Манифест обновлённого марксизма (часть 4)

Критика от Маркузе

С систематической и глубокой критикой советского сталинизированного марксизма выступил другой представитель Франкфуртской школы Герберт Маркузе. В своей работе «Советский марксизм: критический анализ» он рассуждал о том, что советский строй оказался вовсе не социализмом, а некой формацией парной капитализму в рамках «индустриального общества» и разделяющей многие характерные черты капитализма, в частности, подчинение человека нуждам производства, а не наоборот. «Принципиальное различие между западным и советским обществом сопровождается мощной тягой к слиянию. Оба строя демонстрируют общие черты поздней индустриальной цивилизации: централизация и регулирование занимают место предпринимательства и автономии»¹.

Капитализм и советская система взаимно уравновесили и стабилизировали друг друга. Советские руководители, начиная со Сталина, уже не собирались совершать мировую революцию и уничтожать капитализм, они были заинтересованы в сохранении статус-кво, в вечном «мирном сосуществовании». Но и советский строй в некотором смысле помог капитализму, ибо заставил промышленников и правителей Запада поделиться со своими рабочими частью богатств и политических прав, заимствовать некоторые социалистические элементы (планирование, социальное обеспечение, трудовые права, национализация предприятий), что позволило устоять и капиталистическому строю, и буржуазным правительствам.

Соответствующую этой ситуации форму принял и советский марксизм: он был лишён своего революционного потенциала и вообще всякой способности к движению и развитию.

С одной стороны, Сталин провозгласил курс на построение коммунизма в «отдельно взятой» стране, с другой стороны, тот строй, который он создал, вовсе не напоминал коммунизм ни при Сталине, ни после него. Мощное развитие производительных сил не приводило к переориентации этих сил на удовлетворение потребительского спроса (перекос в пользу тяжёлой индустрии в ущерб лёгкой промышленности сохранялся на протяжении всего советского периода), а движение к коммунизму отнюдь не приводило к внутренней демократизации общества. Напротив, демократии становилось всё меньше по сравнению с ленинским периодом.

Для оправдания всего этого были выдуманы две фазы: социализм и коммунизм. Якобы социализму свойственно сохранение государства как подавляющего аппарата, подчинение людей правящему аппарату, а вот при коммунизме всего этого не будет. Но на деле получалось, что цель (коммунизм) и средство (советский строй) менялись местами. Якобы советский строй необходим для того, чтобы прийти к коммунизму, но на деле коммунизм как обещание светлого будущего превращался в оправдание советского строя и способ его увековечения.

Тут и «враждебное капиталистическое окружение» оказывалось выгодным для сохранения власти советской бюрократии и отказа от каких-либо перемен. Надо потерпеть и «не раскачивать лодку», а не то этим воспользуются внешние враги. И в этом смысле «десталинизатор» Хрущёв и его последователи мало чем отличались от Сталина.

Маркузе подмечает интересную закономерность: послевоенная социал-демократия сдвинулась к буржуазным партиям, а коммунистические партии заняли место рабочих социал-демократических партий, выступая с пацифистскими и легалистскими лозунгами. Сталин требовал от рабочих Запада, чтобы те подняли и понесли «знамя буржуазно-демократических свобод», то есть фактически предлагал движение в русле буржуазной политики.

Общий вывод Маркузе представляется верным: надо смело развивать теорию, оспаривать те положения, которые противоречат фактам. Если революция отложена – на первый план выступает борьба на идеологическом фронте, теория «становится политическим фактором первостепенной важности».

Критика от Гевары и Дебрэ

Критика от Гевары

Важный вклад в развитие марксистской теории и практики внесли Че Гевара и его последователь Режи Дебрэ. Их теорию назвали «фокизмом» (от исп. foco – очаг). Их концепция основывалась на удачном опыте Кубинской революции, и они выступали против устаревших большевистских представлений о революции как единовременном восстании в столице. В противовес этому они выдвигали тактику партизанской войны.

Более того, как только революционеры приходят к власти в одной стране, они должны сознательно превратить свою страну в «тыловую базу» мировой революции и всеми силами подталкивать создание революционных партизанских «очагов» в сопредельных капиталистических странах и в странах мировой метрополии.

Таким образом они решат целый ряд задач: защитят себя от ударов извне, перенесут боевые действия на территорию противника, сумеют преодолеть изоляцию и влиять на другие страны.

Можно возразить, что методы партизанской борьбы устарели: система выработала эффективный метод борьбы с партизанскими отрядами — мобильные отряды карателей «коммандос», но проблема-то в том, что современные левые ориентируются на ещё более дряхлую стратегию, которая тем более беспомощна. Так что критика со стороны Гевары и Дебрэ остаётся актуальной.

Дебрэ критикует и тактику вооружённой самообороны, которой придерживались тогда анархисты и троцкисты. Он утверждает, что в таком случае революционеры отдают инициативу противнику, а революция побеждает только когда наступает. Косвенно эта критика направлена и против сталинистской идеи «социализма в отдельно взятой стране».

Дебрэ призывает освободить «настоящее от прошлого», то есть бросить бесплодные исторические аналогии и заняться конкретным анализом действительности. Этот призыв смыкается с вышеупомянутой критикой Сартра.

Кроме того, Че Гевара в качестве министра экономики Кубы развивал теорию выживания революционной страны в капиталистическом окружении, выстраивания отношений с внешним миром и первых необходимейших преобразований в хозяйстве после победы революции. В этом смысле опыт Кубы гораздо актуальнее опыта Советской России².

Дебрэ интересно критикует и сам принцип коммунистической партии. Он убеждён, что в нынешних условиях такой способ организации неэффективен. Политика должна рождаться не из заседаний и совещаний, как это принято у современных левых, а из боевого опыта. Поэтому он считает, что партизанский отряд должен быть зародышем будущей партии, а не наоборот: «Раздавались озабоченные голоса, что партия, привычное орудие завоевания власти, была создана уже после этого завоевания. Но нет, она уже существовала в зародыше — в виде Повстанческой армии. Фидель, её главнокомандующий, уже был неофициальным вождём партии к началу 1959 года»³.

Дебрэ же подчёркивает первостепенное значение революционной теории: «Ценой ложной теории является военное поражение, а платой за военное поражение — резня десятков и сотен товарищей и людей из народа. Как однажды сказал Фидель, иная политика должна рассматриваться с уголовной точки зрения»⁴. Революция должна быть готова защищать свои завоевания.

Правда, встаёт вопрос об актуальности фокизма, не превратилась ли и эта теория в закостеневшую догму⁵. Это предстоит выяснить. Но, безусловно, Че Гевара по-прежнему служит высоким примером революционной стойкости и служения интересам человечества. «Конечное и самое важное устремление революционера – увидеть человека, свободного от отчуждения», — говорил он.

Чему могут научить советские философы

Если всё же говорить о наследии советского марксизма, то тут следует назвать двух философов: Михаила Лифшица и Эвальда Ильенкова. Казалось бы, чем они могут помочь в деле борьбы с капитализмом? Первый занимался эстетикой, второй — гносеологией, теорией познания. Но сегодня, в период предельного упадка политической и общественной жизни вопросы культуры и теоретической работы выступают на первый план.

Лифшиц глубоко понимал русскую классику, а ведь на этой классике строится по сей день школьная программа, это тот язык образов, который понятен большинству россиян, во всяком случае, на этом языке можно говорить с образованной частью российского общества.

Конечно, Лифшиц — философ 30-х годов, оппоненты называли его «сталинской дубинкой» в философии. Но, пожалуй, он воплощал то живое и прогрессивное, что ещё сохранялось в сталинском СССР и в этом смысле был даже противоположен сталинизму. Поэтому Лифшиц как фигура будет вполне приемлем для нынешних сталинистов, но, возможно, сможет разжать тиски их догматизма. Как отмечал ученик Лифшица В.Г. Арсланов: «Сталинский режим перерастал в противоположность революции — в фашизм. Но этот режим в 30-е годы все же, как и режим Наполеона, был не только душителем революции, но и ее своеобразным продолжением. Многие сегодняшние сталинисты являются наследниками не революции, а наследниками уже переродившегося к моменту смерти диктатора режима»⁶.

Кроме того, Лифшиц является глубоким исследователем психологии фашизма, что особенно важно сегодня, когда правительства разных стран (включая наше) оформляются в милитаристские диктатуры и открыто заигрывают с фашистской идеологией (достаточно вспомнить любовь нашего истеблишмента к таким фигурам как Ильин⁷, Шмелёв, Маннергейм) и взращивают соответствующую психологию в массах. Лифшиц отмечал: «Во всяком фашизме есть нечто привлекательное для маленького «чумазого», который до смерти хочет выбраться на поверхность, чтобы потоптать других, освободив себя от всяких обязанностей и культурных связей. В этом отношении конформизм послушного обывателя вовсе не противоречит восстанию «авторитетной личности» против стесняющих её норм»⁸.

Что же касается Ильенкова, то ему повезло чуть больше: некоторые его работы (в частности, статья «Учиться мыслить!») просочились в образовательные планы российских марксистских кружков. Проблема лишь в том, что чаще всего участники таких кружков занимаются не изучением, а начётничеством, то есть как раз тем, от чего предостерегал Ильенков.

В частности, он писал: «Только в том случае, если знание, с трудом накопленное человечеством, будет усваиваться именно так, как содержательный и умный ответ на мучительные вопросы жизни, как истина, выстраданная человечеством, оно и будет усваиваться не как догма, а как убеждение, которому не страшен никакой скепсис.

Так что если вы хотите воспитать из человека законченного скептика и маловера, то нет для этого более верного способа, чем зазубривание и задалбливание готовых истин, пусть самых верных по существу.

И наоборот, если вы хотите воспитать человека, не только убежденного в могуществе научного знания, но и умеющего грамотно применять его силу для разрешения реальных задач, реальных проблем, то бишь противоречий реальной жизни, то приучайте и себя и других каждую общую истину постигать в процессе ее рождения, т.е. постигать ее как содержательный ответ на вопрос, вставший и встающий перед людьми из брожения противоречий живой жизни, как способ умного разрешения этих противоречий (а не как абстрактно-общее выражение того «одинакового», что можно при желании извлечь из массы «сходных» фактов и фактиков)»⁹.

Но именно этим, именно зазубриванием и задалбливанием готовых истин и занимаются наши марксисты, в том числе при изучении этой работы Ильенкова. Собственно, тем же самым занимаются и не-марксисты, но их не так жалко. Ставить перед собой конкретные задачи, прилагать получаемые знания к своей ситуации, искать им подтверждения (или опровержения) не в цитатах «авторитетов», а в реальной жизни. К этому же, как уже говорилось, призывает и Сартр. Не исключено, что рассуждение Ильенкова также подспудно направлено против заскорузлого советского марксизма, превратившегося в догму.

Также Ильенков критиковал разделение народа на «управляющих» и «управляемых». Это разделение имелось как в буржуазных странах, так и в странах соцлагеря. В советской практике это разделение оправдывали всякими ссылками на Ленина и прочих классиков, говорили о привнесении классового сознания в массы, о партии как авангарде класса и т. д. Но в конечном счёте за этими рассуждениями, как и за буржуазными разговорами о «благе народа», стоит представление, будто народ никогда не знал и не знает, в чём заключается его счастье, а потому в рай его необходимо загонять дубиной. Даже сегодня самые ультралевые организации строятся сразу как бы из двух этажей: на верхнем этаже принимаются решения, которые спускаются нижнему этажу для исполнения.

Цели и задачи должны оформляться на основе волеизъявления масс. Если речь идёт об организации, то по самым коренным вопросам решения необходимо принимать по результатам общего обсуждения со свободным изложением и столкновением мнений. У нас же, в «лучшем» сталинском духе: всякое несогласие — это уже «уклон», «фракция», которую необходимо немедленно отделить и изгнать. Отсюда и бесконечные расколы, разброд и шатания.

Критика от Александра Тарасова

Из числа новейших теоретиков следует назвать Александра Тарасова. Это не значит, что остальные не говорили ничего умного — даже у врагов порой есть чему поучиться — но Тарасов предложил ряд положений, позволяющих осознать уникальность нынешней ситуации и сделать из этого практические выводы.

Во-первых, он строил свой анализ на представлении о революционном цикле. Предыдущий цикл завершился с развалом Советского Союза, и теперь мы находимся на самом дне, в самом начале нового революционного подъёма. Чем характеризуется этот этап? Разочарованием масс в политике, неверием в возможность перемен, распространением настроений апатии и даже откровенного цинизма, отсутствием каких-либо революционных организаций. А раз так, то всё нужно начинать с нуля, со сбора сил. В такой ситуации приходится заботиться не о широкой агитации в массах. Нет смысла обращаться с пропагандой к кому попало: обыватель вас просто не поймёт. «Ты можешь обращаться к этим людям с пропагандой, но они не поймут тебя – «социальный характер» уже создал барьер, который запрещает им понимать тебя, воспринимать предлагаемые тобой образы, идеи и аргументы. Если же ты пробился сквозь этот барьер, то ты тем самым создал для носителя «социального характера» невыносимые условия, поскольку ты ему объяснил, что на самом деле он – скотина. Очень тяжело жить, осознав себя скотиной»¹⁰.

Реакция торжествует по всем фронтам, деградация власти доходит до крайности: «Неудивительно, что за долгие десятилетия деградации мы докатились до такой власти, которая способна только воровать или присваивать (то есть приватизировать) не ею созданную — государственную — собственность. А также «распиливать» займы и гранты»¹¹.

В такое время на первый план, как уже говорилось, выходят вопросы культуры, морали и, соответственно, интеллигенции. Тарасов принципиально настаивает на разграничении интеллектуалов (работников умственного труда, обслуги власти) и интеллигенции (революционеров, чувствующих долг перед народом и историей). Интеллигенты должны выработать иную, противостоящую преобладающей в обществе, систему ценностей и построить на этой системе свою идеологию.

При этом он отмечает определённую связь между возникновением активной политизированной интеллигенции и сохранением старой деревни: «Наверное, есть смысл прислушаться и к словам Грамши, который обращал внимание на то, что в деревне интеллектуал, во-первых, помимо своей воли оказывается вовлечен в политику, а во-вторых — является предметом зависти и подражания для крестьянина (который мечтает и старается сделать так, чтобы хоть один из его детей стал интеллектуалом). Говоря иначе, в менее индустриализованных странах сам факт наличия большого сельского сектора провоцирует превращение части интеллектуалов в интеллигентов. При этом речь идет, разумеется, о традиционном, унаследованном от феодализма сельском секторе»¹². Логично заключить, что у нас сегодня возникновение подлинной интеллигенции затруднено, и образованные люди являются в подавляющем большинстве интеллектуалами (то есть обслугой власти), а не интеллигентами (то есть потенциальными революционерами).

И уж тем более нет смысла надеяться на так называемое гражданское общество, которое является атрибутом буржуазного общества, инструментом духовного подавления. Стало быть, его слабость является для России, скорее, плюсом, а не минусом, вынуждая слабых и непостоянных отходить от политики, а сильных и упрямых — радикализоваться.

Тарасов всегда настаивал на важности теоретической работы, на исследовании текущего момента, на классовом анализе, но сам этим заниматься перестал примерно в «нулевые», успев лишь отметить наличие перехода российского левого движения от докружкового этапа к кружковому и одобрить войну на Донбассе как народную, справедливую и антиколониальную¹³. Затем он бросил свои исследования и скрылся из публичного поля.

Мир-системный анализ

Важнейшим же инструментом анализа экономической, социальной и политической обстановки в мире сегодня является Теория зависимого развития. К сожалению, российские левые, в силу своего латентного европоцентризма знакомы лишь с вестернизированной, англоязычной версией этой теории — мир-системным анализом.

Виднейшими представителями этого направления являются американский профессор Иммануил Валлерстайн и переехавший в Канаду китайский неомаоист Миньци Ли. Суть мир-системного подхода известна всем и не вызывает возражений даже у школьника. Приведём цитату Миньци Ли:

«Необходимым политическим условием для этого [накопления капитала в современных условиях] является существование мир-системы, состоящей из множества конкурирующих политических образований. Таким образом, капитализм должен являться межгосударственной системой или капиталистической мир-экономикой. Государства капиталистической мир-экономики образуют трёхуровневую структуру: центр, периферия и полупериферия. Промежуточный слой полупериферийных государств необходим, чтобы разделить эксплуатируемое большинство на два различных геополитических блока и тем самым не дать эксплуатируемым организованно восстать против эксплуататорского центра»¹⁴.

На основе этой схемы Миньци Ли изучал положение Китая. А Иммануил Валлерстайн изучал положение в ядре мир-системы. В частности, рассуждая о роли государства и его отношении к крупному капиталу, он отмечал, что часть бизнесменов (те, кто оказались отодвинуты от государственного пирога) и по сей день выступают против государственного вмешательства в экономику, ссылаясь на Адама Смита и принцип laissez faire¹⁵. Но государство теперь выполняет важнейшую функцию по предотвращению классовой борьбы: с помощью уступок и лжи в центре, с помощью грубой силы — на периферии.

Двояко отношение государства и к войне. Войны могут быть выгодны капиталистам (их части), но в то же время капиталисты заинтересованы в стабильности мир-системы, поэтому государство выступает организатором «полезных» войн и одновременно гарантом мира.

Казалось бы, государство выступает явным защитником капитализма, несправедливой и усиливающей мировые несчастья системы. Что же в таком случае обеспечивает легитимность самого государства в глазах большинства людей?

1. Государственная мифология, апеллирующая к традиции.

2. Относительность нищеты большинства людей. Рядом всегда есть те, кому ещё хуже.

3. Иллюзия того, что эта власть выбрана самим народом.

Валлерстайн выступал умным критиком и положения в западной науке. Он показывал, что она развивается под воздействием двух противоречивых тенденций — к бесконечному дроблению дисциплин, сверхузкой специализации, с одной стороны, и гомогенизации, с другой. Получается, что под воздействием капиталистического принципа разделения труда общество становится более дробным, но одновременно оно стремится к целостности.

В области знания дифференциация проявилась сперва в разделении науки и философии, естественных и гуманитарных наук. Потом из последних выделились общественные науки. Это произошло в XIX веке, но институционально на Западе это было закреплено (создание соответствующих кафедр и отдельных университетов) с 1880 по 1945 гг., а в иных странах — в 1950-1960-е гг. Дробление дисциплин сегодня доходит до абсурда. Это стараются обосновать и объяснить приращением знания, но информации наработано уже так много, что никто не в силах её структурировать и доказать, что то о чём написано в новой книге, не было уже сказано кем-то раньше.

Валлерстайн выступает против толерантной всеядности в науке, призывает выйти из старых объяснительных рамок и пересмотреть бэконовско-ньютоновское отношение к науке. Напомним, что то же самое (преодолеть вульгарно-материалистическую картину мира) призывал марксистов сделать Грамши. Валлерстайн также мучительно и нехотя двигался к диалектике (через «теорию неравновесных процессов» Пригожина), но его посыл был обращён к коллегам буржуазным учёным, к интеллектуалам стран центра. Валлерстайн доказывает им несправедливость капитализма, необходимость более гуманной и демократичной системы, призывает их проводить новую идеологию, и всё это отдаёт маниловщиной. При правильности и порой даже глубине анализа, в области рецептов Валлерстайн остаётся благодушным идеалистом¹⁶.

У нас поклонниками мир-системного анализа являются коллектив канала «Простые числа» (Комолов и иже с ним), Борис Кагарлицкий и ряд их последователей. На Комолове и Кагарлицком по-разному сказалось воздействие буржуазного интеллектуального наследия. Комолов увлечён подсчётами, статистикой, но из его расчётов, оценок и прогнозов выпадают люди, их эмоции, их настрой, классовая борьба. Это именно подход буржуазного объективизма. «Простые числа» охотно пользуются данными и расчётными методиками буржуазных институтов, но марксистское осмысление этих данных остаётся схематичным, в стиле «капитализм — это плохо».

Кагарлицкий, напротив, верил в людей, ждал социального взрыва с минуты на минуту на протяжении многих лет, в каждом либеральном митинге видел зародыш революции. Кагарлицкий не делал различия между разнородными социальными силами, а потому в организационном плане зачастую тяготел к либеральному лагерю.

Окончание следует.

Примечания

1 См. Marcuse H. Soviet Marxism A Critical Analysis. New York: Columbia University press. 1969. Книга эта переведена на русский язык но до сих пор ждёт своего издателя.

2Хотя следует учитывать, что революция на Кубе осуществлялась в условиях двухполярного мира.

3См.: Regis Debray. Revolution in the revolution. Grove Press, Inc. New York.

4Там же.

5 Для ответа на этот вопрос обратим внимание на имеющиеся в мире революционные очаги: 1) Непал – успешная война с королевским режимом при поддержке Китая. Основа – крестьянская война по канонам Мао. Итог – свержение монархии, создание буржуазной республики, зависимость от Китая и Индии. Результат – неоднозначный; 2) Филиппины – вялотекущая война местных маоистов с центральным правительством. Основа – снова маоистская. Итог – война продолжается без особого успеха. 3) Мьянма – гражданская война всех против всех: военные, получают поддержку от России и, частично, от Китая; разного рода сепаратистские группировки и армии, включая и отряды местной Компартии. В стране отключен внешний Интернет, что затрудняет получение проверенной информации оттуда. Основа – отчасти маоистские тактики народной войны, отчасти – фокизм. Итог: ряд районов контролируется коммунистами, ряд – военными, ряд – сепаратистами, ряд – сторонникам оппозиции. Война продолжается. 4) Индия – конфликт маоистов-наксалитов с центральным правительством. Основа – крестьянская война. Итог – ослабление влияния наксалитов по мере сокращения крестьянства. Борьба продолжается, но с позиций обороны. 4.1) Керала в Индии – доминирование местных коммунистов, которые эффективно боролись с COVID-19. Основой для борьбы послужили политические практики Индии и Кералы. Результат – региональное доминирование без возможности экспортировать свой результат в другие регионы Индии. 5) Колумбия – вялотекущая война ELN с правительством. Основа – городская герилья. Итог – приостановка войны ввиду прихода к власти в Колумбии умеренно-левого президента Г. Петро, бывшего партизана FARC. Результат – неустойчивость колумбийских левых, которые пришли к власти на волне жесткого неприятия местных правых и ультраправых партий. Достижения Петро и его команды – в духе левой социал-демократии.

6Арсланов В. Г. Вечный запас прошлого//Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков.

7 К счастью, студенты РГГУ при поддержке самых разных левых политических сил – от «левых путинистов» до коммунистов – смогли добиться обращения внимания к вопросу о приемлемости фигуры Ильина и даже способствовали закрытию правоконсервативного центра в РГПУ им. Герцена в Санкт-Петербурге.

8Лифшиц М. Искусство и фашизм в Германии.

9Ильенков Э. Учиться мыслить!//Ильенков Э. В. Философия и культура. М.: Политиздат, 1991. С. 56.

10Тарасов А. Наследие Эриха Фромма для радикала конца XX – начала XXI века.

11Тарасов А. Круглый стол «Левый поворот?»

12Тарасов А. О «священных коровах», «всероссийских иконах» и вечно пьяных «гарантах демократии».

13Сегодня уже очевидно, что ничего народного и левого в регионе не осталось (если даже оно и было на раннем этапе).

14Li Minqi. The Rise of China and the Demise of the Capitalist World-Economy. Книга эта также переведена на русский язык и до сих пор ждёт своего издателя.

15У нас этим любит заниматься господин Дерипаска (без ссылок на Адама Смита, конечно).

16Наши же горе-марксисты объявляют именно анализ Валлерстайна неверным, поскольку он не соответствует их убогому пониманию текстов Маркса.