[Проза]
Верую!
— Вот будет зима, новый год — придёт Дед Мороз, — говорю я Ульянке.
— Да Деда Мороза же не бывает, — с усмешкой, как маленькому, объясняет мне дочка.
Ну, дела… «Это провал», — подумал Штирлиц.
— Погоди, но мы же гостили прошлой зимой у дедушки Коли, и там, когда он отлучился, к нам приходил Дед Мороз, помнишь?
— Да это был ненастоящий Дед Мороз.
— А кто же?
— Так… Переоделся кто-нибудь… И в боха я не верю. Нет же дядьки там на небе.
Ладно, про «боха» я ей сам объяснял, когда мы мимо церкви проходили. Но за Деда Мороза мне всё-таки было обидно.
— Во что же ты веришь, дочка? — спрашиваю я у Ульянки.
— В белок!
— Как, в белок? Почему?
— Я была на даче и в окошко с бабушкой видела, как белка по дереву лезет. Значит, белки есть. Значит, я в них верю. И ещё в птиц и в гусениц.
Что ж, пожалуй, я тоже буду верить в белок.
4 года
Не бойся
Вот, слава богу, и улеглись спать. А ведь это было непросто: убрать со стола, умыться, заставить Ульянку убрать свои игрушки, заставить Ульянку умыться, заставить Ульянку переодеться и лечь в кроватку.
Как только выключаем свет, Уля просит расказать ей сказочку. И я, периодически проваливаясь в сон, бормочу ей про «Бузинную матушку» Андерсена.
— А Андерсен, он ещё живой?
— Нет, он жил давным-давно. Спи давай.
Но вот после пары минут тишины в темноте раздаётся тоненький писк.
— Мне страшно…
— Чего тебе страшно? — вздыхаю я.
— Я состарюсь и умру. А я не хочу, — всхлипывает Уля.
Вот тебе и приехали. Ребёнок дорос до мысли о смерти. Собственно, у меня это тоже было примерно в таком возрасте. Был конец восьмидесятых и по телевизору сплошь крутили тоскливую тягомотину про разруху и безысходность. И вот мне на глаза попался фильм Киры Муратовой «Астенический синдром». Тогда я и осознал и испугался…
— Это всё ты виноват, — сердится мама-Валя. — Постоянно ей про смерть говорил.
Скажем так, я действительно старался не избегать темы смерти в наших разговорах. А этой темой пронизана вся мировая культура, все мифы и сказки: то Баба Яга хочет кого-нибудь съесть, то братца Иванушку хотят «зарезати», то «остались от козлика рожки да ножки», то лягушка «съела кузнеца»…
Собственно, и раньше Уля подбиралась к этой теме, когда видела наши старые фотографии и спрашивала: «А где я?» Я всегда был против того, чтобы обманывать ребёнка.
— Ты ещё тогда мушкой летала, — отвечали сердобольные женщины, но получали в ответ новые вопросы: «А какой мушкой?» «А как я к маме в животик попала?» «А почему вы меня не прихлопнули?» На них приходилось врать что-то ещё, и это враньё порождало новые вопросы.
Или вот помер у бабушки кот. И бабушка зачем-то стала «чтобы не травмировать ребёнка» рассказывать о том, что он теперь летает на небе. И это снова порождало новые вопросы и новое враньё.
Эта ситуация напомнила мне «Кладбище домашних животных» Стивена Кинга. Я понимаю этот роман именно так: трусость и ложь в отношении темы смерти порождает ещё больший страх впоследствии. Родители скрыли от ребёнка смерть кота. Отец попытался его оживить, но вышло лишь хуже. Потом погиб уже ребёнок. И отец сам не смог примириться с этим, не смог посмотреть факту смерти в глаза. И снова от этого стало только хуже.
Поэтому я считал, что врать не стоит. Что же касается «психологических травм», то, на мой взгляд, психика ребёнка куда выносливее и гибче, чем у взрослого. Отец рассказывал мне, как он в детстве гостил в деревне у бабки с дедом. Деревня была настоящая — скот, хозяйство. Так вот, когда там решили зарезать барана, то детей заперли в доме, чтобы те не смотрели. Отец же, преисполненный детского любопытства, нашёл способ выбраться и посмотреть на данное мероприятие. И ничем это его не шокировало. Ну, зарезали, ну, барана…
Дети могут удивляться самым простым вещам (красивой обёртке конфеты или просто большому куску целофана), но могут и вполне спокойно воспринимать такие большие события, как смерть или война. Потому я и старался постепенно приучить Ульянку к тому, что в моём детстве надломило меня и отравило мою жизнь, старался говорить о смерти вскользь, как о чём-то естественном: «Такой-то умер» «Такой-то — старенький».
Конечно, сознание горожан и сознание крестьян различается. Легко было принять смерть крестьянским детям, окружённым природой, которая вся пронизана жизнью и увяданием. Тут же режут скот, тут же хоронят родственников, но скот даёт приплод, поднимаются всходы. «Помирать собираешься, а пшеничку-то сей», — говорили в народе.
Мы, городские жители, оторваны от всего — от производства, от природы, друг от друга, потому и остаёмся наедине с мыслями о смерти.
Ульянка не унимается и уже начинает скулить. Если разревётся, то потом её не уймёшь. Так она ведь ещё и прибаливает, от возбуждения у неё может подскочить температура. Соображать надо быстро, при том что в одно ухо лезет дочкино подвывание, а в другое — сердитый шёпот жены. Но если соврать сейчас, то потом будет ещё труднее и болезненнее ломать эту ложь.
— А чего ты боишься-то? — я говорю удивлённо, как будто о чём-то совершенно простом.
— Вот будет ещё много праздников, а я их не увижу-у…
— Да что тебе эти праздники? Они тебе надоедят совершенно.
— Не-ет, не надоедят никогда…
— Ну, тогда можешь быть спокойна. Пока они тебе не надоедят, ты не умрёшь.
На какое-то время воцаряется тишина. И вдруг снова:
— Я стареть не хочу.
Ну, что ты будешь делать! Я лихорадочно соображаю. Вот тут и сейчас, лёжа под одеялом, я должен решить проблему, над которой напрасно бились гениальнейшие умы человечества!
— Послушай, люди стареют и умирают от всяких болезней. Может быть, через много-много лет, когда ты вырастешь, они изобретут лекарство от всех болезней, и тогда можно будет жить хоть сто, хоть двести лет.
— Нет, не изобрету-ут, — упрямо твердит Ульяна.
— Конечно, не изобретут, — сердито взрываюсь я, — если все будут плакать. Надо расти, надо заниматься наукой, надо изобретать. Надо расчищать науке пути, надо объединяться и гнать тех, кто мешает людям расти. А уж если все люди вместе за что-нибудь возьмутся, они всё-всё смогут.
Я говорил ещё что-то, и Ульянка не спорила со мной: она уснула. Да только вот я теперь не усну. Пойду — посижу у окна и соберусь с мыслями.
Дмитрий Косяков. 2018-2019.
Что случилось ... 