гнусный тип, но как выбраться из этого заколдованного круга, как?

На Попове была старая куртка и помятые брюки. Сложив руки на груди, он продолжал говорить, перемежая речь короткими паузами. Рублёв остановился перед ним, будто впервые его увидел. И он обратился к нему на «ты», не без грусти в голосе:

— Ты, брат Попов, похож на Ленина. Это поразительно… Не двигайся, не меняй положения рук… Только не на живого Ильича, совсем нет. Ты похож на его мумию… (Он разглядывал Попова с задумчивым, но напряжённым вниманием.)⁸»

Авторханов пишет, каким образом Сталин отучал партию думать: «Этого можно было добиться только путём политической и физической ликвидации всех и всяких критически мыслящих коммунистов в партии. Критически мыслящими как раз и были те, которые пришли в партию до и во время революции, до и во время гражданской войны. Эти люди, ставшие коммунистами ещё до того, как Сталин стал генеральным секретарём, партии, были главным препятствием для Сталина на его пути к единоличной диктатуре. Многие из них до конца своих дней оставались идейными людьми. Именно поэтому они и были опасны Сталину. Это касалось верхов партии. Но и низовая многотысячная партийная масса стала проявлять некоторое непослушание. Она с опаской и критически начала относиться к тому, как Сталин расправляется со своими противниками наверху. Поэтому чистка партии направлялась одновременно и против оппозиционных верхов партии, и против потенциальной оппозиции в низовой партийной массе»⁹.

Вот так партия Ленина превращалась в партию Сталина.

На XVII сезде партии, состоявшемся в 1934 году и получившем хвастливое название «Съезд победителей» культ Сталина окончательно сделался в партии нормой. Каждый выступающий считал своей обязанностью славить Сталина и завершать свою речь хвалами ему и его мудрому руководству. Сталина именовали великим, гениальным и гениальнейшим, чего никогда не допускали даже по отношению к Ленину, пока он был жив. Причём особенное славословие демонстрировали как раз не «победители», а «побеждённые» — часть бывших оппозиционеров, которые были уже сломлены морально и потому допущены на трибуну съезда.

И всё это тоже отражало степень деградации внутрипартийной жизни: сезд разделился на оплёвывающих и оплёвываемых, даже самооплёвываемых. Двурушничество, неискренность стали неотъемлемой частью, негласным правилом партийной жизни. До какого падения дошёл уровень политической да и просто человеческой культуры в партии Сталина!

Это стало ещё одним шагом на пути к 1937 году. Многие историки, комментаторы ломают голову над тайной поведений подсудимых на московских процессах. Почему бывшие пламенные революционеры, интеллигенты, некогда принципиальные и умные люди, вдруг стали оговаривать себя, навешивать на себя немыслимые, абсурдные обвинения, подводить под расстрел себя и других невинных людей?

Приводятся различные причины: пытки, страх за родных, даже химическое воздействие. Но нельзя забывать и о такой архиважной составляющей, как предшествовавший период нравственного падения, привычки лгать, говорить под диктовку. Посмотрите на выступления бывших оппозиционеров, названных Кировым на съезде «обозниками». Ведь все их лицемерные покаянные или восторженные речи были вызваны не пытками (до пыток оставалось ещё три года), а политическим и моральным падением. Эти люди утратили всякое личное достоинство и теперь соревновались в услужливости.

Часть вины за такое их состояние лежит на Сталине (он добивался этого), а часть — и на них самих. Ведь эти бывшие оппозиционеры-«обозники», над которыми потешался съезд, обладали большим политическим багажом, чем сталинские новобранцы, они понимали насколько несправедливо всё то, что говорили на съезде и в адрес Сталина, и в адрес его бывших оппонентов. И тем не менее продолжали возводить на себя напраслину, именовали свои прежние идеи и предложения «контрреволюционными».

Добились они чего-либо этим? Нет. Они не сделались своими для большинства съезда и лишь подхлестнули своим самобичеванием истерическую атмосферу, царившую на съезде. И они понимали даже это, понимали свою обречённость. Может быть, это чувство безысходности и лишало их остатков принципиальности. Все они были уничтожены в ходе сталинского террора.

Исступлённая, истерическая атмосфера, в которую общество погрузилось при Сталине, пропитала и партию, даже в первую очередь партию. Всякое несогласие с мнением Сталина именовалось «троцкизмом», а «троцкизм» в свою очередь считался достаточным основанием для ареста, осуждения, заключения, расстрела. И наоборот: сам факт ареста как бы служил доказательством того, что человек — троцкист. Этот абсурд препятствовал спокойному и рациональному мышлению, сковывал волю и ломал души людей, которые в итоге не оказывали сопротивления наступлению сталинизма.

Как уже говорилось в предыдущей главе, Сталин не создал собственной партии (в отличие, например, от Муссолини), он узурпировал власть в партии, созданной Лениным. Ему удалось превратить партию из живого организма в бездушный механизм, послушный сталинской воле. Но, как и всякий технократ, Сталин оказался заложником созданной им системы. Без аппарата он был и оставался круглым нулём.

Сталин мог карать, мог перетасовывать свой аппарат, но не имел иного подхода к массам и событиям, кроме как через посредство своих чиновников. Он не решился бы, как Ленин, обратиться к массам через голову аппарата, он не сумел бы, как Троцкий, вести интеллектуальную журналистскую работу без помощников и секретарей, не сумел бы, как Бухарин, написать теоретический труд без помощи консультантов, не решился бы пройтись по улице, принять участие в дебатах, выступить на митинге. Сталин отгородился от народа, от страны, от жизни бронированными стёклами автомобилей, кремлёвской стеной, телохранителями, военными кордонами и колючей проволокой.

Сталин передал все свои слабости своим преемникам и последователям: Хрущёв, Брежнев, Горбачёв – все они фатально зависели от бюрократического аппарата, смотрели на мир через призму предоставляемых сводок и в глубине души не понимали и боялись своего народа. Хрущёв не посмел опереться на массы, когда аппарат пожелал сдёрнуть его с трибуны, Горбачёв не решился передать инициативу массам, даже когда страна покатилась в пропасть вместе со своим правителем.

Сегодня наш политический официоз любит говорить о «бомбах, подложенных под СССР». Так вот одну из главных бомб заложил Иосиф Виссарионович, превратив политическую верхушку страны в ограниченных и тупых функционеров, надёжно гарантировав партию от появления в ней сколько-нибудь честных и умных людей, отдав управление страной на откуп пройдохам и дуракам. В критический момент истории СССР они оказались неспособны вывести страну из кризиса, а наиболее ловкие лишь кинулись обогащаться и растаскивать народные богатства.

Политическая культура российской «элиты» и по сей день несёт на себе родимые пятна сталинизма, ибо формирование её происходит по принципу отрицательного отбора, так что наверху гарантированно оказываются только неспособные, разложившиеся, несамостоятельные, безликие, беспринципные¹⁰.

Продолжение следует

Примечания

1Авторханов А. Технология власти. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1976. С 150. При том, что к Авторханову могут быть предъявлены претензии в перебежничестве и даже коллаборационизме, его воспоминания о политической жизни в СССР в 20-х и 30-х годах остаются ценным свидетельством, а его анализ сталинизма – важной информацией к размышлению.

2Любищев А. О смысле и значении венгерской трагедии. // Знамя. 1991. № 10. С. 173.

3Рютин М. Сталин и кризис пролетарской диктатуры.

4Роговин В. Власть и оппозиции.

5Цит. по: Роговин В. Сталинский неонэп.

6Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М.: Русский шахматный дом, 2021. С. 307

7Цит. По: Роговин В. Сталинский неонэп.

8Серж В. Полночь века. Дело Тулаева. Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 1991. С. 319.

9Авторханов А. От партии Ленина к партии Сталина.

10Я вовсе не хочу превозносить правителей других стран. Любое капиталистическое правительство периода упадка формируется по принципу отбора худших. Просто у нас механика этого отбора имеет свои особенности, уходящие корнями в сталинскую эпоху.