В 2025 году я работал в жюри Литературной премии имени А.И. Левитова в номинации поэзия. Мне довелось прочитать поэтические подборки шестидесяти пяти авторов в двух возрастных категориях: до сорока, и старше сорока лет. В каждой подборке было примерно по пять стихотворений, то есть я прочитал около 325 стихотворений, поданных на конкурс. Причём всё это были стихи довольно высокого качества, прошедшие предварительный отбор.
Знакомство с таким массивом поэтических произведений позволило мне сделать некоторые выводы о современном литературном процессе в целом, обнаружить некоторые тенденции и характерные черты.
Все подборки были анонимные, хотя при желании определить автора тех или иных из них через поиск в Интернете было бы несложно. Конечно, я этого не делал и судил по произведениям, а не по лицам, но сейчас в своём исследовании буду по возможности указывать имена авторов приводимых строк.
Без долгих предисловий перейдём к анализу.
Критерий: форма
Мне предстояло выставить каждому участнику оценку по десятибалльной шкале. Судил я следующим способом: каждому по умолчанию ставил «пятёрку» и по мере чтения подборки мысленно отнимал или прибавлял баллы. Критериев оценки для меня существует три: форма, чувство, тема.
Первый уровень моего анализа — это художественная форма.
Прежде всего, хочу отметить, что подавляющее большинство подборок (за исключением двух-трёх случаев) были написаны с большим мастерством и чувством. С чисто художественной точки зрения претензий к авторам у меня не было.
Вот для примера стихотворение рязанской поэтессы Кристины Колобаевой, которой я в целом как автору поставил средний балл, то есть ту самую «пятёрку»:
По ночам мне часто снится море,
древний запах волн, камней прибрежных,
лёгкий ветер, в волосах – небрежность
и надежда в опустевшем взоре.
Как горят на солнце ярко скалы,
как их окропляют воды плачем,
как своей обиды слёзы прячу –
и они ни всхлипа не издали.
Кровь закатная струится с небосвода,
растекается, потоки красит…
Я стою в пылающем атласе,
жду того, кто так и не приходит.
Ритм выдержан, рифмы не слишком оригинальные, но устойчивые. Не вполне понятен грамматический строй второго абзаца: что означает это «как», и почему потом идёт тире? Но в целом композиция как-то выстроена, картина нарисована ярко. Как говорится, чего же боле?
Показалось даже, что по сравнению с ХХ и XIX веками наметился некоторый прогресс. Если среди участников я не мог отметить поэтов уровня Тютчева или Маяковского, то с другой стороны, казалось бы, никогда ещё в России не было столько людей в принципе увлечённых литературным творчеством, столько средних поэтов, профессионалов, уверенно владеющих словом. Так что рост качества отмечается если не ввысь, то вширь.
Критерий: чувство
Второй уровень анализа — это настроение, чувства выраженные в произведении. И здесь хочу отметить, что абсолютно подавляющей тональностью всех этих сотен стихотворений был минор. Буквально за вычетом нескольких произведений. Диапазон настроений колебался, скорее, не от радости до печали, а в пределах печали и её оттенков: грусти, тоски, горечи.
Приведём примеры. Наугад выбираю стихотворение. Это стихотворение поэта из Ярославля Александра Страшинского (также «пятёрка»):
Безбрежен, свеж был зимний лес,
И тихо веяло свободой,
Невдалеке шумело что-то,
Сиял сквозь ветки свет небес…
Но снег порхающий сковал
Легчайшим бархатом округу.
И мы катились друг за другом,
С горы, мальчишек шумный вал.
На санках. Нас заснять хотел
Какой-то трогательный малый…
Но кадры дымкой застилало,
И с сосен рыхлый снег летел…
А ты стояла наверху,
Махала мне и улыбалась
И так навеки и осталась
Смотреть сквозь снежную труху.
Весёлая зарисовка из детства завершается загадочным женским образом, который навеки исчезает в «снежной трухе», снежной дымкой сковано всё пространство, вся действительность, и это придаёт стихотворению меланхолический и даже тревожный оттенок.
Можно с уверенностью сказать, что нашими поэтами владеет если не отчаянье, то какая-то усталая апатия, неверие в свои силы, тоскливый фатализм. «Судьба подвластна твёрдой воле рока: она не спорит с нею никогда», — настаивает поэтесса Екатерина Юдина.
Вообще складывается ощущение, что сегодня временем поэтов является уже не осень, а зима. Ощущение холода пробирается в большинство стихотворений. Подборка Пермяковой Вероники из Соликамска так и называется «Перезимуем». И даже стихотворение «Праздник света» в этой подборке посвящено, скорее, поиску света, вере в свет в разгар беспросветной ночи: «Со Святой Люции убывают ночи. Если в зимнем небе мрак, хоть отбавляй…» «Самой тёмной ночью жить совсем неплохо, если знать о свете, если просто знать!»
«Пусть еще не темно, но на сердце зима и мрак», — признаётся Лера Ступенкова из Иваново. Снег, «странная зима», «нет тепла» и в стихах Виктории Грековой из Донецка.
Плохо ли, что авторы так много пишут о грусти? Ибо бытует, например, мнение, что о плохом писать не надо, мол, мысль материальна, а слово и подавно… Лично я считаю, что писать надо честно. И если современным поэтам не до веселья, то пусть пишут грустные стихи. Ибо от натужного плакатного оптимизма в наши дни на душе становится ещё хуже — снова выходит бездомновское «взвейтесь!» да «развейтесь!» Пусть поэты пишут так, как чувствуют, и этим отражают дух своего времени.
Отчасти такое настроение является диалектически закономерной реакцией на советскую поэзию, где как раз преобладали мажорные аккорды. Каждый новый этап всегда отталкивается от предыдущего, является его отрицанием. В ХХ веке попели о весёлом, теперь захотелось о грустном.
Но дело, конечно, не только и не столько в смене литературных ориентаций. Если говорить более конкретно, то поводов для оптимизма как бы и нет. Вроде бы, в новостях и отчётах сплошная бравада, а поглядишь на ценники в магазине, и станет не до веселья. Тарифы ЖКХ и прочие платежи растут, банки поднимают ставки, очереди к врачу приходится ждать по несколько недель. На этой почве и люди серчают, становятся нервными и более грубыми друг с другом….
А у Любови Омельяновой из Желеногорска Курской области и вовсе прорывается:
Объяснить уже ль возможно,
Почему теперь война
И зачем ввели подкожно
Страх садиться у окна
В ожидании прилёта…
А ведь из этого и состоит наша повседневная жизнь, в том числе и жизнь поэтов. И хотя в их стихотворениях нет быта — от быта они и бегут в чудесный мир поэтических грёз — но и сами эти грёзы неизбежно окрашиваются в мрачные, ночные, зимние тона. Бытовая тревога просачивется в фантастический поэтическим мир, прорастает в нём образами холодной зимней ночи.
Да и обстановка страха, взаимного недоверия, подозрительности, внутренней и внешней цензуры неизбежно налагает печать на тех, кто владеет словом. Несмотря на жажду «большого счастья», вот такие тревожные строки звучат у питерской поэтессы Юлии Носовой:
Стоит глухая тишина —
Ни выкрика, ни вздоха…
Как будто голос спеленав,
Затихла вся эпоха.
Темы и образы
Теперь о темах и образах поэзии. Они тоже довольно-таки стабильны. Перечислю набор самых частых образов: родители (старые или умершие), бабушка и дедушка, вообще старики и старость, старые фотографии, деревня, дача, сад и огород, печь, старый дом, природа, кладбище, церковь. Очевидно, что все они выстраиваются в один ряд и влекут друг друга за собой: старуха работает в огороде, рядом стоит старый дом, скоро она ляжет в гроб, а дом обветшает, останется лишь чёрно-белый снимок. Такому образному ряду соответствуют и главные темы стихотворений: память, прошлое, детство, ностальгия, смерть, религия, старость, семейные узы.
Возьмём фрагмент стихотворения «Высокие поляны» (авторство мне установить не удалось, но подобного рода произведений очень и очень много):
Приезжаю, чтобы глянуть
на желанные места,
на Высокие Поляны,
где таится красота,
<…>
Под горою – под горушкой
в дали-дальней у Оки
три лесочка, как игрушки,
да на волнах – ботники.
Так привольно здесь и просто.
Помнят пацаном меня
Ивы старого погоста,
да ровесник мой — сосняк.
Здесь по праву центр вселенной,
в общем, что там говорить!..
И родня в седьмом колене,
встретив, просит закурить…
Очарован да обласкан,
я вернусь, неся в душе,
это детство, эту сказку,
рай в Полянском шалаше.
<…>
Итак, с первых же строк заявлена тема возвращения на малую родину, в деревню. Дальше небольшой пропуск и — тема природы, которая связана с темой малой родины и деревни. В третьем из приведённых четверостиший возникают тема воспоминаний, детства и образ погоста. В следующем четверостишии закономерно возникает тема семьи, родственных связей. Далее — снова тема возвращения. Далее в стихотворении лишь повторяются темы детства и возвращения.
И таких стихотворений, повторюсь, множество. В посвящённой Левитову подборке поэтессы Тамары Сижук из Подмосковья — то «колокольный», то «церковный звон», «огонь свечей крестьянских храмов в хоромах старого дьячка», «молитва благостных крестьян» и «мир славян»… У уже упоминавшейся Любови Омельяновой «вспоминается самое прошлое», «ба» (то есть бабушка) «тихо читает в затылок мне, крестит и крестится». И т. д., и т. п.
Даже прочие темы, непосредственно с перечисленными не связанные, оказываются окрашены ими, подчиняются им. Скажем, Родина, Россия — это всё те же деревня, сад, огород и сельское кладбище, а не, скажем, новейшие достижения науки и искусства. Сны — это не грёзы о будущем, как это было у советских поколений, а всё то же пространство, где оживает мёртвая бабушка. Религия, вера — это не то, что помогает двигаться вперёд, а то, что уводит назад. Темы детства, образы детей связывются не с будущим, а с прошлым — это не ласковый и исполненный надежды взгляд на подрастющее поколение, а исполненный ностальгии взгляд назад, на собсвтенное ушедшее детство.
Скользнём напоследок взглядом по названиям самих подборок: «Письмо маме», «Страна детства», «Из детства», «Баба Таня», «Магия снега», «Спаси меня, когда вокруг февраль», «Белый шум», «Звучание осени», «Перезимуем», «В одном доме», «Мой дом», «Старый дом», «Старые фотографии». Конечно, есть и нейтральные названия, вроде «Липецкое» или «Стихия — стих», но в идейном плане доминирует вышеозначенный образный и тематический ряд.
Современная поэзия не в ладах с современностью
«А как же иначе? — пожмут плечами поэты и их почитатели. — О чём же ещё можно писать? Разве не вся поэзия (и вообще культура) про это?» И вот тут любопытно подумать над тем, о чём современные поэты НЕ пишут — предпочитают не писать, не в силах написать или просто не замечают, не видят вокруг себя.
1. Они не пишут о будущем. Смею предположить, что завтрашний день им видится отнюдь не в радужных красках. Потому они так пристально и всматриваются в прошлое, что оно кажется им более светлым и привлекательным.
2. Они не очень охотно пишут и о настоящем. От настоящего им и хочется убежать в прошлое или в мир фантазий и грёз.
3. В плане человеческого возраста их слабо интересуют юность и зрелость — время надежд и свершений. Они либо вспоминают своё детство, либо размышляют о старости и смерти. Детство ещё безответственно, старость уже безответственна. Стало быть, таким образом поэты как бы снимают с себя ответственность за настоящее и, что важно, будущее.
4. Соответственно, они не пишут об общественной жизни. Оно и понятно, за гражданскую лирику (если она не про «взвейтесь» и «развейтесь») можно и поплатиться.
5. Навязчивое писание про семейные узы намекает на зияющее отсутствие других связей и отношений: отношений профессиональных и даже дружеских, отношений между учителем и учеником, отношений между единомышленниками и, если угодно, единоверцами. Мы оказались заточены в тесном семейном кругу, в пределах своих квартир.
6. Редко пишут про город. Всё больше про природу. Это тоже можно понять: город удушлив, шумен, отнюдь не поэтичен. От него хочется сбежать в деревню, на дачу, к земле. Но живём-то и действуем мы в городе. В городах решается судьба человечества и, кстати, судьба деревни в том числе. В городах принимаются решения о вырубке лесов, а также о поддержке (или медленном удушении) деревень.
7. Не пишут про проблемы науки, хотя прежде они волновали умы поэтов и вообще мыслящих людей. Теперь мы снова возвращаемся к архаике, объясняем себе мир языком религии, а не науки. Возможно, потому, что наука у нас вычеркнута из информационного пространства и из бюджетных статей.
8. Не пишут о проблемах культуры, не только современной, но и классической. Как будто мы живём вне культурного процесса. Нам ближе неграмотные и полуграмотные деревенские старики. Конечно, в них масса поэзии, но почему образованный и культурный человек недостоин пера поэта? Или тем самым интеллигенция как бы сама расписывается в своей никчёмности?
Поскольку подборки и авторы были разделены на две возрастные категории (до 40 и старше 40) то можно выделить и возрастную динамику. У поэтов старшего поколения все вышеозначенные тенденции выражены более отчётливо: в их стихотворениях больше тоски и безысходности, больше старых домов, кладбищ и старух. Хотя, казалось бы, это юнцам свойственно петь «поблёкший жизни цвет в без малого осьмнадцать лет».
У молодых всё же чаще в поэзии мелькают «запретные» темы города, гражданственности и т. д.
Как было в ХХ веке
Чтобы не быть голословным, напомню, что в ХХ веке поэзия была совсем иной. И не только в России (СССР), но и во всём мире.
Раскроем наугад том произведений Маяковского и увидим строки, написанные на смерть Ленина (а не на смерть собственной бабушки):
Этот год
видал,
чего не взвидят сто.
День
векам
войдет
в тоскливое преданье.
Ужас
из железа
выжал стон.
По большевикам
прошло рыданье…
Не нравится Маяковский? Давайте откроем Эдуарда Багрицкого. Вот, казалось бы, стихотворение о природе:
Он мрачен, тайгой порастающий край,
Сухими ветрами повитый;
Полярных лисиц утомительный лай
Морозные будит граниты.
В чём сразу заметно различие? Современные поэты пишут о природе только в благостном ключе: природа в их поэзии неизменно прекрасна и добра, ибо она их прибежище, укрытие от цивилизации с её неразрешимыми проблемами, природа — отражение мудрого и благого бога.
Здесь же сибирская природа изображается суровой и неласковой к человеку. Человеку предстоит бороться с ней и подчинить её себе.
Рабочие руки примерзли к кирке,
Глаза покрываются мутью…
Мороз еще крепок. На льдистой реке
Пурга завывает и крутит.
Тема природы берётся в контексте проблемы производства и строительства, построения индустриальной цивилизации.
Центральной темой советской поэзии была перспектива построения лучшего общества, отсюда устремлённость в будущее, в этом разрезе брались морально-нравственные проблемы. Эта перспектива окрашивала темы Родины, природы, даже любви.
И это понятно. ХХ век в России проходил как долгий отзвук Октябрьской революции, главным же вектором хозяйственной, бытовой жизни страны была усиленная и ускоренная индустриализация, построение мощной промышленной державы, независимой от капиталистического Запада не только экономически, но и духовно.
Не нравится советская поэзия с её проблематикой, давайте возьмём сборник поэзии 1991 года. Советский Союз находится в процессе распада, коммунистические идеологические установки обратились в дым. Рупором переломной эпохи стал русский рок. Вот строчки Михаила Борзыкина (группа «Телевизор») посвящённые антивоенной тематике:
Время молчит.
Остался ещё один залп.
Рваной мишенью повисла над миром луна.
Красный металл
в ненасытных глазах
расплавлено заново ржавое слово «война»…
А вот Александр Башлачёв. Его лирика довольно мрачна и, кстати, уже пронизана чувством ностальгии, но всё же образ ночи вызывает не оцепенение, а желание сопротивляться мраку и тревоге:
Там, где ночь разотрёт тревога,
Там, где станет невмоготу —
Вот туда тебе и дорога,
Наверстаешь свою версту.
А что в мире? О чём писали в минувшем веке поэты других стран?
Знаменитый индийский поэт Пурипанда Аппаласвами обращается к проблемам кастовости, сочувствует неприкасаемым (см. его «Песню хариджанов») и, кстати, порицает индуистскую религию, освящающую такой несправедливый порядок. То есть он прямо восстаёт против «традиционных ценностей» и не щадит «чувства верующих».
Бангладешский поэт Хасан Хафизур Рахман радостно и уверенно возглашает: «Робкую душу — отравленной горечи бунта отдам», «О, музыкант, в барабаны ударь, греми, рокочи, грохочи!»
Пакистанский поэт Фаиз Ахмад Фаиз сопереживает народу Вьетнама (а не своей бабушке): «Серой болью мои обожжённые нервы живут…»
Заключение. Понять собственную культуру
Это я говорю не к тому, что не нужно любить своих бабушек, а к тому, что сердце прежних поэтов было шире. Оно вмещало не только ближайших родственников, а жило болью ближних и дальних народов, мучалось бедами своей страны, билось над острыми вопросами своей эпохи, стремилось вперёд. Прошлое казалось чем-то, что необходимо преодолеть либо использовать для построения светлого будущего.
И такое состояние умов можно объяснить. ХХ век был веком революций — в политике, в технике, в науке, в быте. Рушились старые империи, и целые народы в борьбе за независимость обретали не только чувство национальной гордости и веры в свои собственные силы, но и открывали для себя весь окружающий мир, мир духовной культуры. Поэты мыслили себя в контексте не только отечественной, но и мировой истории и культуры.
Это был центростремительный период в истории человечества. Афганские поэты подражали Маяковскому, вьетнамские поэты совершали паломничество к могиле Толстого. Кто-то из зарубежных поэтов ехал учиться в Париж, кто-то в Москву, а кто-то даже в Иркутск. Международные связи безмерно обогащали поэтов и их творчество и помогали глубже понять собственную культуру, увидеть в ней одновременно и нечто общее, и нечто особенное.
Сегодня же по неумолимому закону диалектики настала эпоха центробежная. Рвутся международные связи, народы смотрят друг на друга с недоверием. Каждая страна захлёбывается от национальной спеси но это лишь калечит её собственную культуру, даёт ущербное представление о ней. Обрываются общественные связи, поэт замыкается в тусклом мирке своей семьи, своего частного жилья, своей частной жизни, своего садика-огородика, своих предрассудков, своих сугубо личных переживаний и страстишек. В будущем он видит лишь погост и свой тесный гробик, а в прошлом — гробик своей бабушки. Единственными жанрами, сквозь призму которых мы смотрим на будущее, сегодня являются антиутопия да постапокалипсис. Такое будущее нас страшит, оно нам не нужно.
И дело, конечно, не в одних поэтах. Ту же картину я наблюдал, когда оценивал прозу для конкурса «Слово» и публицистику для конкурса «Яблочный Спас». Повторюсь, не сами писатели в этом виноваты: они лишь регистрируют определённое состояние умов, которое, в свою очередь, отражает состояние эпохи.
Итак, симптомы мы описали (старые погосты как ось поэтической вселенной). Давайте ещё раз обозначим диагноз. Указанный образный ряд и эмоциональный строй произведений связаны с центробежным периодом в истории человечества. Также они являются подсознательным выражением подавляемого чувства тревоги и страха перед будущим, беспомощности и собственной никчёмности, а также вины и стыда за эту никчёмность и эту беспомощность.
Теперь надо бы выдать рецепт. И правда, какие практические выводы должны сделать писатели из моих рассуждений?
Казалось бы, возможных выводов тут два. Первый вариант — писать, как пишется. Если хочется писать про умирающих бабушек, значит, так угодно духу времени. Другой вариант — воспользовавшись имеющимся пониманием ситуации, пойти ей наперекор, выйти за её пределы, создать нечто новое и оригинальное и тем самым попытаться что-то изменить. Но тут сразу возникает вопрос, будет ли востребовано и понято нечто, не вписывающееся в сложившуюся конъюнктуру? Скажем, вызовет ли сегодня интерес производственный роман в советском духе или роман в духе XIX века с его моральными императивами?
Важно понимать, что авторы прежних веков мыслили и творили в согласии со своей аудиторией, откликаясь на её запрос. И это ставит перед современными авторами вопрос об их целевой аудитории. Для кого пишем и чего от нас ждут? А это, пожалуй, является отголоском более глубокого и более важного вопроса — об интеллигенции и народе.
В качестве послесловия. Однотипность и однообразие.
В XIX веке русская интеллигенция остро переживала свой отрыв от народа и в то же время стремилась «вернуть народу долг». Народ же тогда представлялся прежде всего как крестьянские массы. Писать для этого народа было невозможно в силу его неграмотности (хотя Толстой и пытался), но в целом писатели старались описывать жизнь народа, стремились понять его душу.
ХХ век в России проходил под знаком двух важнейших исторических событий — Революции и Великой Отечественной войны. Эти события сблизили интеллигенцию и народ.
Сегодня же мы не только не в состоянии определить свою целевую аудиторию, но и не имеем внятного представления о народе. Что это? Из каких частей оно состоит?
С одной стороны, мы предельно однотипны и однообразны: плюс-минус смотрим одно и то же голливудское дерьмо в кино, ходим в одни и те же магазины, едим одну и ту же пластмассовую еду, мечтаем об отдыхе на одних и тех же разрекламированных курортах. С другой стороны, мы предельно разобщены и индивидуалистичны. И слащавые разговорчики о любви никак не сближают нас ни с соседями, ни с коллегами, ни с прохожими.
Переслушал я тут песни группы «Машина времени». Конечно, сегодня их лидер официально признан идейно чуждым элементом, а остальные участники, вроде как, нет. Но на самом деле их песни песни выражают примерно одни и те же чувства и мысли, которые складываются в устоявшуюся картину мира современного российского образованного человека.
Они тоже тоскуют по своему детству (см. песню «На заднем дворе»), в высоких идеалах они «разочаровались» при первой возможности.
Нас манили светлые вершины,
Но бесследно время утекло,
И в дороге дальней
От мечты хрустальной
Нам осталось битое стекло.
Они могут общими фразами рассуждать о любви («Я так ценю тепло отношений в эпоху большой нелюбви»), но на деле к людям они относятся с неприязнью и страхом. Для них народ — это толпа: «Все они марионетки в ловких и натруженных руках», «стадо с новым Лениным наперевес». Именно поэтому «в летнем парке зима».
Это мирочувствие и соответствующая этому мирочувствию система идей, выраженная в определённых художественных образах, возникла не сегодня, но к нашим дням приобрела уже вес и силу канона.
Что случилось ... 