Конец постмодерна

Эта заметка была опубликована на сайте Союза писателей России. Она служит как бы предисловием к статье "Между злом и пустотой".
 
Литературные критики наших дней констатируют смерть постмодернизма. Конечно, постмодернизм на Западе начали хоронить давно, но к нашим критикам и литераторам осознание окончания эпохи постмодерна пришло (приходит) именно сейчас, в эти самые дни. Причём острее всего ощущают и смелее всего выражают это сознание именно молодые авторы, поэтому их форумы становятся площадками для острых споров. Даже солидные писатели порой, оказавшись на таких собраниях, видимо, заражаются общим настроением и высказываются острее, откровеннее, а потому, порой, и глубже.

Крупнейшим форумом молодых писателей в России сегодня является съезд Совета молодых литераторов (СМЛ) в Химках. В 2022 году на нём прозвучали весьма смелые мнения и теории как раз по заявленной мной теме. Попробую синтезировать всё услышанное мной на съезде в Химках и дать свою оценку.

Главная идея, занимавшая умы участников, прозвучала буквально с первых минут. В своём приветственном слове поэт и критик Роман Круглов так и заявил: «Мы выходим из постмодернизма, ибо нас объединяет идея профессионализма, ценностной шкалы в литературе». Из этой формулы можно понять, что для Круглова постмодернизм – это прежде всего отсутствие ценностей, критериев. Для постмодернистского искусства любые авторские высказывания принципиально равноценны. Постмодерн враждебен идее мастерства, всякому ранжированию произведений по качеству, а авторов по силе и глубине таланта. Постмодернизм толерантен и сознательно неразборчив.

Круглов же настаивает на том, что теперь в литературу возвращается представление о «верхе и низе».

Аналогичным образом высказался и писатель Даниэль Орлов, но он выразил эту мысль в оппозиции «игра либо нравственное высказывание». Здесь мы из чисто эстетической области переходим уже в область морали. И постмодернистское искусство действительно чурается поучения, нравственного воздействия на читателя, считая всё это признаками авторитарности, и предпочитает игру, поскольку игра предполагает ненастоящесть принятых ролей, условность, соблюдение неких временных правил, которые можно мгновенно менять по желанию любой из сторон. В ситуации игры нравственное высказывание действительно выглядит излишним и нелепым.

При этом Орлов добавил, что «после периода деконструкции наступает период новой сборки мира». И это ещё один штрих к описываемой ситуации «смерти постмодерна». Постмодерн действительно занимался деконструкцией, то есть убивающим анатомированием прежних ценностей, идеологий и художественных приёмов. Есть такой анекдот у врачей: «Вскрытие показало, что пациент умер от вскрытия». Старый мир, мир великих идей, всемирных проектов был препарирован постмодерном. Взамен нам предлагается собрать мир заново, точнее собрать некий новый мир. Заманчивое предложение, запомним его.

Секретарь Союза писателей России, поэт Геннадий Иванов высказался ещё определённее, но давайте пока постараемся удержаться в области эстетики.

Круглый стол «Пути русской поэзии» не углубил данную оппозицию, но представил несколько интересных оттенков. Спор или некоторое недопонимание между участниками дискуссии развернулся по следующим позициям: одни утверждали, что настало время «заняться поэзией всерьёз», что современному поэту «хочется быть нужным», участвовать в общественной жизни. Другие настаивали на том, что «мы не знаем, что такое поэзия», что они испытывают «растерянность, граничащую с немотой». Получалось, что одни готовы ринуться в гущу общественной жизни, а другие желают сохранить в этом вопросе некоторую неопределённость.

Более обширно, концептуально высказались участники Критического симпозиума, филологи Алексей Татаринов и Анна Жучкова. Каждый из них по-своему констатировал уход эпохи постмодерна и торжество нового направления. При этом Татаринов заявил, что постмодернизм и модернизм – это две вечно сменяющие друг друга стихии. Для модерна характерно построение утопий, для постмодерна – антиутопий. Модерн производит внятное идейное высказывание, постмодерн отказывается от определённости. Соответственно, согласно концепции Татаринова, сегодня мы вступаем в эпоху неомодернизма.

Но, как и всякая размашистая схема, взгляд Татаринова вызывает больше вопросов, чем даёт ответов. Пытаясь обосновать свою идею, Татаринов принялся записывать в неомодернисты всех подряд: и Сорокина, и Пелевина, и Лимонова, и Улицкую. С какой же это стати, если Сорокин и Пелевин совершенно очевидные антиутописты и по концепции Татаринова отчётливо ложатся в определение постмодернизма? Татаринов заявляет, что зато у них есть определённый идейный посыл. Но, простите, у антиутопии всегда есть определённый посыл. И с этой точки зрения антиутописты Оруэлл, Замятин, Хаксли должны быть причислены к модернистам, к коим их всегда и причисляли. 

Против взгляда Татаринова выступила Жучкова. Она предложила свою абсолютную периодизацию: в истории искусства (и человечества) друг друга сменяют не модерн и постмодерн, а периоды рациональности и иррациональности. Сегодня закончился не просто постмодернизм, а «постсоветский мир», выражением которого для нас стал наш постмодернизм. Что же началось взамен? Жучкова выдвигает свой всеохватный термин «новая архаика» и мобилизует в её ряды всех подряд. Здесь её позиция оказывается не менее уязвимой, чем у Татаринова: у него «неомодерн», у неё – «метамодерн», причём в представителей «новой искренности» оказываются зачислены даже блогеры, которые, по признанию самой же Жучковой, создают некий рабочий образ, играют перед аудиторией роль. Но, как справедливо ответил на это Татаринов, «дело не в -измах». Так что мы можем пока суммировать эстетический план наблюдаемого нами перелома.

Противопоставление уходящей эпохи постмодерна и наступающей, новой, пока удачно не проименованной эпохи происходит по следующим пунктам. Постмодерн – это отсутствие всяческих, в том числе и эстетических критериев, как следствие, отсутствие иерархии, представления об эстетической или иной ценности произведения и следовательно аморфность культурного поля, в котором нет разделения, но потому принципиально невозможно и объединение.

Постмодернизм это пустота, пустота как принцип. Как верно отметил Роман Круглов, отсутствие критериев, принципов – это тоже принцип, и на этом непререкаемом принципе строилась предшествующая эпоха. Всякий текст хорош, всякая картина хороша, и Никас Сафронов ничем не хуже Леонардо Да Винчи. Постмодерн отказывается от каких бы то ни было ценностей и потому выдвигает на первый план принцип игры, то, что поэт и писатель Михаил Гундарин образно назвал «пересыпание разноцветного песка».

Собственно, такая позиция подходит для коммерческой литературы, рассматривающей творчество исключительно как товар. Писатель – это лишь производитель товара, удовлетворяющий тот или иной спрос. «Любой каприз за ваши деньги». При такой установке писателю даже не полагается иметь какие-либо взгляды и убеждения: он должен быть достаточно «гибким», чтобы подстроиться под любой вкус, «удовлетворить» любого клиента.

Как протест, отталкивание от эпохи и принципов постмодерна начинает оформляться новая эпоха. Выступая на круглом столе «Существуют ли критерии хорошей литературы», поэтесса и педагог Нина Ягодинцева заявила, что принципами построения художественного текста были и остаются, в частности, иерархичность и «конкретная духовная функциональность», то есть сверхзадача произведения.

Роман Круглов добавил, что критерии возможны, «только если мы говорим о фундаментальном, всеобщем». «Мы все говорим серьёзно, нам жалко тратить время на несерьёзные разговоры», - сказал он. Итак, теперь мы говорим серьёзно, мы ведём разговор о моральных ценностях, о взглядах и идеях. «Пока мы будем стесняться идеологии, мы будем топтаться на месте», - подчеркнул Круглов.

Что ж, поговорим об идеологии.

Новое средневековье

До сих пор рассуждения вышеназванных теоретиков лично я мог только приветствовать. Давно пора поговорить о ценностях. Но означает ли выход из эпохи постмодерна, что теперь на культурном и общественном поле мы увидим столкновение различных ценностных систем, которые будут стремиться завоевать публику, привлечь аудиторию на свою сторону? Будет ли налажен диалог между представителями разных систем ценностей, или начнётся война на уничтожение? О каких таких ценностях идёт речь?

Неожиданно выясняется, что эта система ценностей у всех вышепроцитированных критиков примерно одна и та же.

Ещё на вступительном мероприятии финала Литературной премии имени Казинцева Геннадий Иванов практически исчерпывающе перечислил эти ценности: патриотизм, бог, русский народ. Так или иначе, более или менее открыто к этой системе примкнули и прочие выступавшие теоретики. 

Чем характеризуется «новая архаика» Анны Жучковой? Возвратом к ценностям прошлого. Вновь обретают значение понятия «крови и почвы», сознание писателей снова становится «мифотворческим», многие, в том числе молодые, писатели и писательницы сегодня говорят с нами языком мифа, причём миф для них является не формой, не образным рядом для выражения некоего более глубокого содержания, не тем, через что мы познаём и показываем реальность, а самой первоосновой реальности. Так же и Нина Ягодинцева считает, что источником всякой оценки, всяких (в том числе литературных) критериев является представление о боге. 

И, что принципиально для Жучковой, всё «новое» идёт именно из России, от русской словесности. С этим согласен и Алексей Татаринов: по его словам, «мир ждёт, что скажет Россия». 

Притяжение (или давление) этой системы ценностей в культурной сфере оказалось настолько сильно, что организаторы премии даже посвятили отдельное выступление национальной самоидентификации писателей, предоставив слово Михаилу Гундарину. Он занял, очевидно, предельно мягкую позицию, какую только мог себе позволить: «не кровь, а почва». Это означает, что национальная принадлежность писателя должна определяться не по его биологическому происхождению, а по той системе ценностей, которую он исповедует, по той традиции, которую он продолжает.

«Мы же не расисты», - резюмировал Гундарин. И сама необходимость этого оправдания уже вызвала тяжёлое чувство. Некоторые же молодые писатели, участвовавшие в программе, сочли выступление критика недостаточно серьёзным и слишком мягким. Им хотелось, чтобы он твёрже встал на почву национального.

Увы, ХХ столетие нам показало, что «кровь» бывает нелегко отделить от «почвы» и то, что начинается как чисто культурное движение при наличии определённых условий легко переходит в крайний национализм. Есть основания предполагать, что такие условия у нас сегодня имеются.

Кто-то может заявить, что выборка специалистов, представленных на мероприятиях Премии имени Казинцева и организаторской программы Совета молодых литераторов, была тенденциозной, однобокой. Увы, нет. Различные отделения Союза писателей России, а также отдельные деятели культуры в последние дни делали подобные заявления, провозглашали свою приверженность именно к этой системе ценностей, напоминающей «уваровскую троицу» или лозунги Союза меча и орала.

О приближении «нового варварства» нас предупреждали давно. Ещё религиозный философ Николай Бердяев выдвигал идею «нового средневековья» – этим термином он описывал приближение Второй мировой войны и её возможные последствия. Сегодня тоже никто не сомневается, что мир балансирует на грани мировой войны, и этому положению естественно сопутствует пробуждение воинствующего национализма в разных странах. Но о политическом аспекте мы поговорим в другой раз.

Рубеж

Почему же именно сейчас все ощутили столь острую потребность в том, чтобы сделать выбор? Большинство критиков признало, что водоразделом послужило 24 февраля. Именно последовавшим за этой датой событиям был посвящён круглый стол «Писатель в современной информационной войне». Работа круглого стола началась с констатации того факта, что «всё изменилось», и молодым писателям предстоит понять «как им быть в изменившемся мире».

Впрочем, разделение взглядов произошло, как ни странно, не по линии «за» и «против» вооружённых действий на территории Украины, а по линии «за» и «вне политики». Одни писатели утверждали, что горячо (или скрепя сердце) поддерживают происходящее, а другие настаивали, что они хотят «просто хорошо писать», как прежде, и о том, о чём писали прежде, без оглядки на политическую повестку. Однако ещё раз вспомним слова Романа Круглова: отсутствие позиции тоже является позицией.

Желание творить без оглядки на действительность, как мы уже отметили, является характерной постмодернистской творческой установкой. С другой стороны, возможно, частью писателей руководит страх, ибо полемику, разворачивающуюся в нашем обществе, сложно назвать диалогом равных. Сегодняшняя ситуация отдалённо напоминает спор западников со славянофилами, который Герцен описал следующим образом: «Славянофилы защищали православие и национальность <...> Поэтому они могли говорить почти все, не рискуя потерять орден, пенсию, место придворного наставника или звание камер-юнкера»; они как бы «показывали кулак из-за стен Кремля и Успенского собора», тогда как западники отвечали им с вынужденной оглядкой на Петропавловскую крепость и Алексеевский равелин.

В ситуации общего шока действительно легко сделать неверный шаг, поддаться эмоциям. Так что можно понять пугливость и осторожность современных литераторов. Молодой писатель из Волгограда Евгений Рыжов признал, что после 24 февраля писатели испытывают замешательство и ощущают потребность в «ревизии своих взглядов и подходов».

Очевидно, и сами организаторы нынешних «Химок» были обуреваемы теми же сомнениями и предусмотрительно решили позволить делегатам региональных отделений СМЛ выпустить пар, чтобы заодно замерить «температуру по больнице». Настроения делегатов оказались неоднородными, лёгкого и мгновенного согласия достичь не удалось. Но хочется подчеркнуть: если мы слишком долго будем озираться по сторонам и пребывать в растерянности, черты новой эпохи, её направление будут сформированы без нас.